Преступный мир и его защитники

БОБРИЩЕВ-ПУШКИН Александр Владимирович

Родился в 1875 году. Образование получил в Императорском училище. правоведения и в 1896 году начал службу по судебному ведомству. В составе адвокатуры числится с 1898 года. Первым громким процессом, в котором ему пришлось с успехом выступить, было дело Анны Коноваловой. Затем он фигурировал в процессах супругов Скала (поджог), Сорокина (покушение на убийство), Сибулля-Талуне (подделка кредитных билетов), Муса (женоубийство).

Товарищ прокурора Савич делает возражение на речи защитников, после чего предоставляется последнее слово подсудимым.

— Все, что я показывал на суде, — чистейшая правда, — говорил Шульц. — В моем поступке я не вижу ничего позорного, но меня все время грязнили здесь… Если я и провожал Ольгу Григорьевну на вокзал, то ведь я же любил ее… Я считал своей обязанностью помочь ей…

— Мое последнее слово! Какая горькая ирония! — с своей стороны говорит второй подсудимый, Л. А. Базунов. — Нет! Это не последнее слово… В этом самом зале я работал двадцать семь лет и видел только одни симпатии к себе. Даст Бог, надо надеяться, я еще не раз буду выступать в этом зале…

— За семнадцать лет моей деятельности я провел массу дел в этом самом зале, и, когда товарища прокурора Савича еще никто не знал, я выступал уже здесь по большим процессам… Теперь же со стороны обвинения меня облили грязью… Мы, опытные адвокаты, не новички, но после этого процесса должны прийти к заключению, что мы все-таки не знали самого главного: нет там равноправия сторон, где над тобой глумятся, а от тебя требуют спокойствия… — произносит, волнуясь, присяжный поверенный Аронсон.

Председательствующий останавливает Г. С. Аронсона, но последний указывает еще на предательство Штейн и Шульца и в заключение обращается к присяжным заседателям с надеждой, что они по достоинству оценят предоставленное на их рассмотрение дело.

После резюме председательствующего С. В. Кудрина присяжные заседатели удаляются в совещательную комнату.

Наступает томительное, долгое выжидание. Проходит два часа.

Звонок.

— Суд идет… Прошу встать! — слышится возглас судебного пристава.

Старшина присяжных заседателей начинает читать вынесенный вердикт.

Присяжные поверенные Базунов и Аронсон оправданы. Шульц признан виновным, но действовавшим в состоянии умоисступления и потому не подлежащим наказанию.

Оправданных адвокатов встречают восторженные, небывалые овации многочисленной публики.

Заседание суда окончено.

РОМАН КРЕПОСТНОГО ПРАВА

Шестьдесят лет тому назад помещик Новгородской губернии дворянин Матвей Андреевич Ефимьев женился в Петербурге на дочери статского советника В. К. Гетц и поселился с ней в своем имении, в селе Долоцком, Устюжинского уезда. Брак оказался не из счастливых. Детей у них не было. Сам же Ефимьев любил кутнуть и вскоре после свадьбы обзавелся любовницей. В 1857 году ему пришлось однажды навестить своего соседа, помещика Караулова, и, гостя у него, он сильно заинтересовался крестьянской девушкой Екатериной Дмецовой, жавшей на поле рожь. Не долго думая, Ефимьев позвал ее к себе в комнату, обласкал и сделал несколько ценных подарков. Девушка начала вскоре щеголять в новых платьях, все заговорили о том, что она стала любовницей помещика, и, чтобы прекратить эти слухи, старшая сестра Екатерины насильно выдала ее замуж за мещанина Полунина. Однако Екатерина недолго прожила с нелюбимым мужем и месяца через три ушла от него на отдельную квартиру, нанятую для нее Ефимьевым. Не стесняясь жены, помещик открыто начал жить с Екатериной, которая в ночь на 2 июля 1858 года родила от этой связи сына. Так как муж ее знал об отношениях помещика с Екатериной, то он решительно отказался признать этого ребенка своим. Поэтому новорожденного объявили подкидышем и, окрестив его, назвали Павлом, причем крестным отцом ребенка был помещик Караулов. Подкидыш-ребенок около двух месяцев оставался в доме матери Екатерины, а затем Ефимьев назначил к нему нянькой свою крепостную Февронью Барсукову, сказав ей: «Иди нянчить моего ребенка», и перевел их обоих в квартиру Екатерины. После, когда в городе Устюжне помещиком был выстроен большой дом, он поселился в нем вместе с Екатериной, ее ребенком и с другой своей любовницей Елизаветой Проскуряковой. В шестилетнем возрасте сын Екатерины, которому была присвоена фамилия Дмецова, был привезен помещиком в Петербург и остался здесь в семье его жены. Первоначально жена Ефимьева была недовольна этим, но ласковый характер ребенка, его поразительное сходство с мужем и потребность любить кого-нибудь сделали то, что она страстно привязалась к мальчику, полюбила его, как родного сына, и отдала в приготовительный пансион Бидер. Из пансиона Павел Дмецов был переведен в училище при лютеранской церкви Св. Петра и, наконец, поступил учиться во вторую гимназию. Мать его, с разрешения помещика, несколько раз приезжала из Устюжны навещать сына, да и сама госпожа Ефимьева старалась поддерживать в нем любовь к его настоящей матери-крестьянке. Заботясь о будущности мальчика, супруги Ефимьевы решили усыновить его и обратились на высочайшее имя с двумя прошениями об этом. Им, однако, было отказано. В то же время оказалось, что классическое образование было не по силам Павлу Дмецову, и помещик, взяв его из гимназии, стал приучать к торговым делам, а в 1876 году Павел вступил на военную службу, на правах вольноопределяющегося, в лейб-гвардии егерский полк. Год спустя Ефимьев скончался в Устюжне, выписав к себе перед смертью из Петербурга свою жену и незаконного сына. На основании духовного завещания все огромное состояние его в сумме до 300 000 рублей перешло в исключительную собственность Павла Дмецова, который был назван в завещании воспитанником. Став неожиданно богачом, Дмецов оставил военную службу и вместе со вдовой своего отца поселился в Устюжне. Госпожа Ефимьева и после смерти мужа продолжала горячо любить его незаконного сына и с своей стороны сделала завещание, которым отказывала в пользу Дмецова все, что у нее было. В 1878 году к госпоже Ефимьевой приехала погостить ее старая приятельница Нейлисова, и Павел Дмецов повел их обеих на местное кладбище поклониться могиле Ефимьева. Когда они проходили мимо одной могилы, молодой человек остановил дам и с грустью сказал им, что в этой могиле нашла себе вечный покой его мать-крестьянка. Через шесть лет после этого в Петербурге умерла вдова генерал-майора А. Н. Бибикова, родная сестра покойного Ефимьева, и оставила состояние в 100 000 рублей.

