Преступившие

– Брось, Славик! – нашел в себе силы усмехнуться барон. – В наш век, как это вы называете… научно-технического прогресса… принимать меня за тень отца Гамлета! Это забавно…

– А хотя бы и так… Я очень рад тебя видеть, Миша.

Давние знакомые, постепенно оставив патетический тон, разговорились о делах давних и не очень. Говоруха все больше жаловался на маленькую пенсию, грубость нынешней молодежи и соседей по коммуналке. Корф не стал спорить об этих абстрактных для него материях и, дабы не смущать старика невероятными событиями, приключившимися с ним самим, походя посетовал на казус с латинской рукописью. Барон был почти уверен, что после семи десятилетий комиссародержавия найти в Столице латиниста не представляется возможным.

– Мне бы твои проблемы, Миша, – покачал головой Говоруха. – Давай свою рукопись. Я ведь филолог, – правда германист, но уж как-нибудь попытаюсь. Я полвека в университете преподавал, пока на пенсию не выперли. И просил я их… Хоть бы почасовку оставили, но куда там!..

– Что за выражение, пардон, «выперли»! – возмутился барон, вспомнив лопоухого гимназиста Славика. – Ты же филолог! Помилуй, у нас в гимназии за такие выражения…

– Извини, Миша, – покорно кивнул старик. – С моими соседями и не тому научишься. Полный декаданс…

На следующий день барон, Мик и Говоруха встретились в библиотеке. Накануне Корф вернул правнуку нож и долго обучал его искусству ношения холодного оружия. Теперь куртка юного Плотникова внешне выглядела совершенно безупречно. Рукопись Овернского Клирика изучали уже втроем. Говоруха, надев очки с сильными диоптриями, внимательно всмотрелся в изящные буквицы и поинтересовался, требуется ли полный перевод текста, общее изложение или отдельные фрагменты.

В иное время барон, да и Мик, не возражали бы против редкой возможности прочитать целиком такую уникальную рукопись, но оба понимали, что это может занять не одну неделю. Поэтому Мик попросил Ростислава Вадимовича найти то место, где говорится о заклинании, применявшемся святым Иринеем для воскрешения умерших. Говоруха, прикинув толщину рукописи, пообещал позвонить через несколько дней.

Тем же вечером в квартире Лунина собралась вся компания. Фрол привел Лиду, которая пришла с внушительного вида папкой. Там оказались ее новые работы, а также рисунки Фрола. Картины Лиды рассматривали долго. Келюс одобрительно кивал головой, но от комментариев воздержался; барон чесал подбородок и вежливо помалкивал; Кора, сдержано похвалив, также не стала вдаваться в подробности. Зато Мику увиденное чрезвычайно понравилось. Он заявил, что лучшего «сюра» видеть ему еще не приходилось, и вообще, это «атас» и «кайф», после чего посоветовал найти подходящего покупателя среди многочисленных «баксовых» гостей Столицы.

Затем были продемонстрированы рисунки Фрола. Дхар смущенно смотрел в сторону, но рисунки, по общему мнению, были хороши. В основном, дхар рисовал портреты и небольшие пейзажные зарисовки. Мик вежливо молчал, но по его виду становилось ясно, что «сюра» в данном случае ему явно не хватает.

– А вот еще, – Лида достала последний лист. – Это Фрол вчера нарисовал…

– А вот это – сюр! – первым подал голос Плотников. – Ну, Фрол Афанасьевич, вы прямо Дали!

Келюс ничего не сказал, хотя увиденное не оставило его равнодушным. С рисунка глядело жуткое чудище, отдаленно напоминающее первобытного человека, но огромное, заросшее шерстью, с раскинутыми мохнатыми лапами. Глаза чудища горели, страшная клыкастая пасть щерилась.

– Однако, – односложно оценил барон. – Лихо вы это, Фрол!..

Кора все это время молча смотрела на Келюса. Тот незаметно кивнул; оба сразу сообразили, что имел в виду дхар.

– Это наш, как его… Ну, родовой знак, – начал пояснять Фрол, обращаясь главным образом к барону и Мику. – Ну, как его, тотем, елы… Мне дед рассказывал…

Мик, похоже, что-то понял и поглядел на дхара уважительно, даже с оттенком боязни. Только Лида и барон так и не взяли в толк, что дхар попросту нарисовал автопортрет.

– Круто, воин Фроат, – резюмировал Келюс. – Это можно сразу на выставку.

– Я ему говорила, – загорячилась Лида, кивая на молчавшего дхара. – Можно договориться, хотя бы у нас, на Малой Грузинской. И вообще, Фролу нужно учиться.

– Вот, елы! – не выдержал дхар, слышавший это явно не впервые. – Хватит уже, выучился! Один техникум, в карету его! Снится даже… Я, Лид, просто вижу – и рисую. И чего тут особенного?

– Акын, – прокомментировал Лунин. – Вообще-то говоря, загнать бы твои шедевры, воин Фроат, не мешало. Не при дамах будь сказано, наши депансы…

– Да я что? – пожал плечами Фрол. – Только кто их купит, елы? Сейчас таких картин в Столице хоть…

Он не договорил и смущенно покосился на Лиду.

– Я могу попытаться, – влез вездесущий Мик. – Есть на примете чувак… Вы не возражаете, Фрол Афанасьевич?

– Михаил! – возмутился Корф. – Помилуй, заниматься гешефтами? Да я лучше часы продам! Они все-таки серебряные, «Бурэ»…

– Ну, дядя Майкл! – вытаращил глаза правнук. – От тебя ли слышу? Ты будто не из Канады, а из Тургенева!

Барон, сообразив, что увлекся, смолк. Рисунки было решено отдать Мику, тем более, что ни Лида, ни Фрол и не думали возражать. Деньги, включая скромные сбережения покойного Лунина-деда, были на исходе, а на стипендию Мика, равно как и на мифические канадские доходы Корфа всерьез рассчитывать не приходилось. Мик пообещал устроить это дело как можно быстрее, заодно намекнув, что исследование таинственного значка с усатым профилем успешно приближается к финалу. Подробностей он по-прежнему не сообщил.

Говоруха позвонил на следующий же день. Мик был в институте, и барон направился в библиотеку сам.

Давний знакомый Корфа действительно вполне сносно помнил латынь. Впрочем, особых трудов рукопись не доставила: переписчик оставил многословные заглавия каждого раздела, а заодно и многочисленные глоссы – комментарии на полях. Нужное место Говоруха отыскал почти сразу, тем более, что оно было единственным, где упоминалось о воскрешении. Впрочем, старик сразу же разочаровал Корфа, пояснив, что собственно об оживлении мертвых речь там не шла.

– Понимаешь, Миша, – увлеченно частил Говоруха, сам весьма заинтересовавшийся далекой от его пенсионной жизни проблемой, – у католиков, судя по всему, вопрос о воскрешении мертвых, как бы это точнее сказать… ну, особо не муссируется. То есть, они, само собой, верят в конечное Воскресение: христиане все-таки. Но что касаемо воскресить в данном, так сказать, конкретном случае…

– Ага, – сообразил Корф, – что-то помню… Ведь даже Спаситель – и тот воскресил одного Лазаря!..

– Ну, не одного, – поправил Говоруха. – Еще минимум двоих, но, в общем, ты понял. В Житиях случаи воскрешения особо не акцентируются. А вот у святого Иринея этот вопрос вообще ставится иначе. Ты, наверно, помнишь, Миша, что Ириней был великим борцом с бесами…