Преторианец
Шрифт:
— Значит, вы пропустили то убийство.
— Я о том и говорю. Как это случилось?
Годвин щедро плеснул виски в обе стопки.
— Ну, видите ли, все опять же вышло из-за жены. Просто этого уж бедняга не мог стерпеть, хотя не подумайте только, будто я думаю, что она хотела, чтоб все так обернулось, нет, сэр, ни в коем случае! Но что случилось, то случилось. Прямо у всех на глазах, вот как.
— Расскажите. Он был моим другом.
— Как скажете, как скажете… Ну вот, после свадьбы он все больше и больше времени проводил здесь, в Стилгрейвс, жил очень уединенно — слишком уединенно для человека с красавицей — видит бог, этого у нее не отнимешь, — с красавицей женой. Она вечно была в отъезде, играла на скрипке —
— Кого же он убил? Наверно, случайно?
— Колина Девитта. Он убил Колина Девитта. Дайте вспомнить, это было года через два, как они с миссис Худ поженились. Люди говорили, молодой Девитт делал в доме какую-то работу, ну и влюбился в миссис Худ.
— Тогда вы должны были его знать… видеть со Сциллой…
— А, да, он бывал здесь, подстригал газоны, счищал поросль с тех скал. Рослый парень, лет двадцати или чуть больше, мечта деревенских девушек, все знали молодого Колина.
— Так было что-нибудь между ним и миссис Худ?
— Вот тут вы меня поймали, сэр. Чего не знаю, того не знаю. Но она с ним в то лето очень подружилась, а молодой хозяин был в Сандхерсте, читал лекции, ему это дело нравилось. Ну вот, Колин был не из тех, кто скрывает свет свой под спудом. Это я к тому, что если миссис Худ ему улыбнулась, так он мог уж вообразить много больше и отзывался о ней очень нескромно, когда болтал за игрой в дартс, особенно после пинты-другой. Слухи разошлись по всей округе. Я-то не слушал, но что было, то было, и когда молодой хозяин…
— Почему бы вам не называть его Макс, Моркамб?
— Да, конечно. Просто он всегда был молодой хозяин, а его отец был хозяин, а егоотец — старый хозяин…
— Ну ладно, хорошо. Так как же погиб молодой Девитт?
— Сэр Макс был как-то вечером в пабе, помнится, с доктором, старым своим приятелем, и выпил малость лишнего. Я уж говорил, он много стал пить… Ну, Колин был там со своей компанией, и одно за другое, Колин с ребятами стали поглядывать на него и пересмеиваться… Дошло до кулаков… Мерзкая сцена, как я понял… Через несколько недель Макс его застрелил.
— Я думаю, это был несчастный случай?
— Именно так. Сто человек, даже больше ста, видели. Была большая охота, собрались все лучшие фамилии, цвет Нортумерленда, так сказать…
Сигара Моркамба догорела почти до конца, и он внимательно рассматривал то, что от нее осталось, прикидывая, хватит ли еще на одну порцию пепла. Часы на каминной полке пробили одиннадцать.
— Колин Девитт был среди загонщиков… попал под выстрел Максу Худу… Как стоял, так и свалился, поднялся переполох, конечно, только он уже был мертв. Кто говорит, он подошел слишком близко к линии огня, другие — что сэру Максу следовало быть осторожнее. Все, понятно, знали, что между ними стояло и почему… Поговаривали, что сэр Макс застал их в оранжерее… Чушь, понятно… Убийством это никто не посмел назвать, то есть вслух, в лицо сэру Максу или мне… Да, грустные были дни.
— Что ж, так и оставили?
— Ну а что же вы хотите, сэр? Это и правда была трагическая случайность. Все тому свидетели.
Он положил сигару в тяжелую пепельницу и, достав из рукава толстого джемпера платок, принялся немилосердно натирать им нос.
— Мне пора в постель, сэр. Очень приятно было сыграть с вами.
