Преступный викинг

— Наконец-то проснулся. Давно пора. Ты спишь уже двое суток.

Селик не поверил себе, когда услышал голос Рейн. Неужели она привязана рядом? И тут он увидел, что она совершенно свободна и подходит к его кровати. Что за чертовщина! Он рванулся, но не смог разорвать веревки. Тогда он принялся крутить головой, показывая Рейн, чтобы она вынула кляп.

Рейн поняла его.

— Скорее освободи меня, пока Грейвли или его люди не вернулись.

— Не могу, Селик, — тихо проговорила Рейн, отходя от кровати.

— Какого черта?

— Потому что усыпил и связал тебя не Стивен Грейвли.

— Усыпил?..

Селик прищурился, начиная кое-что понимать.

— Кого же мне благодарить?

— Меня, — прошептала Рейн.

— Ах так!

Селик вновь задергался и так, что кровать заходила ходуном, а из тюфяка посыпалась солома. Однако тот, кто привязывал его, хорошо знал свое дело. Селик прямо посмотрел в испуганные глаза Рейн.

— Ты, конечно, понимаешь, что я убью тебя, — заявил он стальным голосом.

— Селик, когда ты успокоишься, ты поймешь, что это для твоего же блага.

Голос у нее дрогнул, выдавая ее сомнение в собственных словах.

— Где мои люди?

— В Йорвике.

— Что они знают о моем исчезновении?

— Гайда сказала им, что ты отправился в Равеншир и вернешься через несколько недель.

— Сколько ты собираешься держать меня тут? В конце концов, где мы?

— Недели две… Пока точно не узнаю, что Грейвли уехал из Уэссекса, — сказала она, садясь на край узкого ложа. — И мы сейчас на чердаке сарая… Только, пожалуйста, не злись… Мы в твоем поместье.

У Селика глаза полезли на лоб.

— У тебя так лопнут сосуды на лбу. Я уже говорила, чтобы ты был поосторожнее.

От ярости он не мог произнести ни слова, не говоря уж о том, что никакие слова не в силах были выразить его чувства. Он крепко зажмурился и начал мысленно считать от одного до ста и обратно до одного, и снова до ста, пока не взял себя в руки.

— Что это ты сейчас бормотал? — как бы между прочим спросила Рейн, стряхивая солому с его штанов.

— Я считаю пытки, которым подвергну тебя, когда освобожусь. Знай, женщина, я буду долго наслаждаться твоими муками.

— Хочешь сказать, это будет похоже на то, как ты наказывал меня поцелуями?

Он смерил ее взглядом, говорившим, что она выбрала неподходящий момент для своих шуток.

— Если и будет поцелуй, то только моего ножа. Сначала, думаю, я сдеру с тебя кожу… О, не всю сразу. Я не хочу, чтобы ты умерла, не испытав других мучений. Может быть, потом я вырву твои ресницы…

Селик внезапно умолк и затряс головой.

— Что там за шум?

Снизу доносился громкий смех.

Рейн отвела виноватый взгляд, и Селик подумал, что его ждет, по крайней мере, еще один сюрприз.

— Говори, — приказал он.

— Это дети.

— Какие, черт побери… дети? — старательно выговаривая слова, спросил он, заставляя себя не давать волю чувствам.

— Сироты, — еле слышно пробормотала Рейн.

Он ничего не сказал. Тогда Рейн крепко сжала пальцы в кулаки.

— Мне нужно было прикрытие на случай, если сюда заявятся саксы, поэтому я открыла сиротский приют.

— Я хочу удостовериться, что правильно тебя понял. Ты решила, будто я не знаю, как мне жить дальше, поэтому усыпила меня, привезла в мое поместье, куда я запретил кого бы то ни было пускать, связала меня и натащила сюда детей, хотя, как тебе известно, я ненавижу этих безродных ублюдков.

— Примерно так, — признала она со слабой улыбкой.

— И кто, скажи честно, помог тебе приволочь меня сюда, ведь не тащила же ты меня сама, как лошадь.

— Не надо говорить гадости. Убби помог мне…

— Убби! Ты и моего преданного друга настроила против меня.

— Это не так, Селик.

— Я хочу помочиться, — внезапно рявкнул он. — Развяжи меня.

— Ой, мне бы надо было догадаться…

Рейн кинулась в глубь чердака и, вернувшись с глиняным горшком, пристроила его сбоку, собираясь развязать шнурки на штанах Селика.

— Даже не думай, — предупредил он ледяным тоном.

— Но, Селик, я же врач. Я ухаживала за моими больными…

— Да я лучше намочу штаны, как ребенок, чем позволю тебе возиться со мной. Воистину, ты перешла все границы приличия, женщина. А что ты придумала для другой… нужды?

— Постельный лоток, — объяснила Рейн как что-то давно известное. — Я сделала его из старой сковородки, которую мне дала Гайда.

— Постельный… постельный лоток, — гадливо произнес Селик. — Если ты посмеешь подойти ко мне с этим, клянусь… Ты меня слышишь, полоумная сука? Ты пожалеешь, что родилась на свет.

Рейн хватило ума отойти от него. Она поняла, что его терпение исчерпано.

— Убби! — заорал он, и мгновенно все стихло внизу. — Убби! Немедленно иди сюда! Немедленно! Я хочу помочиться! А тебе лучше исчезнуть, женщина, — прохрипел он в ярости. — От твоего вида меня тянет блевать.

Она вздрогнула от его грубых слов, лицо ее исказилось от боли, прекрасные золотистые глаза затуманились и задрожали губы. Однако она ничего не сказала и послушно оставила его одного. Плевать! Женщина оскорбила его мужское достоинство и еще, надо же, ждет благодарности!

Внезапно, словно заподозрив вышнюю волю, он обратил взгляд к потолку.

Это ты так шутишь, Господи? Если да, то, пожалуйста, обрати внимание, я не смеюсь.

Еще посмеешься.

Селик почувствовал, что кто-то стоит у него в ногах, но не открыл глаза. Господи, все пять дней он только и делал, что уговаривал Рейн освободить его. Если он еще хоть раз услышит, что она это сделала из любви к нему, то его, наверное, стошнит. А Убби… вот тоже придурок… верит, что Бог лично его попросил открыть приют для сирот.

В сарае было на удивление тихо даже для раннего утра. Рейн, конечно же, отправилась в больницу в Йорвике показывать свои замечательные приемчики монахам. Ха! Когда его руки будут свободны, он ей покажет такие приемчики, о которых ни один медицинский трактат еще не написан. И с Убби, в обязанности которого входило заботиться о его естественных потребностях, он еще тоже поговорит по-свойски за все свои унижения.

Наконец любопытство победило, и Селик чуть-чуть приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, кто осмелился нарушить его покой.