Презирающие имя
Шрифт:
– Ты не передумаешь?
– пристанывала она, легонько покусывая его плечо, отчего становилось ещё слаще.
– Не передумаешь?
Он хотел вжаться в неё крепче и крепче, а она подавалась навстречу его движениям всё яростнее, и когда их сплетённые тела содрогнулись, она на мгновенье с силой сжала зубы на его плече, а затем откинула голову и замерла, тяжело дыша.
– Полегче!
– попросил Шихов, перекатываясь на спину и трогая плечо. Некоторое время они лежали рядом.
– Больше не буду!
– ответила она наконец, а затем приподнялась на локте и, склонившись над Шиховым, стала щекотать волосами ему грудь и лицо.
–
– Когда?
– Скоро! Видишь луну? Как она станет круглой, ты меня найдёшь.
– Найду где?
– Здесь, или поблизости, - она повела рукой вокруг.
– От тебя я не стану прятаться!
Поцеловав его в щёку, она поднялась и пошла туда, где, как сейчас заметил Шихов, лежала её одежда. Стянув всё в тугой узел, она махнула Шихову рукой и, забежав в реку, поплыла к другому берегу, держа узел над головой.
– Подожди!
– позвал Шихов.
– А вдруг я тебя не найду?
Он смотрел, как возлюбленная выбралась на противоположный берег и пару раз передёрнулась, отряхиваясь от воды.
– Найдёшь!
– крикнула она и, не одеваясь, нырнула в кусты ивняка, словно хотела кувырнуться через голову.
Шихов ждал, когда она поднимется на ноги, но так и не дождался. Тогда и он переплыл реку, а затем некоторое время шарил в невысоких кустах. Как он и предполагал, никого там не оказалось. Не на четвереньках же она ушла? Кусты покрывали обширную низину в излучине реки, дальше чернел лес без тропинок и дорог, насколько знал Шихов, ведь никакого жилья в той стороне не было.
Ничего не оставалось, как вернуться к своим вещам, одеться и, подсвечивая себе телефоном, идти в деревню. С грехом пополам он добрался до машины, и, когда уже собирался заводить мотор, мобильник завибрировал.
– Семёныч, ты куда пропал?
– раздался из динамика весёлый и явно нетрезвый голос Димки Тычихина из их бригады.
– Еду уже...
– ответил Шихов.
***
Прошёл, наверно, целый час после разговора с Петей, а Шихов всё не покидал своего места у бытовки. Ссутулившись, он сидел и думал. К нему несколько раз подходили с какими-то вопросами, но все они были пустяковыми. По большому счёту, ребята могли бы и без его участия справиться с этими пеноблоками - бери, да клади, хоть по пять кубов в день выкладывай!
Возникал соблазн оставить на время стройку и отправиться в условленное место, на берег реки. Вдруг возлюбленная там? Хотя именно сейчас двигаться совсем не хотелось. Навалилась какая-то апатия, и вроде бы даже слегка знобило, несмотря на жару.
Дышал теперь Шихов тяжело и часто; он вдруг поймал себя на том, что рот непроизвольно открывается, а язык безвольно вываливается, словно ему тесно внутри.
"Заболел!" - понял Шихов. Конечности и спину ломило, как при гриппе, зубы ныли. Но что с языком? Больших усилий теперь стоило держать его во рту. Хотелось лечь и свернуться калачиком, что Шихов и сделал. Через некоторое время ребята заметили, что с ним неладно.
– Семёныч, перегрелся?
– спрашивали его.
Кто-то сунул в руку двухлитровку с минеральной водой и он, приподнявшись, разом выпил чуть не половину.
– Спасибо, парни, - выдавил он из себя, еле шевеля губами.
– Я, похоже... простыл.
– Может, тебя к врачу?
– Да нет... полежу... Вы работайте!
Его устроили поудобней, подложив под голову свёрнутый дождевик, пахнущий слежавшейся сырой тканью,
которая долго прела, пока не высохла-таки на жаре. А дальше Шихов провалился в глубокий сон.***
Проснулся он от смутного беспокойства и сразу сел. Солнце уже не пекло, длинные тени лежали на земле. От хвори, скрутившей его днём, не осталось и следа; Шихов чувствовал себя как никогда крепким и здоровым, а также злым, от того, что зверски хотел жрать. Он потянул носом воздух и безошибочно определил - поблизости есть пища.
Парни, как видно, закончили работу и выскребали из вёдер остатки кладочной смеси.
– Семёныч!
– обрадовался Тычихин.
– Отлежался? Здоров ты спать! Как чувствуешь?
– Полегчало.
– Мы тебя на обед будить не стали, принесли тут, что осталось. Будешь?
Он указал на импровизированный стол из фанеры, на котором стояла миска с салатом, закрытая от мух марлей, кастрюлька (с супом, как подсказывало обоняние) и лежал хлеб. Днём бригада питалась в деревне, у бабушки Зинаиды Фёдоровны, которой Шихов раз в неделю платил за продукты и стряпню. Она-то, видно, и собрала "обед на вынос".
Без лишних слов Шихов устремился к еде. Он схватил ложку, которая была тут тоже приготовлена, и откинул марлю. Уже представляя, как сейчас с треском навернёт салатика, он зачерпнул побольше, но вдруг остановился. Странно, но теперь он видел, что эти разрезанные на части огурцы и помидоры, скользкие от собственного сока и тошнотворного растительного масла, да ещё усыпанные травяным крошевом, будят в нём лишь отвращение.
Он вывалил обратно салат из ложки и брезгливо отодвинул от себя миску. Мучной запах хлеба также не вызывал аппетита. Тогда Шихов выловил из кастрюльки единственную косточку с мясом и начисто обглодал её. Затем выпил через край бульон и, несколько раз ковырнув ложкой картофельную гущу, снова принялся за кость. Он обсасывал её и грыз, пытаясь добраться до мозга.
– Зубы сломаешь!
– добродушно сказал Петя, присаживаясь напротив покурить.
– Рот закрой, морда!
– громко рыкнул Шихов.
– Ур-р-од!
Петя чуть не проглотил сигарету, а Шихов, и сам не ожидавший от себя такой ярости, бросил на землю кость, не способную его насытить, и, легко, пружинисто ступая, поспешил прочь со стройплощадки. Не понимая, что с ним творится и куда несут его ноги, он быстро шагал краем деревни, принюхиваясь и поглядывая по сторонам.
"Остановись!" - твердил он себе, хотя знал, что не остановится, и какой-то мясной прилавок маячил перед глазами, полный сочных кусков парного, нежного мяса, в которые так тянет впиться зубами, и рвать, и глотать, не прожёвывая, потому что жевать некогда, ведь надо хватать ещё и ещё, пока не забрали, не отняли, и упаси бог кому-то приблизиться в такой момент, потому что этот - приблизившийся, чужак - сам состоит почти из такого же мяса, и ничего не стоит полоснуть его по горлу острыми клыками...
Маленькое стадо гусей, испугавшись стремительного приближения Шихова, взволнованно загоготало. Растопырив крылья, птицы со всей возможной поспешностью бросились прочь из грязной лужи, в которой их застало появление опасного и странного существа. Одна замешкалась больше других, это стоило ей жизни. Схватив гуся за шею, Шихов так тряхнул его, что тот сразу перестал трепыхаться.
– Ты что же это делаешь, негодяй!
– услышал он гневный крик и, оглянувшись, увидел незнакомого мужика из местных.
– А ну, стой!