Приближаясь и становясь все меньше и меньше

— Чего? — хрипло ответил откуда-то старшина.—Чего орешь?

— Тебя Мацаль ищет… батарею строить…

— Скажи: иду.

«Скоро уже ничего не разберешь в этом грохоте», — подумал Доктор. Он нашел машину, взял сумку с крестом и повернул обратно, туда, где чернели у вышки силуэты с длинными стволами, где взвод Метлы загружал в самоходки черные и серые снаряды с огромными латунными гильзами. Доктор вскочил на броню и заглянул в командирский люк.

— Хочешь, поспорим, — сказал он. – Дай карту

Как стреляет Метла, приезжали смотреть со всей дивизии. Его мать не знала, какой он обладает квалификацией, а то бы она обрадовалась, но он ей ничего не писал. Раньше ей рассказывали соседки на кухне, или, когда шла через двор, мужики почтительно здоровались — мол, здрасьте, Нина Николаевна, ох, у тебя парень! вчера такую штуку из девятки вынул! Таким образом она узнавала, в какой он играет команде (за кого стоит), какой счет и прочее. Помнится, она обрадовалась, что какой-то «Большевик» предложил команде судостроительного завода за ее сына сорок пар бутсов, хотя не знала: мало это или много. А вот то, что от Смагина его забрал себе какой-то Марютин, не произвело на нее никакого впечатления, она только поняла, что он теперь будет играть «на Кирова» в Приморском парке. Она вспомнила: «А, знаю, знаю — туда ходит 33-й трамвай», — и обрадовалась. Она сама не считала себя темной: она всю жизнь строила подводные лодки и была незаменима на своем участке горизонтальных рулей; когда на заводе давали билеты, она охотно ходила в Музкомедию (даже в блокаду), а потом напевала, когда стирала или гладила: «Никто не знает, как мой путь одинок». Он ей никогда ничего не объяснял. Но чего ей было не радоваться — у других, вон, до ночи орут в подворотне: «Приходи ко мне за баню», — только и слышно во дворе — того посадили, того зарезали, а ее — то на игре, то на тренировке, то на сборах. Чего тут плохого: там его и кормят, и одевают, и деньги он приносит, как положено, хотя на завод третий год не показывается.

— Во — лафа! — удивлялись в батарее.—И чего ты, дурак, в армию пошел?

Но Метла и не думал объяснять. Кому объяснять — солдатам? Федотову, который специально прикатил за ним из ЦСКА и схватился за голову: «Ты идиот?!»

Мне нравится стрелять из пушки — так, что ли? Как я могу это… я торчу, тут я… меня тащит… Это тебе не варежку разевать, это тебе не Эрмитаж, дорогая моя паадру-уга! Идите и объясните это ей, той, которая не пропускала ни одной игры, с которой каждый день еще со школы шла война не на жизнь, а на смерть, правда, она всегда одерживала победы. «Если я проиграю, то ты потеряешь ко мне всякий интерес», — говорила она и утешала королевским вареньем из зеленого крыжовника с вишневым листом — тонкие стеклянные вазочки на длинной ножке. Она водила глядеть на статуи и картины. «Обрати внимание: и ведь мы любим друг друга безумно», — говорила она, указывая на сахарный поцелуй Родена. Что ей вообще можно объяснить после этого?

«Почему я должен что-то объяснять?» — рассердился Метла. На исходной он сел на прицел. Подключился к связи, заткнул ларинги, подогнал сиденье, налобник, включил прицел, посмотрел подсветку шкалы, прибавил-убавил, покрутил маховики, проверил электроспуски, пощелкал — остался доволен.

— Хватит пиздеть, — повернулся он к недовольному наводчику. — Что ты, Чика, как баба? Настреляешься, — тебе еще, как медному котелку, служить.

Тот что-то бурчал. За спиной тускло отсвечивали десять штатных артвыстрелов. Из приемника пулемета свисала колючая лента, снаряженная боевыми патронами убийственной силы. Трассер, бронебойная, тяжелая, пэ-зэ и так далее, всего — полторы сотни.

— Заводи.

Метла послушал, как завелись вслед за ним вторая и третья машины. Запросил готовность. Выслушал. Доложил на вышку. Из-за сопки выплыли два огня зеленой ракеты. Включил секундомер.

— Волна, первый, второй, третий — вперед!

— Обшиватель, я — Клиент, — появился в шлемофоне голос Кричевского, — в направлении: высота 412 — высота 327 — контратака танков противника. Как поняли?

— Понял.

Метла высунулся из люка, чтобы сориентироваться. Они должны выскочить на Старую директрису прямо под вышкой. Красный огонь — вот она!

