Преступление и наказание

На этот вопрос я знаю ответ, а вот на второй вопрос мне должны ответить: почему в день моего прибытия в тюрьму Кастейон-2, шеф принимающей команды забрал кусочки картона с нарисованными буквами, но разрешил мне иметь рабочую обувь с железными носками?

Говоря другими словами, оставил меня в тюрьме с оружием, которое я готов отдать вам добровольно.

Кстати, мне уже надоело исправлять ошибки администрации этой тюрьмы». 26.04.2017.

Отдаю охраннику, который в лёгком офиге читает бумагу. Предупреждаю его, чтобы не проявлял никакой инициативы, а просто отдал рапорт по команде, если не желает попасть в мою книгу живьём. Я уже давал ему почитать мои сочинения и он знает, что не шучу. Поэтому он улыбнулся, стукнул штемпелем по бумажке и время пошло. Но медленно. Может текст мой с первого раза был не понят, может заведующая тюремной безопасности просто офонарела от увиденного и начала искать таблетки от головной боли, может ещё какая напасть приключилась. Факт остаётся фактом: шли дни, мои железноносые ботинки печально смотрели на меня с полки, мой ремень отдыхал где-то в складе, а я не дописывал мой рассказ.

Через девять дней мне приходит ответ: «Ни в коем случае вам не будет отвечено на это заявление, полное неуважения и иронии». Точка. Фи! Нужен мне ваш ответ! Хотя, тпру-у! в переводе на небюрократический язык, эта фраза звучит так: «Я вам отвечаю, что не буду отвечать». Скажите пожалуйста, какие мы обидчивые! Значит в наглую уворовать ручки, карандаши, полотенце и другое при моём поступлении в эту тюрьму не было неуважением. Скорее, наоборот: высочайшим проявлением респекта и уважения.

Я решил пока не продолжать переписку с безопасностью. Они мне ещё пригодятся. Мы ещё сыграем не одну партию литературных шахмат.

ФАЛЬШИВКА

Задумав пободаться с бюрократической мафией в Испании, нужно обзавестись справкой о том, что ты находишься в тюрьме. А то сама бюрократия этого не знает. Пишу заяву, что мне позарез требуется данный сертификат. Через неделю поучаю и чуть не падаю от изумления. Смотрю на лист бумаги, украшенный штампом тюрьмы, где написано, что я родился через двадцать один год после того, как это произошло на самом деле, что мои папа и мама — румыны и место моего рождения не определено.

Подхожу к дежурному охраннику и заявляю:

— Требую, чтобы меня немедленно проводили к выходу и освободили!

Офигевший, он не находит слов для ответа. А я продолжаю:

— Я сижу в тюрьме за какого-то другого человека.

Подаю ему официальную фальшивку, где пообводил ручкой ошибки и понадписывал правильные слова. До испанца доходит, что я шучу таким образом и он облегчённо вздыхает. Обещает, что он донесёт бумагу куда надо, хотя в этот день не принимают никаких рапортов и жалоб. Жду снова.

Видимо, это у меня наследственное: иметь фальшивые официальные документы. Началось с моего деда. Я не знал ничего про него. Ничего, кроме того, что он пропал без вести на войне в 1942 году. После него не осталось никакой фотографии, никакого документа, ни предмета. По прозаической причине попадания снаряда в хату, потому что деревня была в прифронтовой полосе. Потратив время, я нашёл-таки один документ — фотокопию страницы регистрации призывного пункта, оформившего моего деда простым красноармейцем на находившуюся уже рядом линию фронта в августе 41 года. К моему удивлению, на странице было написано две строки про моего деда, а не одна, как про других. В одной строке стоял год рождения 1895, а в следующей, которая слово в слово повторяла все данные — 1899-й. В бюрократии работают люди. Людям свойственно ошибаться. Нечаянно или намеренно. Умышленно или по безграмотности.

Через много-много лет внук моего деда, то есть — я, имел в комоде моей матери два свидетельства о рождении. Оба подлинные. Разница была во всём, кроме имени и даты рождения. Так началась моя фальшивая жизнь. Пришло время получения паспорта. Мне его выдаёт деревенский начальник паспортного стола. Запутавшись в своих записях — именно этот писарь «сделал» второе свидетельство — записывает в паспорте другое место моего рождения. На лице чиновника не было радости, когда я, через пару дней, приношу мой новый паспорт на исправление. Но опытные руки основательно поработали с документом: на соскоблённые чем-то буквы поверху красивым почерком было исправлено. Так я и пользовал этот документ, на котором были пропечатаны угрозы, что«…подчистки и поправки в паспорте преследуются по закону». К счастью, настало время смены паспортов и на меня перестали коситься в конторах. Но к тому времени в моём послужном списке уже были четыре комсомольских билета, три из которых были утеряны комсоргами. Два спортивных свидетельства, выданных организациями, не имеющими на это права. Несколько водительских прав с разным набором разрешительных штампов. Закончилось всё ещё некоторыми неточностями в бумагах и жизнью в местах, где не пишут кириллицей и не говорят по-русски. Но тоже делают ошибки в бумагах.