Определением санкт-петербургского окружного суда в правах на это наследство были утверждены ее дальние родственники, тайный советник П. Митусов и коллежский советник С. Митусов. Между тем прямым наследником генеральши Бибиковой являлся сам Павел Дмецов как ее родной племянник. В то время, однако, ни он, ни его вторая мать не поинтересовались наследством, перешедшим к дальней родне, и только через шесть лет они вспомнили о нем. Оказалось, за это время материальные обстоятельства Дмецова сильно изменились к худшему. Благодаря широкой жизни он успел бесследно спустить не только состояние покойного Ефимьева, но и приданое своей жены, урожденной дворянки Сукиной, и стал, наконец, заметно стесняться в средствах.

В 1891 году был опубликован новый закон об узаконении детей, прижитых супругами до брака. Дмецов решил воспользоваться удобным случаем и уговорил госпожу Ефимьеву объявить его своим собственным сыном, прижитым будто бы ею с покойным мужем. Убежденная его доводами, она подала в новгородскую духовную консисторию заявление, в котором объяснила, что мещанин Павел Дмецов, записанный в метрике подкидышем, на самом деле есть ее законный сын.

Основанием к сокрытию действительного происхождения его, по словам госпожи Ефимьевой, будто бы послужила ранее беспричинная ревность к ней со стороны мужа. Боясь за ребенка, она поручила своим крепостным подкинуть его к избе Дмецовой, где он и находился некоторое время на воспитании. После, однако, муж узнал о его рождении, взял ребенка к себе в дом и никогда уже не расставался с ним, признавая его своим законным сыном. Сославшись на некоторых свидетелей, госпожа Ефимьева просила консисторию об исправлении метрики Павла Дмецова.

Необходимое дознание по этому поводу было возложено консисторией на устюжинского благочинного, протоиерея М. Сахарова, и последний в 1893 году под присягой допросил указанных госпожой Ефимьевой свидетелей, в том числе Федосью Закатову и А. Сретенского. Большинство свидетелей удостоверили, что супруги Ефимьевы считали Дмецова своим родным сыном, а жена его крестного отца объяснила, что умерший муж ее, помещик Караулов, однажды по секрету говорил ей, что история с подкидыванием ребенка была простой комедией, так как Дмецов действительно был рожден госпожой Ефимьевой. Федосья Закатова, в свою очередь, поклялась, что Павел Дмецов был законным сыном госпожи Ефимьевой и что его будто бы нарочно, для отвода глаз, подкидывали к избе Дмецовой.