— Волна, танки слева. К бою!

Взвод развернулся в боевую линию и полез влево на склон. Метла плюхнулся на место, стянул зубами перчатки.

— Практическим, — приказал он по внутренней связи. Почувствовал, как въехал в казенник полуторапудовый снаряд, услышал, как щелкнул клин. — Волна, по танкам, с короткой, прицел четырнадцать.

Тогда Метла еще ничего не понимал. А теперь-то знает. На него обижаются, но что он может поделать, если все эти бабские штучки, которые они называют «любовь» или как еще, — говно, просто говно по сравнению с той минутой, когда он почувствовал в казеннике снаряд. «Будет очень некстати, если у меня откажет вооружение», — подумал Метла.

Он стал осторожно опускать ствол.

На следующий день Доктор встретил Метлу на спортгородке. Солнце светило на всю катушку, после дождя отовсюду прямо на глазах вылезала зелень. Метла еще качался спросонья: батарею подняли только перед обедом, чтобы готовились в наряд.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

В санчасти Доктор приложил палец к губам и осторожно отодвинул на двери занавеску. Метла увидел в солнечном квадрате на полу страшно грязные сапоги, кого-то спящего на койке и на стуле шинель. Метла вздрогнул. Он сразу узнал спящего, не надо было видеть лица, но не это — потрясла шинель: к ней на место погон были приделаны мышеловки.

Доктор ждал, что Метла скажет: «Ох, ни х… себе!» — или что-то в этом роде, но тот спокойно глядел на грязные сапоги и колупал ногтем краску на двери. Доктор не выдержал и задернул занавеску: «Ну?»

— Значит, там был не он, — сказал Метла и сощурился поверх его головы. — Значит, там был кто-то другой.

Теперь уже настал черед Доктора, и он подумал: «Ох, ни х… себе!» — он понял, что этому парню попросту насрать, в кого… , в смысле, кто там был: капитан или майор. Это не имеет для него никакого значения, потому что твердо знает он только одно: он не может промахнуться, а больше ничего уже не имеет значения. Доктор по обыкновению пожал плечами, но было видно у него во взгляде нечто такое, отчего сержант усмехнулся и почесал лоб.

— А вы думали… — начал он, но остановился, и Доктор видел, какая пустота его окружает, и в этой пустоте нет ничего, что бы он мог взять и протянуть на ладони, и это было бы тем словом; Метла мог не продолжать — бросить бесполезные попытки во что-то связать обрывки междометий. Доктор понял, и сержанту это было ясно, но он начал снова.—Нет. Представьте себе…

Он снова замолчал. Это — не то. Это — все равно как объяснить, что он делает, когда резаная плюха летит, скажем, в правую десятину; чего происходит от того момента, когда он засек, куда пошел мяч, до того, когда уже свистят «на угловой». Глухой номер, чего он представит?

— Во! Представьте, что вас оставили там, а какая-то сука сфиздила у вас флягу… — выговорил Метла. Он еще помолчал и добавил: — А вы думали, что я по злобе, что сподлился?

Метла повернулся и вышел. С улицы проник свет, осветил стенку, дверь с занавеской, пол, на котором остались кусочки краски.

– Ладно, – сказал Доктор, – с меня бутылка.

2

Потом началась жара. Все, что недавно еще поражало на сопках диковинными метелками, шевелилось тюльпанами и дикими маками, горело огнем. По ночам ветер приносил горячий дым, и не давали молодым уснуть на посту огненные змеи на близких склонах. Кухонному наряду прибавилось работы — таскать с огорода в столовую зелень и огурцы. В штабе посмеивались над командиром, который зря провертел в кителе дырку: один нашелся, другой потерялся. Курбанова жалели: хорошо еще, говорили, что холостой; гадали, куда ж он делся на ровном месте? Черт его понес, уже скоро два месяца, — бардак!

«Это даже хорошо, что он ничего не понимает», — подумал Доктор, когда машина с дембелями отчалила от КПП, — Метла не подал ему руки. Доктор стоял в стороне и смотрел, как она пылит вниз в долину через кишлак, через артполк. Там шоссе, там уже можно встретить людей, а дальше снова отроги Тянь-Шаня — другие отроги — ослепительный Чимган.

После обеда Доктор взял чей-то «ковровец», чтобы поставить точку во всей этой истории. Он без карты нашел место, помогая сапогами, обжигаясь о раскаленный двигатель, загнал на высотку и увидел дрожащий воздух, волнами текущий из котловины, мертвый зной, только вороны играют в восходящих потоках, слышно, как звучит их железное перо: бу-бу-бу-бум!