При реках Вавилонских

– Правильный вопрос, Ашер. Позвольте мне кое-что повторить. Мы не ожидаем проблем. Но если нас атакуют, то в действие вступают правила тяжелой авиации. Так как в Израиле нет тяжелых бомбардировщиков, то разрешите мне довести правила до всех. Они просты. Первое правило – идти своим курсом до получения особых распоряжений от командира сопровождения. Я могу приказать предпринять маневр уклонения или изменить курс, высоту или скорость. Правило второе – смотри правило первое. Я ответил на ваш вопрос?

– Нет. – Авидар сел и отвернулся.

Ласков попытался сдержать раздражение:

– Послушайте, Ашер, лететь с сопровождением – дело сложное. У нас в Израиле долгих эскортов не бывает, поэтому ситуация для вас новая, но на войне я сталкивался с ней много раз, хотя это и было тысячу лет назад. Здесь принцип тот же, что и на пастбище: овцы должны держаться вместе и слушаться овчарку, а иначе их перегрызут волки. Аналогия, возможно, не совсем точная, но, думаю, вы меня поняли. – Он попытался улыбнуться, но Авидар угрюмо молчал. Ласков пожал плечами и повернулся к Беккеру: – Давид, что вас беспокоит?

– Ничего, генерал. Осталось только уточнить позывные на оперативной частоте.

Ласков поднялся:

– Верно. Я – «Ангел Гавриил» плюс бортовой номер 32. Остальные истребители сопровождения тоже «Гавриилы» со своими соответствующими номерами. Вы, Давид, «Крылья Иммануила». Ашер, вы – «Кошерный клипер». В воздухе будем обращаться покороче – «Иммануил» и «Клипер». – Генерал посмотрел на часы. Ровно два часа пополудни. – И еще одно. В списке пассажиров дополнение. Какой-то американец, Макклюр, летит домой в отпуск. Предупредите старшего стюарда.

Беккер открыл папку и достал пассажирскую декларацию:

– Здесь указан еще один мой соотечественник. Том Ричардсон, атташе по военно-воздушным вопросам. Вы должны его знать. У него какие-то дела в Нью-Йорке.

Ласков промолчал. Наверное, решение было принято в последнюю минуту. Такое развитие событий имело свое значение, но какое? Генерал не знал. Может быть, дружественный жест? Он кивнул:

– Хороший парень, когда не пытается лезть в чужие дела. Если ему не понравится кошерная пища, дайте ему пинок под зад над Римом. Если Ричардсон летит с вами, Ашер, не спорьте с ним о политике или религии. Он не разбирается ни в том, ни в другом.

Беккер улыбнулся:

– Он выбрал мой самолет, так что я о нем позабочусь.

– Да уж, пожалуйста, – рассеянно проговорил Ласков. Он подошел к двери, заглянул в диспетчерскую, где Талман разговаривал с главным диспетчером, и повернулся к поднявшимся снова пилотам: – Давид, вы сказали, что Ричардсон выбрал ваш самолет?

– Да, сэр. – Беккер протянул декларацию.

Ласков взглянул на листок. Имя Ричардсона стояло в самом низу и рядом с ним две цифры – 02. Генерал знал, что в общем списке не были указаны ни номера самолетов, ни места пассажиров. Все это, исходя из интересов безопасности, должно было быть определено в последнюю минуту. Кроме того, предполагалось, что делегаты сами выберут для себя места, руководствуясь, так сказать, групповыми пристрастиями. Почему Ричардсон не дождался распределения, чтобы попроситься на самолет, где у него могли бы быть знакомые? Почему выбрал именно борт номер два? Ведь оба самолета будут заполнены не более чем на половину. Может быть, ему захотелось полететь именно с Беккером? Ласков посмотрел на пилота:

– Он знал, что вы летите на «ноль втором»?

