Приближаясь к Восходу

Первым делом, при входе в творческую студию, я обо что-то запнулась.

Матиарт Рифович произнёс: «Люкс», свет зажёгся, и я разглядела преинтересную вещь. Это было весло. Весло как весло, только, как будто, из лёгкого металла, сравнимого с алюминием. Ещё на нём присутствовала «приборная панель», множество лампочек и плоских геометрических кнопок, некоторые из них мерцали.

– Пока не трогай, поставь, это деталь от Парнап-а! – загадочно и серьёзно пояснил Матиарт Рифович.

Сложно было бы противостоять такому сильному аргументу. Я поставила цифровое весло, широкой стороной вверх.

***

– «Поужинать» – слишком сильно сказано, – учитель убирал с загромождённого рабочего компьютеры, стопки исписанных листов бумаги, циркули, электронный микроскоп, коробочки с какими-то исследуемыми прозрачными острыми камешками, и, наконец, убрал в шкафчик, как он выразился: «настоящую мини-лабораторию из необходимых для изучения светлячков и бабочек». Ещё, мне понравился коллаж из редких полупрозрачных насекомых, который располагался на стене в эстетичной стеклянной раме. Остальные научно-исследовательские предметы для исследований были отложены учителем на кресло, стоящее в отделённой старинной ширмой второй половине комнаты, которую наполняли несколько мольбертов на треногах, и картины, отвёрнутые нарисованными сторонами к стенам.

Выяснилось, что из еды Матиарт Рифович может предложить только пряники, да и то странной формы – все в виде звёзд (меня заинтересовала форма, она была специфическая – пряники были очень объёмные, как будто их создал какой-нибудь стеклодув; а меня интересуют такие удивительные вещи, если, без сомнения, они несут в себе позитивный бэграунд; и эти звёзды были разные по цвету: зелёные, цвета луговой травы – с киви и яблоком, и аметистовые – с черникой и гранатом и аквамариновые – с голубикой. – Именно так представил палитру цвета хозяин – мне была подарена целая коробка таких пряников. Криль пил крепкий кофе и бесконечно долго рассказывал, как варить тот или иной кофейный сорт. Когда выяснилось, что я не пью этот напиток, учитель немного расстроился, он хотел меня чем-нибудь угостить; я взяла одно печенье из вежливости, потому что есть не хотелось вовсе, и у меня специальное диет-питание).

«Это печенье – точная копия Звезды Гармонии», – сказал Матиарт Рифович, но я не придала этому особого значения.

– Так Вы расскажите как стали статусным архитектором, и, к тому же, бизнесменом за 7 лет, что мы не виделись? Вы же преподавали изобразительное искусство и черчение у нас в школе?

– Это долгая история. Как-нибудь расскажу. Хотя бы о том, что это образование, которое я развил повышением квалификаций. А знаешь, Новелла, я ведь до сих пор храню твой портрет, с года твоего отъезда в чужие страны, – сверкнул глазами Матиарт Рифович.

– Я помню, но Вы тогда рисовали весь наш класс, и Тивентии Закревской тоже.

– Да, я считаю, это две лучших картины, из всех, созданных мной. Тебе там только 11 лет, а как весь фон сразу заиграл! Благодаря твоей живости, свежести, глубине. Ты как глоток свежего воздуха на природе. Я помню тебя с тех самых пор, когда выносил тебя на своих плечах на линейке в начальных классах. И ты была в школьной форме и звонила в колокольчик. А потом подросла, и участвовала в спортивных забегах с эстафетной палочкой. Я часто наблюдал за тобой из кабинета рисования, и делал с тебя зарисовки. Моя вершина. После этого я многое понял. О реализации в жизни, и о понимании чего конкретно хочу достигнуть. Так началась моя карьера.

– Можно увидеть эту картину?

– Да, безусловно, – ответил художник и скрылся за ширмой. Через доли секунды несколько холстов были приставлены к стене, Матиарт Рифович выглядел немного задыхающимся. Он вопросительно переводил взгляд с меня на 11-летнюю Новеллу на портрете.

