Президент не уходит в отставку

Не поймет его Алена, чего доброго, на смех поднимет! Она это умеет…

— А что у тебя в институте? — осторожно спросил он.

— Ну какой из меня режиссер? — рассмеялась она. Но смех был невеселый. — Меня никто на сцене и слушаться не станет. Это мужская профессия.

— С самодеятельностью как-нибудь сладишь…

— Я, может быть, хочу быть театральным режиссером! Хочу поставить гениальный спектакль, на который, как в БДТ, никогда билетов не достанешь!

— Товстоногов уйдет на пенсию — тебе и карты в руки, — сказал он.

— Ты еще издеваешься! — блеснула она на него рассерженными глазами.

— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — излишне резко вырвалось у него.

— А ты знаешь? — Она смотрела ему в глаза.

— Знаю, — так же резко ответил он, а чуть погодя, совсем другим тоном прибавил: — Кажется, знаю.

— Существенная поправка, — усмехнулась Алена. — Когда ты говоришь, что все знаешь и тебя не терзают никакие сомнения, ты снова превращаешься в Президента Каменного острова.

— А что, я там делал что-либо не так? — поинтересовался он.

— Именно ты делал все правильно, по так ведь не может всю жизнь продолжаться?

— Жаль, — невесело улыбнулся он.

— Что тебе жаль?

— Ты права, человек не может быть всегда прав. Человек живет, действует и ошибается…

— Это что-то новенькое, — рассмеялась она. — Расскажи-ка: чего ты натворил?

— Я вообще… А ты сразу переводишь на личности.

— И все-таки с тобой что-то стряслось! — настаивала она.

— Со мной чаще, чем следовало бы, что-нибудь случается, — сказал он. — И я не знаю: хорошо это или плохо?

— Расскажи, Тима!

Она придвинулась совсем близко и заглянула ему в глаза.

— Мне нечего рассказывать, — сказал он.

Наступила томительная пауза. Алена подняла с земли спаренную сосновую иголку, расщепила, положила на ладонь и дунула: две сухие иголки разлетелись в разные стороны. Сорока с интересом наблюдал за этими манипуляциями.

— Ты — туда, — сказала Алена, со значением взглянув на него. — А я — в другую сторону.

— Так оно, наверное, будет лучше.

— Хотела бы я знать: действительно ты так думаешь или притворяешься?

— Посмотри, какие облака, — задрал Сорока вверх голову. — Быть завтра на заливе шторму… — Он машинально сжал кулак и подул на вспухшие костяшки пальцев.

— Что с рукой? — поинтересовалась она.

— Рука? Ах это… чепуха! На тренировке.

— На какой тренировке?

— Ну это… — запнулся Сорока. — На обыкновенной.

— А врать-то ты, Тима, не умеешь, — сказала Алена. — Я все видела… Это они поколебали в тебе веру в себя?

— Может быть, и они, — вздохнул он и вдруг взорвался: — Я не толстовец и не могу, когда бьют по одной щеке, подставлять другую!

— По-моему, они до тебя и дотронуться-то не успели, — скрывая улыбку, заметила девушка. — Да, а кто это такой высокий со светлыми волосами? Ну, модный такой…

— Понравился?

— Я его даже толком не разглядела… — рассмеялась Алена.

— Я еще сам не знаю, кто он такой, — сказал Сорока.

— Он из них самый симпатичный…

— Девушки от него без ума… — усмехнулся Сорока.

— Надо же, — сказала Алена.

Сорока стоял на берегу и смотрел на залив. За его спиной шумели кряжистые береговые сосны. Ветер дул с Балтийского моря, и небольшие стального цвета волны одна за другой не спеша накатывались на песчаный пляж. Влажный потемневший песок шипел, на нем возникали и лопались маленькие прозрачные пузырьки. Выше, на берегу, разлеглись огромные серые камни-валуны. Закругленные, облизанные волнами бока лоснились. Верхняя часть валунов растрескалась, кое-где из расщелин сиротливо торчали блеклые пучки травы. На заливе виднелось несколько лодок. Они качались вверх-вниз. Там, дальше, на плесе, волна была больше.

По самой кромке песчаной косы вперевалку, что-то высматривая, бродили вороны. Стоило шипящей волне приблизиться, птицы подпрыгивали, на миг взмывали в воздух — и снова опускались на песок.

Редкие чайки, пролетая над ним, поворачивали белые точеные головы с грубыми серыми клювами и резко вскрикивали. Вороны, не обращая на них внимания, с сосредоточенным видом ковыляли дальше.

К берегу приближалась лодка с двумя рыбаками. Один взмахивал веслами, второй с удочками сидел на корме.

Ветер белым пузырем вздул на его спине рубашку. Который с удочками, помахал Сороке рукой и что-то крикнул, но ветер отнес слова в сторону. Вороны, заметив лодку, забеспокоились, запрыгали прочь, а потом взлетели.

Нос узкой деревянной лодки с тихим шорохом зарылся в песок, Сорока помог ее вытащить подальше на берег.

— Как рыбалка? — поинтересовался он.

Владислав Иванович и Сережа переглянулись. И вид у обоих при этом был таинственный.

— Ты не поверишь, мы на блесну зацепили… акулу, — стал рассказывать Сережа. — Я как увидел ее, чуть за борт не свалился…

— Ну и где же она, ваша акула?

— Оборвала блесну — и тю-тю!

— Кто-то действительно большим схватил блесну, — проговорил Владислав Иванович, закуривая.

— Я сам где-то читал, что однажды кит заплыл в Неву, — сказал Сережа. — И акула могла сюда приплыть…

— Приплыть — вряд ли, — вступил в разговор Владислав Иванович. — А вот прилететь — да.

— Откуда прилететь? — растерялся Сережа.

— Из космоса, — подсказал Сорока.

Сережа нагнулся к лодке и, взяв составную бамбуковую удочку, стал разбирать ее. Лицо у него было обиженное. За три года, что Сорока его не видел, Сережа вытянулся, давно перегнал в росте свою сестру. Волосы потемнели, лицо узкое, глазастое. Чем-то он походил на своего отца, а вот чем именно — было трудно определить.

— Хорошо, это была не акула, — помолчав, сказал Сережа. — Но тогда кто?

— Может быть, огромный судак? — сказал отец.

— Или крокодил? — с кислой улыбкой проговорил Сережа. — Хватит об акуле. Я знал, что мне все равно никто не поверит… — Он бросил на отца красноречивый взгляд. — Даже ты!

— Не верь чужим речам, а верь своим глазам, — сказал Владислав Иванович.

— Где Алена? — спросил Сережа.

— Думаешь, она поверит в акулу? — улыбнулся Сорока.

— Она, — с ударением произнес Сережа, — она поверит.

Владислав Иванович опрокинул лодку днищем вверх и примкнул ее цепью к ржавой железной трубе, вбитой в землю. Таких перевернутых лодок много лежало на берегу. Неподалеку возвышался гигантский, во многих местах проржавевший поплавок, очевидно, в шторм выброшенный на берег. К таким поплавкам в порту привязываются буксиры. Он стоял, наклонившись в сторону залива. На когда-то выкрашенном суриком боку железной посудины свежей белой краской было размашисто выведено: «Алена, я буду тебя ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!» Подписи не было.