– Думаю, что да. Полагаю, он решил, что сядет на откидное кресло, чтобы поболтать по дороге. По-моему, этот Ричардсон не очень-то говорит на иврите.

– Да, наверное, дело именно в этом. Ладно, ребята. Удачного вам полета. Увидимся на высоте пять тысяч метров. Шалом.

В зале для особо важных персон, расположенном дальше по коридору, за дежурной и кабинетом Хоснера, собралось, должно быть, около сотни человек. Шторы были задвинуты, но кондиционеры все равно не справлялись. Правда, полумрак создавал иллюзию прохлады. Каждые две-три минуты кто-то подходил к окну и, разведя шторы, бросал взгляд на «конкорды», стоящие в стороне от других самолетов и окруженные кольцом солдат.

В зал вошел Яков Лейбер, старший стюард самолета Беккера. Малыш Яков, как все его звали, заметно нервничал. Он с удовольствием уступил бы кому-нибудь другому обязанность проинструктировать пассажиров этого рейса, но здесь собрались не вполне обычные люди. Многие лица и имена были знакомы не только ему, но и всей стране.

Помимо двадцати членов делегации, в полет отправлялась внушительная группа поддержки из помощников, адъютантов, ассистентов, советников, переводчиков, секретарей и сотрудников службы безопасности. В воздухе висел дым, а бар, как заметил Лейбер, уже был опустошен.

Яков Лейбер откашлялся:

– Дамы и господа! Дамы и господа, прошу вашего внимания. – Он поднял руку.

Гул голосов постепенно стих. Собравшиеся повернулись на голос. Они увидели маленького человечка в белой форме не по размеру и бифокальных очках с такими толстыми стеклами, что глаза за ними напоминали устриц.

Лейбер прислонился спиной к бару.

– Добрый день. Меня зовут Яков Лейбер, я старший стюард «конкорда-02» авиакомпании «Эль-Аль».

– Хорошо, что он не наш пилот, – заметил какой-то мужчина сзади.

Несколько человек рассмеялись.

Лейбер улыбнулся:

– Вообще-то я был пилотом, но однажды забыл захватить инструкцию, на которой обычно сидел, и врезался в ангар.

Теперь к смеху добавились и аплодисменты.

Лейбер сделал шаг навстречу толпе:

– Я всего лишь хочу довести кое-что до вашего сведения. – Рассказ о распределении мест и сообщение о переносе времени отправки заняли несколько минут. – У кого есть вопросы?

Вперед выступил раввин миссии, Хаим Левин:

– Полагаю, молодой человек, вы понимаете, что сегодня пятница, но при этом пытаетесь убедить меня и всех остальных, что мы, преодолев расстояние до Нью-Йорка, все же приземлимся до наступления субботы. Я правильно вас понял?

Лейбер удержался от улыбки. Характерной чертой «Эль-Аль» было то, что раввины пользовались ее услугами только в исключительных случаях, так как компания, по их мнению, нарушала закон субботы. Они предпочитали летать самолетами других, зарубежных компаний, которые тоже нарушали закон субботы, но это уже не имело такого значения. Два раввина, присоединившиеся к мирной миссии во имя демонстрации национального единства, принадлежали к двум течениям иудаизма – консервативному и ортодоксальному.

– Вы правильно меня поняли, – стараясь сохранять серьезность, сказал Лейбер. – Заход солнца в Нью-Йорке сегодня в 18.08. Но мы полетим немного быстрее солнца, поэтому приземлимся около двух часов дня по местному времени.

Раввин молча выслушал объяснения стюарда.

– Другими словами, равви, мы прибудем в Нью-Йорк за полтора часа до времени вылета, – добавил Лейбер. – Понимаете…

– Да, да, понимаю, я уже летал, знаете ли. – Раввин Левин наградил нарушителя закона субботнего дня таким взглядом, который он обычно приберегал лишь для евреев – поедателей свинины. – Если мы приземлимся хотя бы на секунду после захода солнца, вы меня еще вспомните.