***

«Юная Новелла, изображённая в полупрофиль, на вдохе», держала в руках ветку сирени, как будто, прислушиваясь к ней. И в то же время, смотрела сквозь неё улыбчивыми сине-зелёными глазами, в самое сердце человека, рассматривающего картину: в них можно было прочесть готовность к действию, решимость и внутреннюю силу. Каштаново-золотистые волосы подсвечивало закатное солнце, создавая блики и полутени. Девочка на картине была одета в светлое просторное льняное платье, и у неё свешивался проводной наушник от плеера в одном ушке. (Это официальное описание картины с выставки, которое было здесь же, в приложенном буклете).

Портрет Тивентии Закревской был написан не менее проникновенно. Она была изображена за партой, в пол-оборота, пшеничные с медью волосы в стрижке «геометрическое карэ с чёлкой», ещё не выкрашены синим, неизменная чёлка; пронзительные глаза – тёмные озёра, ни тени улыбки, смешной курносый носик, но тонкая кость, бледность до меланхоличности, прожилки на тыльных сторонах ладоней, руки, как будто, сложены в молении, локти в опоре на стол, пальцы поднесены к лицу. «У неё нервные руки. Это её характерная особенность в то время», – заметил художник, вглядываясь в портрет, желая увидеть что-то скрытое в нём, ведомое только ему.

Мне запомнилось её школьное тёмно-голубое платье с кружевным воротничком. Здесь она казалась не ученицей выпускного класса, а, скорее, восьмиклассницей. Я знала, что у неё всегда были нервные расстройства питания – то худела, то толстела.

На других полотнах были изображены дети из нашего класса, выпускники того года, игры света в лесных и речных местных пейзажах, а ещё много урбанистики.

Основным фоном каждого портрета явился наш школьный шкаф, в котором на верхней полочке всегда стояла таинственная старинная статуэтка в виде драгоценной звезды, в точности такой формы, какой были выпечены пряники.

– Казалось, это было вчера, а уже столько времени…. У меня перехватывает дыхание, – я поправила мои блонд-хайлайт-волосы. – Да, с тех пор прошло много времени, у меня добавилось ещё больше друзей в социальных сетях. Столько всего поменялось. Я сама меняюсь каждый день. Но какие-то черты и стороны жизни остаются незыблемыми. Это и радует, и волнует, потому что я не люблю остановки и возвращения, особенно когда намечен основной график действий.

– Жаль, что я не могу сделать selfie, чтобы сохранить память об этом, – вырвалось у меня.

– Почему? Можешь сфотографироваться на фоне, – был ответ.

– У меня исчез мой L-phone, где-то в этом здании, сразу после праздника, – неловко призналась я.

– Тебя сфотографирует Калачик, – предложил учитель и закричал: «Криль!». Когда тот появился в дверях, Матиарт Рифович попросил его помочь найти мне гаджет.

– Поищем, – коротко сказал тот.

Летающий шар-компьютер был тоже тут.

– Калачик, поляроид! – Чудо техники полетало вокруг нас с учителем (мы стояли на фоне картин), а затем (с электронными звуками) сразу же распечатало замечательные снимки.

– Матиарт Рифович, это потрясающе!

– А как же!

– Всё-таки как у Вас это получилось, Вы и художник, и директор, учёный, архитектор?

– Как художник я уже достиг вершины. Я же сказал, это картина, на которой изображена ты. Как архитектор (а это моё основное образование) я построил это здание и две улицы высотных домов на проспекте Когтюга – проектированием я занялся сразу после того «года понимания себя» в школе. Примерно в это же время я придумал «Хитн» – специальный портативный девайс, усиливающий голос; а также – на нём можно разговаривать в обычной жизни, голосом, который тебе больше всего нравится. Криль тогда очень хорошо продал всю линейку устройств (без него вообще бизнес-не бизнес).