При рождении Павла, по ее словам, всей прислуге Ефимьевых, в настоящее время уже умершей, было запрещено называть его сыном госпожи Ефимьевой, и только после он стал жить у своих родителей на правах сына. Тем не менее консистория признала все эти показания недостаточными и оставила ходатайство госпожи Ефимьевой без последствий. Решение консистории не застало уже в живых госпожи Ефимьевой, но смерть ее не остановила домогательств Павла Дмецова, и 9 августа 1893 года он обратился к архиепископу новгородскому и старорусскому Феогносту с просьбой о пересмотре его дела. Согласно резолюции высокопреосвященного, новгородская консистория предложила Дмецову указать таких лиц, которые удостоверили бы под присягой, что они были свидетелями беременности госпожи Ефимьевой в 1858 году и рождения от нее его, Павла Дмецова. Тогда Дмецов указал на коллежского секретаря А. Веретьевского, и последний подтвердил, что Дмецов действительно есть законный сын Ефимьевых. На вопрос, почему же мать решилась подкинуть в чужую семью своего сына, А. Веретьевский объяснил, что при рождении этого ребенка между супругами Ефимьевыми существовала временная ссора. Одновременно с этим Павел Дмецов обнаружил и действительную цель своих домогательств о признании его законным сыном Ефимьевых. «Почти десять лет тому назад, — писал он 20 февраля 1894 года высокопреосвященному Феогносту, — умерла моя родная тетка. В первых числах марта настоящего года исполняется десять лет, и если я к этому времени не успею предъявить свои права в санкт-петербургский окружной суд, то имение ее поступит в казну, за неимением наследников». Все-таки и на этот раз духовная консистория нашла, что возбуждение данного дела уже после смерти дворянина Ефимьева и ближайших свидетелей порождает немалое сомнение относительно происхождения Павла Дмецова от Ефимьевых, и отказала ему по-прежнему в исправлении метрической записи.

В то время как Дмецов хлопотал перед консисторией, с целью объявить себя племянником умершей генеральши Бибиковой, к ее наследникам П. и С. Митусовым был предъявлен иск о возврате полученного ими наследства. Оказалось, нашлись еще новые наследники в лице тайного советника Д. Корсакова, полковника В. Корсакова и дворянина Корсакова, которые приходились более близкими родственниками покойной генеральше, чем Митусовы. Зная, в каком положении находится дело об этом спорном наследстве, Павел Дмецов, не смущаясь вторичным отказом консистории, обратился в санкт-петербургский окружной суд с особым заявлением. Утверждая, что он — законный сын дворян Ефимьевых и, следовательно, родной племянник покойной Бибиковой, Дмецов просил окружной суд приостановить дело о правах на ее наследство впредь до окончательного решения духовного суда о его происхождении, а также о допущении его в это исковое дело в качестве третьего лица и о признании за ним исключительного права на наследство. Дмецова и здесь постигла неудача. Корсаковы и Митусовы вступили между собой в мировую сделку, и санкт-петербургский суд, прекратив возбужденное по их иску дело, вместе с тем отказал Павлу Дмецову в его просьбе. Не останавливаясь перед этим, Дмецов принес жалобу в 1-й департамент санкт-петербургской судебной палаты, но жалоба его была оставлена без последствий. Дмецов обратился с жалобой в правительствующий Сенат, и тот, отменив определение судебной палаты, передал дело во 2-й департамент той же палаты. 31 марта 1897 года судебная палата, в свою очередь, отменила решение санкт-петербургского окружного суда и предписала ему дать законный ход исковому прошению Павла Дмецова. В том же году, 17 мая, Дмецов обратился в VII отделение санкт-петербургского окружного суда с прошением о признании законности его рождения и об исправлении метрической записи. Повторяя известные уже причины, почему он долгое время числился подкидышем, Дмецов просил окружной суд допросить под присягой нескольких свидетелей, знавших о его происхождении. Окружной суд уважил эту просьбу и 10 октября 1897 года после привода к присяге допросил выставленных Дмецовым свидетелей Шарухина, Барсукову, Денисову, Сретенского, Веретьевского и Укладникова, которые дали благоприятные для Дмецова показания, доказывавшие несомненное происхождение его от госпожи Ефимьевой. Ввиду этого окружной суд определил признать мещанина Павла Дмецова законным сыном дворян Ефимьевых, а 17 декабря он уже выхлопотал исправленную метрику и представил ее в IV отделение суда, где находилось в производстве дело о признании за ним прав на наследство после генеральши Бибиковой.

Тогда П. и С. Митусовы, видя, что дело повернулось в неблагоприятную для них сторону, предъявили к Дмецову-Ефимьеву встречный иск о признании его незаконнорожденным. Окружной суд, однако, постановил решение в пользу Дмецова-Ефимьева и обязал Митусовых возвратить ему все полученное ими по наследству имущество госпожи Бибиковой. В результате 7 января 1900 года С. Митусов вошел к прокурору санкт-петербургской судебной палаты с заявлением, что решение окружного суда, признавшего Дмецова законным сыном дворян Ефимьевых, было основано на ложных свидетельских показаниях. Ввиду этого приступили к производству предварительного следствия, которым и удалось обнаружить, что Павел Дмецов на самом деле происходил от незаконной связи помещика Ефимьева с крестьянкой Екатериной Дмецовой, по мужу Полуниной. Вместе с тем выяснилась и ложность свидетельских показаний, данных в суде о происхождении Дмецова. На основании этого Павел Дмецов был привлечен к уголовной ответственности по обвинению в присвоении себе не принадлежащих ему прав состояния и в подстрекательстве посторонних лиц к даче ложного под присягой показания, а оставшиеся в живых Барсукова, Денисова, Сретенский и Веретьевский — по обвинению в лжесвидетельствовании.