Через десять дней мне дают другое свидетельство о нахождении за решёткой. Вместе с ним возвращают и ту бумагу, где пропечатаны изобретения тюремной бюрократии. Это будет хорошая иллюстрация в моей будущей книге. Хорошо, что уже нахожусь в тюрьме. Был бы на свободе с таким документом, меня могли бы обвинить в фальсификации. Я уже встречал в Испании подобные случаи, которые заканчивались реальными сроками заключения для владельцев таких бумаг.

Любовь испанцев к перевиранию и изменению имён ныне живущих и давно умерших не имеет предела. Иностранцев в основном. Например, в 1700 году в России правил Педро Гранде, а в советское время — Хосэ Сталин. Американского певца звали Михаэль Джексон, а английские принцы — дети лэди Ди — Хорхе и Энрике. Но Гитлера называют правильно — Адольф, хотя могли бы использовать испанский вариант — Адольфо. Геббельса с Герингом тоже кличут правильно.

БУМАГА СТЕРПИТ

Находясь в заключении, можно бороться за свои права, за плохое или несправедливое отношение персонала, за пересмотр дела, за своё здоровье, за ещё чего взбредёт в голову. Но не факт, что эта борьба приведёт к желаемому результату.

Зэки пишут жалобы. Пишут директору тюрьмы, пишут судье по надзору за пенитенциарной системой. В управление всей этой исправительной машины. В суды всех уровней и министерство внутренних дел. В конституционный суд Испании и уполномоченным и защитникам Прав Человека. Председателю правительства и королю. В международные суды в Страсбурге и Гааге. Папе Римскому и в Европарламент. В Организацию Объединённых Наций и во все неправительственные организации.

Чем больше зэк пишет, тем больше верит в справедливость, которая должна восторжествовать после отправления малявы. С каждым новым килограммом макулатуры, накапливающимся у него, эта вера уступает место психозу в различных формах. Но это произойдёт не сразу, а постепенно. Когда пройдёт несколько лет в этой бумажной круговерти.

На каждую жалобу, поданную заключённым, официальная организация не спешит отвечать. По закону каждая организация или юридическое лицо может тянуть с ответом до девяноста дней. Рабочих дней. Это означает четыре месяца нервного ожидания. Получив ответ, иногда несколько строчек текста, зэк обнаруживает, что ему в случае неудовлетворённости полученной бумагой, можно обжаловать в вышестоящей конторе. И время указано, когда можно отправить следующую жалобу. Три, пять, десять, но не более тридцати дней. И снова ручку в руку, бумагу на стол и писать, писать…

У одного посетителя во рту осталось три зуба. Остальные съели годы и наркотики. Два из них шатаются, третий отломился. В таких условиях начало пищеварения напоминает пытку. Пишет зэк одну жалобу за другой. Просит удалить, ставшие ненужными, бывшие элементы улыбки. В ответ, как это принято в тюрьме «Кастейон-2», никакого ответа. Проходит месяц. Второй и третий. Наслушавшись советов бывалых, клиент просит администрацию оплатить ему установку новых жевательных инструментов и удостаивается приёма у стоматолога. Получает цену за будущие услуги и положительное решение экономическо-административного совета тюрьмы. Дело за малым: выдернуть бесполезные зубы. Четвёртый и пятый месяц проходят в ожидании услуг дантиста.

Снова вызывает стоматолог, чтобы начать конструировать жвалы. А там во рту красуются всё те же три клыка, которым позавидовала бы Бабя Яга. Стоматолог огорчается и помечает у себя в блокнотике. Зэк снова включает реле времени. На его очередную просьбу откликаются санчасть и кухня, дают ему каждый день мягкий хлеб и мягкие фрукты, улучшая ежедневный рацион. Но зубы дёргать не зовут.

Шутя, предлагаю ему использовать шнурок от ботинок и решить проблему. Фернандо испуганно шарахается от меня в сторону и снова пишет в надежде, что бумагу увидит лицо от медицины, способное взять в руки щипцы.