Превосходство Борна (др. перевод)

— Зачем, Кактус? — поинтересовался врач.

— У него неприятности, сэр. Я предвидел это еще пару лет назад, словно через лупу разглядел предвестники недуга. Что-то у него не так, но все равно парень он славный. Я мог бы с ним поболтать. Мне он нравится, сэр.

— Приходи, когда захочешь, Кактус, но брось, пожалуйста, называть меня сэром. Предоставь-ка лучше мне подобную привилегию — величать тебя так.

— Боже мой, как меняются времена! Я, бывает, назову одного из внуков хорошим негром, так он грозится мне голову проломить.

— И проломит, сэр!

Выйдя из такси, Уэбб попросил шофера подождать, но тот отказался. Дэвид оставил ему немного чаевых и направился по мощеной дорожке с пробившейся между плитами травой к старому дому, напоминающему ему чем-то другой, в штате Мэн, — слишком большой, слишком ветхий, нуждающийся в ремонте. Они с Мари решили купить этот дом на побережье лишь спустя год после прибытия на новое место: только что назначенному адъюнкт-профессором преподавателю поселиться в самом дорогом районе сразу по приезде было бы просто неприлично.

Он позвонил.

Дверь отворилась, и Кактус, щурясь из-под зеленого козырька, поздоровался с ним так буднично, словно они виделись несколько дней назад.

— Дэвид, у твоей машины откидывается верх?

— У меня нет ни своей машины, ни такси: шофер не захотел подождать.

— Должно быть, наслушался всех этих сплетен, которые распространяют фашистские газетенки. Подонки и меня достали: три залпа по окнам… Входи же. Я соскучился по тебе. Почему не позвонил мне, старина?

— Твой номер не значится в телефонной книге, Кактус.

— Наверное, по недосмотру.

Они поболтали несколько минут о том о сем у Кактуса на кухне. Для специалиста-фотографа и этого времени оказалось достаточно, чтобы он понял: Уэбб спешит! Старик провел Дэвида к себе в студию, разместил под лампой три паспорта Уэбба, внимательно Их рассмотрел и попросил клиента сесть напротив объектива камеры.

— Сделаем пепельные волосы, но не такие светлые, какие они у тебя были после Парижа: пепельный цвет меняется в зависимости от освещения. Снимки на паспортах будут выглядеть по-разному, хотя и сохранят определенное сходство изображенных на них лиц… Не касайся бровей, я сам ими займусь.

— А как быть с глазами? — спросил Дэвид.

— Времени, чтобы изготовить такие же фантастические линзы, какие тебе делали раньше, у нас нет, так что обойдемся без них. Вот обычные очки с подцвеченными призмами в нужных местах. У тебя будут голубые, карие или черные испанские глаза, — короче, какие пожелаешь.

— Я беру все три пары, — решил Уэбб.

— Они дорогие, Дэвид, и платить надо наличными.

— У меня есть деньги.

— Не сори ими.

— Теперь очередь за волосами. Кто нам поможет?

— Это по нашей же улице. Моя приятельница, — у нее был свой парфюмерный магазин, пока полиция не проверила верхние комнаты, — великолепно работает! Пошли, я провожу тебя.

Через час Уэбб встал из-под фена в маленькой, хорошо освещенной квадратной комнате и, смотрясь в большое зеркало, ознакомился с результатами. Хозяйка этого необычного салона красоты, маленькая черная леди с абсолютно седыми волосами и оценивающим взглядом, стояла рядом.

— Это вы и не вы, — произнесла она, кивнула и принялась покачивать головой из стороны в сторону. — Великолепная работа, должна вам сказать!

Безусловно, подумал Дэвид, рассматривая себя в зеркале. Его темные волосы не только стали намного светлее, но и подчеркивали цвет лица. Кроме того, они казались более тонкими, ухоженными и одновременно такими обычными, — растрепанными ветром, говоря рекламным стилем. Человек, на которого он смотрел, был в одно и то же время и им самим и кем-то еще, очень на него похожим, но все-таки другим.

— Согласен с вами, — сказал Уэбб мастерице. — Действительно хорошо. Сколько я вам должен?

— Триста долларов, — ответила женщина просто. — Разумеется, это не только за работу, но и за пять пакетов с изготовленным по заказу порошком для мытья волос и за обязательство здесь, у себя в Вашингтоне, держать язык за зубами. Порошка, который я дам вам сейчас вместе с инструкцией по его употреблению, хватит на пару месяцев, помалкивать же мы будем до конца дней своих.

— Вы очень добры! — Дэвид полез в карман за кожаным бумажником, отсчитал деньги и протянул ей. — Кактус сказал, что вы позовете его, когда мы закончим.

— Нет необходимости: он ждет внизу, в зале.

— В зале?

— О, это прихожая с диванчиком и торшером, но мне так нравится называть прихожую залом! Это очень красиво звучит, не правда ли?

Фотографирование шло быстро, но с небольшими перерывами, во время которых Кактус с помощью зубной щетки и пульверизатора менял Дэвиду форму бровей, заставлял его натягивать на себя новую рубашку или куртку, — у Кактуса был гардероб, которому мог бы позавидовать владелец любого магазина готовой одежды, — и примерял ему поочередно разные очки — в черепаховой или стальной оправе, превращавшие светло-карие глаза клиента то в голубые, то в темно-карие.

Затем мастер наклеил снимки на место и под большим увеличительным стеклом проштамповал их печатью Госдепартамента, изготовленной Кактусом собственноручно.

— Ни один таможенник к ним не прицепится, — уверенно заявил Кактус, протягивая Дэвиду три паспорта для оценки.

— Печати производят впечатление подлинных. Они еще лучше, чем прежде.

— Я поработал со штемпелем. Проще говоря, нанес пару-другую трещин, чтобы печати выглядели так, будто их поставили давно уже бывшим в работе штампом.

— Умопомрачительная работа, старый приятель!.. Такой старый, что я даже вспомнить не могу, как давно мы знакомы! Сколько я тебе должен?

— Ах, черт, не знаю даже! Работа пустяковая, но у меня был такой трудный год со всеми этими заварушками…

— Сколько же все-таки?

— А сколько тебя не разорит! Кто там знает, в какой ты сейчас ситуации, во всяком случае, прикидываю я, дядя Сэм не зачислил тебя на довольствие.

— У меня сейчас полный порядок!

— Ну что ж, тем лучше! Пятьсот будет как раз.

— Вызови такси, ладно?

— Придется долго ждать, да и неизвестно еще, появится ли вообще здесь такси или нет. Тут рядом мой внук с машиной, он и отвезет тебя куда надо. Он похож на меня, лишних вопросов не задает. Ты ведь торопишься, Дэвид, я чувствую. Идем, провожу тебя.

— Спасибо. Деньги я оставлю на столе.

— Хорошо.

Стоя спиной к Кактусу, Дэвид вынул деньги из кармана, отсчитал шесть банкнот по пятьсот долларов каждая и положил их на стол — туда, где потемнее: паспорта по тысяче долларов за штуку — это же просто подарок, но старый друг мог и обидеться, заметив, что Дэвид оставил намного больше названной им суммы.