— Мне пришлось бы долго тренироваться, чтобы играть с вами на равных. А скажите…
разве та история так ничем и не кончилась?— О, молодой хозяин — то есть сэр Макс — еще глубже ушел… в депрессию, его мучили ужасные головные боли, целые дни проводил в постели. Потом он оправился. Война его, знаете ли, спасла, сэр. Она же и добила. Но я уже говорил, внутри он умер задолго до того.
Годвин до поздней ночи сидел один перед догоравшим камином. Бедный, бедный Макс. И Сцилла — не разъедает ли эту розу скрытый в ней рак? Он заблудился в ней, заблудился в лабиринте ее души, мыслей и желаний. Сумеет ли он заставить себя узнать о ней правду? Посмеет ли? Вынесет ли?
И почему она никогда не вспоминала об убийстве Колина Девитта?
Убедившись, что Годвин практически здоров и ему пора возвращаться к жизни Лондона, Сцилла завела в Стилгрейвсе новшество — приглашать гостей на выходные. Чтобы убедить кого-то выбраться в далекий Нортумберленд, мало было захотеть, и ей пришлось немало похлопотать, чтобы выбить свободные пятницу и субботу для себя и Родди Баскомба — то-то блаженствовали молодые актеры, заменявшие их во «Вдовьей травке», — и подобрать небольшую компанию избранных гостей, которые могли и хотели приехать.
Она приезжала в пятницу к тому времени, когда пора было подавать коктейли и простой ужин «а-ля фуршет», и попадала с холода прямо в объятия Годвина, а за ней, как из шкатулки фокусника, из просторного «роллса» появлялся драматург Стефан Либерман — в шубе, достойной уроженца Центральной Европы и импресарио, — и Родди Баскомб, и Грир и Лили Фантазиа.
— Ох, милый, — шептала она, под руку с ним входя в дом, где во всех двенадцати каминах горели большие поленья, — мы все попали на один поезд, представляешь? Я думала, еду одна, а на станции вдруг вижу Стефана, и тут же подходят Родди и Грир с Лили… Ну, собственно, я могла бы не удивляться. Так что мы все собрались и постарались составить по возможности веселую компанию. — Она передернула плечами. — Трудное дело. Стефан из-за войны впал в уныние, и винить его не приходится… Лили отчего-то вздумала со мной откровенничать, и только у Грира, слава богу, была с собой рукопись, которую он собирался читать, но ему не дали, а в результате он проявил такой светский стиль, что у меня голова разболелась… А ты чудесно выглядишь, милый!
Она прижала к себе его руку, а гости входили и принимались устраиваться в отведенных им комнатах, сопровождая все между объятиями, поцелуями и восклицаниями по поводу прекрасного вида Годвина.
После ужина Сцилла, Либерман и Грир Фантазиа сели в кабинете на полу у камина, чтобы прочитать первый акт новой комедии Либермана, в которой главная роль предназначалась Сцилле. Лили перебирала пластинки. Ей приглянулась «All or Nothing at All» Синатры. Годвин стоял рядом с ней, дивясь необыкновенной тонкости, хрупкости ее рук, и лица, и каждого движения.
— «Никогда не пойму половинной любви», — тихонько подпевала она.
Грир с другого конца комнаты спросил, нельзя ли уменьшить шум.
— Как это похоже на Грира, — улыбнулась Лили. — Для него Синатра — это шум. Боюсь, он неисправим.
— Идем со мной. Я хочу уйти отсюда. Скорей, Лили.
— Ты и вправду поправился!
Она прошла за ним через холодный коридор в бильярдную.
Она стояла, прихлебывая бренди и глядя, как он лениво гоняет шары по зеленому полю.
— Сцилла говорит, у тебя в голове пластинка.
— Виниловая, — кивнул он.
— Вечно ты шутишь…
— Да, я такой. Всегда готов повеселиться. И пластинка под рукой.
— Да… еще были бы шутки смешными — и все в порядке. Серьезно, Роджер, на вид ты совсем здоров. Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке. И к пластинке привык. Наверно, ею можно пугать любопытных детишек. Звучит куда страшнее, чем на самом деле.
— Невысокая цена за то, чтобы вернуться домой героем.