При невыясненных обстоятельствах (сборник)
Шрифт:
— Нет. Она приучена не бросаться на отдыхающих. Ну и приняла меня за отдыхающего. Раз я уже был на территории базы.
— Интересная собака.
— Обычная. Кому она нужна, если будет бросаться на отдыхающих?
— Ну а как же ночью? Когда вы перелезали через забор?
— На ночь ее привязывают. Я лез в противоположном конце базы. Так что меня она только услышала. Гавкнула пару раз и замолчала.
— Понятно. Скажите, вы не помните ее кличку?
— Кличку… — Я попытался вспомнить. Кажется, ее звали Дик. Да,
— Правильно, Дик. И все же странно. Меня, например, этот Дик чуть не разорвал. Бросался, как бешеный.
— Что, прямо на территории базы?
— Да нет. Бросался он, когда я стоял у ограды. Но и на территории базы Дик тоже все время скалился. Думаю, если бы не хозяин, он меня наверняка порвал бы.
— Да, странно. Хотя… — Я вспомнил, как Дик бросался в мою сторону при попытке сложить и убрать этюдник, когда за мной приехал Сашка.
Рахманов поправил очки, поморгал:
— Что хотя?
— Вообще-то этот Дик странная собака. С припадками.
— Как это «с припадками»?
— Меня он несколько дней спустя тоже готов был живьем съесть. Ни с того ни с сего.
— Интересно. Как же это было? И когда?
— В последний день. Двенадцатого июля. Когда все уехали.
Я рассказал, как Дик чуть не сорвался с цепи, когда я складывал этюдник.
Выслушав, Рахманов хмыкнул:
— Забавно. Только почему вы раньше об этом не рассказали?
— А что тут рассказывать? Подумаешь, собака взбесилась.
— Все же, ни с того ни с сего. Загадка с этим вашим этюдником.
— Да и рассказывать об этом не было повода. Я ведь только сейчас сообщил, что уехал не на электричке, а на машине с Чирковым.
— Понятно… — Взяв ручку, Рахманов начал ее изучать. — Может, этот Дик на вас бросался просто по молодости? Собака-то молодая?
— Ничего себе молодая… Матерый псище.
— Уж и матерый… Спорить готов — ему не больше двух лет.
— Не знаю. Мне показалось — собака взрослая. Вообще, какое это имеет значение?
— В данном случае, наверное, вы правы. Никакого. Что ж, перейдем к вашему возвращению в Москву.
Рахманов продолжил в том же духе: записывал каждое слово, уточнял детали, иногда явно ничего не значащие. Наконец, передал мне протокол. После того как я его подписал, попросил подождать в коридоре.
Выйдя, я сел в кресло. Минуты через три из соседней двери вышли Сашка и Алексей Михайлович.
Алексей Михайлович сказал:
— Ребята, подождите немного. Сейчас мы все с вами решим. — Запер свою дверь и прошел в кабинет Рахманова.
Сашка сел рядом, спросил:
— Допросил он тебя?
— Допросил.
— Ну и? Как он с тобой?
— Как всегда. Цеплялся к каждому слову. А твой?
— Мой тоже. Я ему все выложил. Нарисовал даже два портрета Вадима Павловича. До и после операции. В карандаше.
Из двери кабинета Рахманова выглянул Алексей Михайлович,
пригласил:— Ребята, зайдите.
Мы вошли и сели. Рахманов посмотрел на нас, крякнул, тронул усы:
— Ну что, примем меры по обеспечению вашей безопасности. Сами же будьте предельно осторожны. Из Москвы в ближайшую неделю постарайтесь не выезжать. Если возникнет острая необходимость, командировка или что-то еще, предупредите. Естественно, если заметите что-то подозрительное, связанное с Вадимом Павловичем, постарайтесь тут же сообщить. Телефоны у вас есть. Ну а так — живите, как живете всегда.
— И долго оно будет? — спросил Сашка. — Обеспечение безопасности?
— Пока неделю, а там посмотрим. Одна просьба: никакой самодеятельности. Хорошо?
— Хорошо, — сказал Сашка.
Рахманов подписал нам пропуска, и мы вышли. Сашка поехал домой. Я — к Алене.
План действий
Сразу после того как ушли Лотарев и Чирков, в кабинет Рахманова зашли Жильцов и Саенко.
— Виталий, ну что? — спросил Рахманов. — Проверил?
— Проверил, — сказал Жильцов. — Они действительно вызывали милицию. Начальник отделения был предупрежден. Ну и по звонку Чиркова сразу послал троих. По адресу Лотарева.
— Кто приходил, они не выяснили?
— Нет. Выяснили только: никакой телеграммы в адрес Лотарева не поступало. Ну а так — они ведь не знали, кто такой этот Вадим Павлович.
— Хорошо бы поспрашивать жильцов. Может, кто-то из них его видел.
— Поспрашиваем.
— Тем более, у нас теперь есть его портреты. До и после операции. Леша, продемонстрируй.
Инчутин пустил по кругу два сделанных Чирковым карандашных наброска.
Подождав, пока Саенко и Жильцов их рассмотрят, Рахманов сказал:
— Оба рисунка нужно размножить. Прежде всего, Виталий, для тебя. Придется поехать по старым адресам.
— Понятно, — сказал Жильцов. — Додон и Люка?
— Да. Возьмешь копии и сегодня же вылетишь в Сухуми и Кулунду. В Сухуми кроме Люки покажешь рисунки и остальным. Проводникам поезда, дежурным гостиниц. Не забудь и аэропорт.
— Ясно.
— Леша, Слава. Вы сегодня же покажете рисунки Клюеву, Шитикову, Азизову, Аракеляну. Вызовите на завтра Новлянскую, пусть посмотрит и она. Естественно, оба рисунка надо направить в ГИЦ.
— И в Солнечногорск, — добавил Инчутин.
— Ну, Солнечногорском займусь я. У меня там свои счеты.
— Насчет Лотарева и Чиркова. Нужно ведь наблюдение? — заметил Саенко.
— Наблюдение уже есть, — ответил Рахманов. — Я позвонил в МВД. Но боюсь, наблюдение ничего не даст.
— Считаете, Вадим Павлович знает, что Лотарев и Чирков были у нас? спросил Саенко.
— Дело не в этом. Просто зачем ему лезть в петлю? Ведь в кармане у него семьсот тысяч. Чистыми. Лучшее, что он может сейчас сделать, — лечь на дно. И не дышать, пока все не успокоится.