Преторианец

Он опять спал.

В следующий раз он проснулся часа через два. Сцилла сидела у кровати, пила чай, и он приоткрыл один глаз:

— Какой запах! Я есть хочу. Умираю.

Доктор Арбатнот оторвался от своих записей:

— Наконец-то, мистер Годвин, вы соблаговолили к нам вернуться.

Он ободряюще улыбался. Непричесанные черные вьющиеся волосы придавали врачу сходство с юношей. Он был коренаст, излучал благодушие и доброжелательность.

— Рад сделать вам приятное, — негромко отозвался Годвин. — Я, знаете ли, ленив. Извините, что доставил беспокойство.

— Речь героя, старина, — восхитился Вардан, пыхтевший тонким, красным полированным «данхиллом» и временами потиравший чашечкой трубки свой клюв.

— И как мы себя чувствуем?

Годвин осторожно повернул голову к Арбатноту:

— Лучше. Голова чертовски болит. И скальп чешется. Кто-нибудь собирается объяснить, где это я?

— Дома. Снова в Англии. Солсбери. Вам основательно досталось, но теперь, когда вы проснулись, все будет тип-топ. Насчет головной боли и зуда не беспокойтесь…

— Вам легко говорить.

— Радуйтесь тому, что голова на месте.

Доктор, сияя, взирал на пациента, как фермер — на призовой кочан.

— И долго я спал?

— Недель этак десять.

— Десять недель! Вы серьезно? Ну да, конечно серьезно… Вот это новость, черт побери.

Роджер переводил взгляд от одного к другому, стараясь не шевелить раскалывающейся головой.

— Похоже, я позабыл… какие-то намеки… Всплывает и пропадает.

— Все у вас в голове. Вспомнится со временем. Вам прострелили тыкву, так что не стоит ждать, что машина сразу заработает, как новенький «ягуар».

Годвин улыбнулся.

— Хотите сказать, со временем она будетработать, как «ягуар»?

— Отлично, — сказал Вардан.

— А остальные ребята? Все погибли, да?

— Да, Роджер, — сказал Вардан, — боюсь, что так.

Он чиркнул спичкой, поднес огонек к чашечке трубки.

— Об этом поговорим позже. Все в свое время.

— Сцилла, мне страшно жаль, что Макса…

— Не надо, Роджер, не думай об этом. Не растравляй себя. Ты вернулся, ты единственный, кто вернулся. Это какое-то чудо. Я справляюсь… Позже мы во всем разберемся.

— Макс убит…. черт, черт… Я был с ним до самого конца… Мы почти выбрались… потом в него начали бить пули, они били и били…

— Пожалуйста, милый, не надо, не надо…

— А потом та ужасная вспышка.

Он глубоко вздохнул, ощупывая пальцами забинтованную голову.

— Как же я сюда попал, черт возьми? — Голос у него замирал. — Я дьявольски устал. Голова меня убивает…

Когда он снова уснул, Сцилла поцеловала его.

Вардан сказал ей, что должен задержаться в Солсбери.

— Мне надо потолковать с нашим мальчиком. Мы должны знать, что на самом деле там произошло.

Он проводил ее до станции, усадил в поезд. Ей надо было успеть к началу спектакля.

Оставаясь в палате один, Годвин сразу засыпал, и его сон прерывало появление врачей и сиделок или еды на подносе — признаки возвращающейся силы. Временами он тихонько постукивал пальцами по пластине в левой части головы. В том месте, куда попала пуля, на виске остался заметный шрам в несколько дюймов длиной; под ним — металлическая пластина и еще тонкая марлевая повязка. Стук выходил гулким и, казалось, исходил из глубины черепа. Подумав об этом, Годвин усмехнулся и прошептал:

— На помощь, на помощь! Я замурован в человеческом черепе…

Временами это казалось ему ужасно смешным. Когда он сказал об этом Сцилле, она странно посмотрела на него и выдавила слабую улыбку.

Годвин хотел знать, что с ним случилось, но у него еще не хватало сил и энергии, чтобы добиться полного ответа. Все силы, которые удавалось собрать, приходилось тратить на Монка Вардана.

Монк временно обосновался в гостинице «Красный лев» в Солсбери. Все время, когда он не спал, он проводил у постели Годвина. Сидел рядом, с сигаретой или попыхивая трубкой, глазея в окно или забравшись в кресло, скрестив длинные паучьи ноги. Годвин показал ему фокус со стуком в голове, и Вардан низко склонился, чтобы послушать, и широкая ухмылка растянула его узкое лицо.

— Отличный фокус для развлечения публики, — сказал он. — В случае чего, он вас прокормит, старина.

— Вы говорили, все будет проще простого, — сказал ему Годвин в тот день, когда врачи дали зеленый свет на разговоры. — Как выяснилось, вы ошибались.

— Что правда, то правда. Вы уже можете об этом поговорить? Рано или поздно придется, знаете ли.

— Все так смешалось… Но я сделаю, что могу. Что вам удалось узнать на своем конце? Как я здесь оказался?

— Как ваша головная боль? Выдержите?

— Бывало хуже.

— По правде сказать, мы из кожи лезли, чтобы выяснить, что произошло. Связи не было. Подлодка, которая должна была вас подобрать, никого не нашла на условленном месте… Чертовски повезло, что они вернулись на следующую ночь, старина, и чертовски повезло, что они вас заметили… Вы помните, как открыли стрельбу со скалы? Ну, вы это сделали. Каким-то образом. И бог весть, где вы раздобыли плотик, чтобы добраться до субмарины… Вы уже тонули, так что они отправили свой спасательный плот вам навстречу, двое подводников выловили вас из моря. — Вардан покачал головой. — Неудивительно, что вы все забыли. Вы были в лихорадке, скорее мертвец, чем живой. Ребята, как увидели вас, едва не выронили обратно… Жуткая рана на голове. Одного парня, как докладывали, вывернуло наизнанку от этого зрелища…

— Как любезно с вашей стороны рассказать мне об этом.

— Вы рассказали жуткую историю, но никто не знал, насколько ей можно доверять. Все погибли, Роммеля не то что убить, даже увидеть не удалось, полное поражение, бойня. Они не сомневались, что вы умрете у них на борту… Говорили, у вас мозги были видны, дружище… Они прикрывали рану бинтами, благодарение Иегове, на борту оказался врач, они предполагали, что в вашей команде могут быть раненые, не то бы у вас мозги так и вытекли на пол — или следует сказать: на палубу?

— Нельзя ли оставить в покое мои мозги? Я уже получил общее представление. Трудновато осознать, что мы говорим обо мне.

— Ну вот, они доставили вас в госпиталь в Александрии, потом переправили в каирский, он лучше оборудован. Но к тому времени вы впали в кому. В конце концов вас доставили сюда — нелегкое испытание, но вы его перенесли. И вот вы, можно сказать, в лоне благодарной нации. Вернулись в отчизну накануне Рождества. Просто подарочек вашей свежеовдовевшей возлюбленной. Мне было приятно лично сообщить ей эту новость. Чувствовал себя рождественским дедом.