Преторианец
Шрифт:
Гулко ударила волна.
Годвин напряженно вслушивался в его голос. Лунный свет осветил лицо Коллистера. Его тонкие губы украшала хитрая безумная усмешка.
— Он сказал мне, что собирается в Северную Африку, сказал, что собирается убить Роммеля… и в этом деле погибнуть.
Коллистер улыбнулся Годвину, его лицо блестело в лунном свете.
Годвину казалось, он стоит в стороне, глядя на себя и Коллистера. Видит, как напряжены его плечи, видит горькую усмешку на лице Коллистера — лице больного, зараженного бешенством существа. Годвин с трудом верил своим
— Ты знал о «Преторианце».
— Да, он так это называл. Похоже было, он в мире с самим собой. Просто слишком много выпил. Смотрел на меня, мол, мне страшно жаль, старик, но ничем не могу помочь. Но теперь-то я знал кое-что ценное, понимаешь? Знал большой секрет… Вопрос о деньгах был решен! У меня было кое-что на продажу! Я был в восторге!
— Ты собирался продать то, что узнал.
— Конечно.
— Ты знаешь, это из-за тебя миссия стала самоубийственной — могло быть иначе.
— Это меня не касается, верно? Так вот, видишь ли, я нашел покупателя… но ублюдок так и не заплатил! Можешь себе представить? Мне ни черта не заплатили!
— Смылись от тебя с иудиными деньгами.
— Иудиными? Ты кого зовешь предателем? О чем говоришь? Разве можно кого-то назвать предателем в мире, где нет ни добра ни зла? В мире Ковентри! А Черчилль — предатель? Ты что, не понял? С моралью покончено. Теперь все по-другому… И все равно, Макс умер точно по расписанию — и никому нет дела, что будет с бедным старым Эдом.
— Мне не все равно, что с тобой будет, Эдуард.
У Годвина тряслись руки.
Коллистер просиял:
— Я знал, я знал, что в глубине души ты добрый малый. Как-никак, я тебе доверился, выложил тебе все… отдался в твои руки. Моя сестра из-за тебя хотела покончить с собой… Ты ведь мне поможешь, поможешь бедолаге Эдуарду выпутаться, верно? — Он плакал, или брызги стекали по его лицу. — Я совсем отчаялся, Роджер…
Он вытащил руку из кармана макинтоша. В руке был пистолет. Коллистер, похоже, не замечал его.
— Видишь, что я принес с собой? Собирался тебя пристрелить, если станешь смеяться, если велишь проваливать, как он велел.
— Я не смеюсь над тобой, Эдуард.
— Боже, какой он был свиньей, Роджер, — такой надменный, осененный величием судьбы, а бедному Эдди всего-то и нужно было малость наличных…
Коллистер глотнул воздуха. Пистолет в его маленьком белом кулачке водило из стороны в сторону.
— Так что ты для меня сделаешь? О, пожалуйста, помоги мне выпутаться из этой каши…
Годвин точно со стороны смотрел на самого себя, стоящего под блестящими в лунном свете брызгами. Он наблюдал за собой не без интереса, словно любопытствуя, что же он может сделать для Эдуарда Коллистера. Что же ему сделать для человека, убившего Макса Худа?
— Убери свой пистолет, это оскорбительно для нас обоих.
— Что ты для меня сделаешь?
— Я не оставлю тебя в этом жалком положении.
Он так часто представлял мысленно, как взглянет в лицо человеку, предавшему их и отправившему их на смерть.
Ничто другое не имело значения. Да, миссия была самоубийственной, но только в глазах Макса Худа. Она стала такой в действительности только потому, что их предали. Он представлял, как поступит тогда, но никогда не думал, что это будет так легко, потребует так мало усилий.Коллистер закивал:
— Тогда хорошо. Ты не пожалеешь. Я до смерти буду у тебя в долгу.
Рука с пистолетом опустилась. Годвин вынул оружие из вялых пальцев, уронил, услышал, как металл заскрежетал по камням, соскальзывая в темноту под утесом.
— Какого дьявола…
Коллистер не был серьезным противником. Первый же удар опрокинул его на блестящую скалу. Из носа у него потекла кровь. Годвин разбил ему голову о камень, это оказалось совсем просто, кости черепа проламывались острым краем камня, как яичная скорлупа.
Тело было податливым и очень легким.
Годвин перевалил его головой вперед в темный провал, где исчез пистолет.
Все было кончено.
К добру или нет, он поквитался за Макса Худа.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Осень 1942
Глава двадцать седьмая
В следующий четверг позвонил Монк Вардан. От приличествующих любезностей он плавно перешел к делу, сохраняя тот же непринужденный тон:
— Кстати, — сказал он, — вы на этой неделе с Эдди Коллистером не виделись?
— Нет, на неделе не виделся. А хотел бы сказать ему, как мне жаль, что так вышло с Энн.
Годвин был почти уверен, что стук его сердца должен быть слышен в трубке. Ладони у него стали влажными, и немалое усилие воли требовалось, чтобы говорить ровным голосом.
— Я порядком озабочен. Похоже, его потеряли с вечера пятницы. Заложили или сунули не в тут папку. Все это несколько обескураживает.
— Что вы говорите? Может быть, он в загородном доме с Энн?
— А, я неточно выразился. Уточним: он пропал. Не явился на утреннюю поверку. И беднягу никак не найти.
— Понимаю… Он исчез.
— В самую точку, старина.
— Ну, где-то ведь он да есть. Вы бы поискали хорошенько, как сказала бы моя матушка.
— Боюсь, искали самым тщательным образом. Теперь уже, можно сказать, его выслеживают с ищейками. Однако не нашли и следа, а ведь он был — взглянем правде в лицо — из людей короля.
— Объявится.
— Да… Ну, увидим. В его невеликом мозгу хранилось порядочно тайн — кусочек там, обрывок здесь. Все это могло пригодиться разнообразным малопочтенным личностям… так что если наткнетесь на него, дайте мне знать.
— Может, стоит шепнуть словечко кое-кому из моих информаторов?
— Нет, этого не нужно. Дело весьма тонкое, как вы конечно понимаете. Когда человек, которому известны кое-какие секреты, вдруг оказывается среди пропавших без вести… ну, нам бы, видите ли, не хотелось, чтобы все это появилось в дешевых газетках. Просто если увидите этого бестолкового…