Прежде чем их повесят

— Это было зажато в руке у принца.

Тулкис озадаченно нахмурился, глядя на лоскуток. «Словно никогда не видел его прежде».

— Он полностью соответствует прорехе на одеянии, найденном в ваших покоях. Это одеяние также забрызгано кровью.

Тулкис поднял на Глокту широко раскрытые глаза.

«Словно он не имеет представления, как эта кровь там оказалась».

— Как вы можете это объяснить?

Посланник наклонился вперед через стол, так далеко, как только мог со скованными за спиной руками, и заговорил быстро и тихо:

— Прошу вас, наставник, выслушайте меня. Если шпионы пророка обнаружили, в чем заключается моя миссия — а они рано или поздно обнаруживают все, — они не остановятся ни перед чем, чтобы провалить ее. Вы знаете, на что они способны. Если вы покараете меня за это преступление, вы нанесете оскорбление императору. Тем самым вы оттолкнете протянутую вам руку, ответив на предложение дружбы пощечиной. Император поклянется отомстить, а если Уфман-уль-Дошт клянется… Моя жизнь не стоит ничего, но моя миссия должна быть выполнена. Последствия… для обоих наших народов… прошу вас, наставник, умоляю вас… Я знаю, что вы мыслите широко…

— Широко мыслящий ум — как широко раскрытая рана, — прорычал Глокта. — Уязвим для любой отравы. Подвержен загниванию. Способен принести своему владельцу лишь боль.

Он кивнул Инею, и альбинос осторожно положил лист с признанием на столешницу, подвинул его к Тулкису кончиками белых пальцев. Возле пленника он поставил бутылочку с чернилами и откинул медную крышку. Рядом лежало перо.

«Четко и аккуратно, любой армейский старшина был бы доволен».

— Это ваше признание. — Глокта махнул рукой в сторону бумаги. — Если вы еще не поняли.

— Я невиновен, — произнес Тулкис почти шепотом.

Глокта раздраженно скривился.

— Вас когда-нибудь пытали?

— Нет.

— Вы когда-нибудь видели, как пытают?

Посланник глотнул.

— Видел.

— Тогда вы имеете некоторое представление о том, чего вам следует ожидать.

Иней снял крышку с коробки. Находившиеся внутри лотки приподнялись, развернулись веером, как огромная красивая бабочка, впервые расправляющая свои крылья, и показали инструменты Глокты во всем их блистающем, гипнотическом, ужасном великолепии. Глаза Тулкиса наполнились страхом и не отрывались от этого зрелища, как завороженные.

— Я лучший в своем деле. — Глокта глубоко вздохнул и сжал руки. — Это не причина для гордости, но это так. Иначе бы вы не сидели сейчас передо мной. Я говорю это, чтобы у вас не было иллюзий. Чтобы вы ответили на мой следующий вопрос без всяких ложных надежд. Посмотрите на меня. — Он дождался, пока темные глаза Тулкиса встретились с его взглядом. — Вы подпишете признание?

Воцарилось молчание.

— Я невиновен, — прошептал посланник.

— Я спрашивал не об этом. Задам вопрос еще раз. Вы подпишете признание?

— Я не могу.

Они долго смотрели друг на друга, и у Глокты не осталось никаких сомнений.

«Он невиновен. Если бы он смог перебраться через стену дворца и залезть к принцу в окно так, что его никто не заметил, то уж наверняка смог бы выбраться из Агрионта и удрать, прежде чем мы заподозрим неладное. Зачем возвращаться к себе и ложиться спать, оставив запятнанную кровью одежду в шкафу, чтобы мы ее там нашли? Цепочка улик слишком очевидна, по ней мог бы пройти слепой. Нас обвели вокруг пальца, причем довольно примитивно. Наказать не того человека — это одно. Но позволить выставить себя дураком? Это совсем другое».

— Минутку, — пробормотал Глокта.

Он с трудом поднялся, добрался до двери, аккуратно прикрыл ее за собой, мучительно проковылял вверх по ступенькам до следующей комнаты и вошел туда.

— Какого черта вам здесь понадобилось? — рявкнул на него архилектор.

Глокта склонил голову, выражая глубочайшее почтение.

— Я пытаюсь установить истину, ваше преосвященство…

— Вы пытаетесь установить — что? Открытый совет ждет подписанного признания, а вы бормочете мне — о чем?

Глокта встретил разгневанный взгляд архилектора.

— А если он не лжет? А если император действительно желает мира? А если посол невиновен?

Сульт воззрился на него, недоверчиво раскрыв холодные голубые глаза.

— Что вы там потеряли в Гуркхуле, мать вашу, зубы или мозги? Кому какое дело, кто виновен, а кто невиновен? Мы сейчас заботимся о том, что должно быть сделано! О том, что нам необходимо! Нам нужно, чтобы бумага была подписана, и все. Понимаете, вы… вы… — У Сульта разве что пена на губах не выступила. Он в ярости сжимал и разжимал кулаки. — Вы, жалкий человеческий огрызок! Заставьте его подписать, и тогда мы наконец закончим с ним и займемся лизанием задниц в открытом совете!

Глокта наклонил голову еще ниже.

— Конечно, ваше преосвященство.

— Так что, ваша упрямая одержимость истиной будет и дальше мешать мне сегодня? Я предпочитаю пользоваться иглой, а не топором, но я в любом случае выбью признание из этого негодяя! Послать за Гойлом?

— Конечно нет, ваше преосвященство.

— Тогда возвращайтесь туда, черт вас подери, и заставьте — его — подписать!

Глокта вышел из комнаты, волоча ноги; он бурчал себе под нос, вытягивал шею, потирал больные ладони, двигал ноющими плечами и слышал, как щелкают суставы.

«Тяжелый допрос».

Секутор сидел на полу напротив двери, скрестив ноги и откинув голову к грязной стене.

— Он подписал?

— Разумеется.

— Прекрасно. Еще одна загадка разгадана, начальник?

— Сомневаюсь. Он не едок. Во всяком случае, не такой, как Шикель. Он чувствует боль, можешь мне поверить.

Секутор пожал плечами.

— Она говорила, что у них разные способности.

— Это верно. Это верно…

«И все же… — Глокта вытер слезящийся глаз, размышляя. — Кто-то убил принца. Кто-то рассчитывал получить выгоду от его смерти. Я хотел бы знать, кто это, даже если всем остальным наплевать».

— Однако у меня осталось еще несколько вопросов. Тот стражник, который дежурил возле покоев принца прошлой ночью, — я хочу с ним поговорить.

Практик поднял брови.

— Зачем? Бумага ведь уже у нас.

— Не спорь, приведи мне его.

Секутор тут же поднялся.

— Хорошо, как скажете. Вы здесь начальник. — Он оттолкнулся от грязной стены и не спеша пошел по коридору. — Какому-то рыцарю-телохранителю сильно не повезло.

Держать строй