Преступники
Шрифт:
Домов в Яремче было около тридцати. И лишь в шести-семи жили. Изба Варвары Леонтьевны Шубниковой, бабки Орловой, стояла заколоченная и являла убогое зрелище. Просевшая крыша, крытая почерневшей дранкой, покосившееся крыльцо с прогнившими ступенями, выпирающие трухлявые нижние бревна сруба…
Из соседнего дома вышел пожилой мужчина в теплой, несмотря на жару, рубашке. Его, по всей видимости, заинтересовало новое лицо.
— Здравствуйте, — вежливо поклонился он местному участковому инспектору и Латынису.
Они поздоровались с ним за руку.
— Как живешь, дед Пантелей? — спросил Ломакин.
— Слава
— Товарищ из милиции, хотел бы с вами поговорить, — представил ему капитана Ломакин.
Расположившись на скамейке у калитки, Ян Арнольдович начал с того, что поинтересовался, кто проживает в Яремче.
Ломакин в это время тактично удалился, сказав, что ему надо отлучиться по делу.
Дед Пантелей, улыбнувшись, ответил на вопрос капитана:
— Живут здесь такие же, как я, пионеры-пенсионеры. Правда, летом наезжают дачники. Из города. Четыре дома купили. У нас тут за гроши можно заиметь избу.
— За сколько именно? — полюбопытствовал Латынис.
— Двести — двести пятьдесят… А эту, — дед Пантелей кивнул на шубниковскую, — и даром никто не возьмет. Разве что из-за участка.
— Давно померла Варвара Леонтьевна? — перевел разговор на бабку Орловой капитан.
— Года полтора уже как схоронили.
— Да, домик у нее был запущен, — заметил Латынис.
— Так ведь поправлять некому… Леонтьевна последние годы недужная была. Иной раз воды некому было подать…
— Заплатила бы кому-нибудь, наняла, — бросил пробный камень Латынис.
— С каких таких шишей? — изумленно вскинул кустистые брови дед Пантелей. — Правда, в последнее время ей внучка Аза помогала, по десятке в месяц присылала. Хорошая добавка к пенсии.
— А до пенсии Шубникова кем работала? — Примерной дояркой считалась.
— Хорошо зарабатывала?
— Э-э, мил человек, — покачал головой дед, — тогда другое время было, не то что сейчас. Трудодней выписывали много, а вот денег — кот наплакал. Это теперича в колхозе получают прилично…
— Может, от родителей что осталось? — гнул свое капитан.
— Сам не видишь? Эта халупа да сундук деревянный…
— А после смерти Варвары Леонтьевны?
— Та же развалюха и тот же сундук… Самая большая ценность — пуховый платок, который подарила ей Аза.
— И часто она навещала бабку?
— Раза три, кажется, приезжала до смерти, ну и на похороны… На поминки не поскупилась. Собрала всех наших стариков, городским угощением потчевала…
«Странно, — думал Ян Арнольдович, слушая старика. — Не вяжется… Как могла Шубникова оставить Орловой большое наследство? Ведь Аза Даниловна даже называла сумму — тридцать шесть тысяч! Откуда такие деньги, если для Варвары Леонтьевны десятка в месяц была серьезной добавкой к пенсии?»
Правда, Латынис вспомнил случай, происшедший в их районе: арестовали скорняка и во время обыска нашли у него спрятанные драгоценности почти на сто пятьдесят тысяч рублей. Когда жена арестованного увидела их, то прямо-таки обомлела. Оказывается, муж держал ее и детей в буквальном смысле в черном теле, давая на еду и одежду гроши, и сам в обносках ходил. Потом, на допросе, скорняк признался, что доставал свое богатство по ночам и любовался им, как скупой рыцарь из трагедии Пушкина. Да, такое бывает. Но чтобы тут, в Яремче, простая доярка!.. Не похоже.
Узнав, что Шубникова скончалась
в участковой больнице, Ян Арнольдович попросил Ломакина подвезти его на центральную усадьбу колхоза. Больница находилась в добротном кирпичном здании. И вообще усадьба была благоустроена: Дом культуры, магазин, даже прачечная.Главврач больницы, женщина средних лет, помнила Варвару Леонтьевну хорошо, так как состояла с ней в каком-то дальнем родстве. По ее словам, приблизительно за полгода до кончины Шубниковой в больницу заходила Орлова, беседовала с врачом о здоровье своей бабки. Сама лично смотрела историю болезни, анализы, кардиограмму — как-никак тоже медицинский работник.
— Леонтьевна уже тогда была плоха, — рассказывала главврач. — Сердце… Я не стала скрывать от Азы, даже кардиограмму показала. Думала, ну, с год еще протянет. А Леонтьевна и того меньше прожила.
— А завещание у вас в больнице она составляла?
— Завещание? — удивилась главврач. — Неужели было что завещать?..
Из больницы Латынис отправился в райцентр рейсовым автобусом, зашел в нотариальную контору и сберкассу. Там выяснилось, что 28 июня 1982 года Шубникова положила на книжку двадцать шесть тысяч рублей и тут же завещала их Азе Даниловне Орловой. Вклад был срочный. Через три месяца Варвара Леонтьевна снова пришла в сберкассу и положила на свой счет еще десять тысяч. И опять завещала их все той же Орловой.
Работники сберкассы ликовали: деньги Шубниковой помогли им перевыполнить план по вкладам и получить премию. Так что Варвару Леонтьевну запомнили.
— И старушка приезжала одна? — спросил Латынис. — С такими деньгами?
— Нет, с внучкой. Очень приятная женщина и одета модно, по-городскому, в брюках. Поддерживала свою бабку, помогала ей заполнить документы… Видимо, Шубникова была очень больна, руки сильно дрожали… А деньги кассиру передавала та женщина, внучка…
Деньги со счета Шубниковой, умершей 8 января, были выданы согласно воле завещателя Орловой.
Небо над Молдавией было чистое. Самолет пошел на снижение. Чикуров, неотрывно смотревший в иллюминатор, поражался открывающимся под серебристыми крыльями видом. Вокруг, сколько хватало глаз, — тщательно возделанная земля. Прямые ряды виноградников, садов, полей окружали столицу республики. Казалось, не осталось ни одного незасаженного клочка.
«Благодатный и ухоженный край, — подумал Игорь Андреевич. — Недаром Надя с Кешей любят здесь отдыхать».
Внизу промелькнул железнодорожный состав, тащившийся по ниточкам-рельсам. И скоро самолет побежал по бетонной полосе.
В Кишиневе стояла жара и духота. Автобус, едущий в город, осаждало множество пассажиров. Следователь взял такси. Когда он назвал водителю адрес Чебана, тот кивнул:
— В Рышкановку, значит…
Выяснилось, что это один из районов Кишинева, Рышканы, который жители называли просто Рышкановкой.
Чебан жил в многоэтажном доме. Чикуров вызвал лифт. Пока он ждал его, в подъезд вошел мужчина лет тридцати пяти, высокий, с двумя хозяйственными сумками, буквально распираемыми овощами и фруктами. Игорь Андреевич невольно залюбовался неправдоподобно красными помидорами, упругими фиолетовыми баклажанами, глянцевым болгарским перцем, иссиня-черным виноградом, каждая ягода которого была величиной с грецкий орех.