Превосходство Гурова
Шрифт:
– Татьяна Сергеевна! – Гуров понял, что пора спасать положение. – Это мой друг и напарник полковник Станислав Васильевич Крячко, мы вместе прилетели из Москвы. Пока мы с Александром были заняты, он здесь в городе выполнял свою часть работы и теперь пришел, чтобы рассказать о том, что успел сделать, так что не выгоняйте его, пожалуйста, – и, подойдя почти вплотную к ней, шепотом добавил: – Дело о покушении на вашего мужа еще не закончено, мы взяли основных фигурантов, но у них могут быть сообщники, которые еще на свободе, поэтому нам со Стасом нужно кое-что обсудить и наметить план дальнейшей работы. – Это было правдой только
Едва речь зашла о ее муже, Татьяна Сергеевна мгновенно забыла обо всех розыгрышах и обидах и впилась в Гурова напряженным взглядом, а он успокаивающе ей покивал – мол, все будет хорошо. Вздохнув с облегчением и посмотрев на возмущенно пыхтевшего Стаса, она сказала:
– Конечно, обследуем! Катя! Возьми тогда кровь на анализ еще и у Станислава Васильевича.
– Татьяна Сергеевна! – возопил Крячко, боявшийся врачей, уколов и вообще всего, что связано с медициной, как огня. – Гуров нагло врет! Я совершенно здоров!
– Вот теперь я вижу, что вы действительно больной на всю голову, потому что быть в вашем возрасте абсолютно здоровым невозможно, – спокойно заметила она.
Медсестра направилась к Стасу, который заметался, ища пути к отступлению, но Гуров быстро встал возле двери и предупредил его:
– Только через мой труп. А еще Татьяна Сергеевна распорядилась никого из палаты не выпускать.
– И ты, Брут? – рыдающим голосом воскликнул Крячко.
– Так ты же сам назвал меня извергом рода человеческого, вот и стараюсь соответствовать.
Смирившись со своей участью, Стас закатал рукав рубашки и пригрозил:
– Лева! Моя месть будет неотвратима, иезуитски коварна и страшна своими последствиями. – И, повернувшись к губернаторше, елейным голосом сообщил: – Татьяна Сергеевна, а Гуров у нас животом скорбный, у него поджелудочная больная.
– Так я УЗИ брюшной полости уже назначила, – ответила она.
– А еще желудок плохо работает. Его бы тоже обследовать надо, – ехидно добавил Стас.
– Значит, ФГДС сделаем, – охотно согласилась губернаторша. – Катя, запиши в назначения.
Наградив Крячко гневным взглядом, на который тот ответил ангельски кроткой улыбкой, Лев Иванович попытался отбояриться от этого вида обследования, потому что просто ненавидел его.
– А может быть, рентгеном заменим?
– Он не даст нам той полноты картины, что ФГДС, – покачала головой Татьяна Сергеевна и удивленно спросила: – Вы что, боитесь?
– Да нет, не боюсь, но уж очень неприятно, – скривился Гуров.
– Придется потерпеть ради собственного же здоровья, – все поняв, улыбнулась она и призадумалась: – Только куда же мы Станислава Васильевича положим? Четвертая кровать здесь уже не встанет.
– Так я, матушка Татьяна Сергеевна, на диванчике прикорну, – тоном казанской сироты начал Стас. – Шапку под голову положу, тулупчиком накроюсь – много ли мне надо, сиротинушке горемычной? А уж если с барского стола какой кусок упадет,
так я подберу, мне все сгодится! Я не гордый!– Какие же вы с Гуровым разные, но вместе с тем родные, – рассмеялась она и тут же нахмурилась: – Значит, ужин вам еще не принесли? Ну, сейчас у меня кое-кто получит по первое число! Все, Катя! Пошли! Скажи там, чтобы Станиславу Васильевичу постельное белье принесли. Миша! – обратилась она к мужу, который за все время, что длилась эта разборка, не произнес ни слова, а только, временами слегка улыбаясь, с любовью смотрел на жену. – Если эти разгильдяи будут тебе мешать, только скажи, и я их тут же всех перепорю как сидоровых коз.
– Да нет, Танюша, мне с ними гораздо веселее будет болеть, – ответил он.
Но едва она вышла за дверь – Гуров с Крячко еще даже сцепиться не успели из-за подложенных друг другу свиней, как из коридора раздался ее гневный голос:
– Ну, и долго ты здесь собиралась стоять? Или ждала, когда все окончательно остынет?
– Татьяна Сергеевна, я вам мешать не хотела, – пискнул женский голос.
– Я что, в операционной была или совещание проводила? – не унималась та. – Вези немедленно!
Открылась дверь, и в палате появилась девушка с раздаточной тележкой, на которой стояли многочисленные тарелки, а в коридоре между тем продолжали бушевать страсти.
– Степушка! – с притворной лаской в голосе говорила Татьяна Сергеевна. – Я ведь, кажется, предупреждала, чтобы посторонних в палату не пускать. Или я на старости лет стала плохо говорить по-русски?
– Мама, но ведь это же по делу, – оправдывался сын.
– А потом ты сказала, что своих впускать можно, а дядя Стас – свой, – добавил внук.
Татьяна Сергеевна не стала вдаваться в дискуссию и кратко ответила им, судя по звуку, двумя подзатыльниками.
Наконец-то изголодавшиеся Романов и Гуров смогли нормально поесть. Они не разбирали, что было приготовлено в больнице, а что принес Крячко, а сметали все, до чего могли дотянуться.
– Ешьте, мужики, – добродушно бурчал Косолапов. – Нагуляли себе аппетит за целый день.
– Кушай, детонька! Кушай, родной! – почти пел над Гуровым Крячко сладким голосом доброй старушки-нянюшки.
Он заботливо подсовывал другу очередную тарелку и даже попытался ласково погладить по голове, но Гуров увернулся и возмущенно уставился на друга – зрелище, должно быть, было препотешное, потому что Потапыч не выдержал и громко расхохотался.
– А ты, Стас, чего не ешь? – спросил он, успокаиваясь.
– Да я, батюшка, одним запахом уже сыт, – скорбным голосом ответил ему Крячко, который на самом деле таскал со всех тарелок понемногу, и губернатор опять засмеялся.
Но вот с ужином было покончено, грязная посуда забрана санитаркой, и осоловевшие от еды Гуров с Романовым начали громко, во весь рот, зевать, а Крячко – застилать свой диван.
– Господи! – почти простонал Лев Иванович. – Неужели этой ночью я высплюсь?
– Мне бы только до подушки добраться, – вторил ему Романов.
В этот момент дверь приоткрылась, а потом в коридоре раздался голос мальчишки:
– Нет, дядя Виталя, они еще не спят.
– Сглазили! – выразительно проговорил Стас.
Вошедший Виталий, увидев их недобрые взгляды, с виноватым видом развел руками:
– Извините, мужики, раньше приезжать не стал, чтобы не мешать вам, да и не получилось бы – занят был. Ну, Иваныч, давай, что у тебя?