Причина успеха
Шрифт:
– Я знаю.
– Но ты проявила инициативу. И преданность своей работе. И храбрость. Ты сама фотографировала и собирала данные?
– Да.
– Так пойдем и посмотрим, что у нас есть. – Он положил руку мне на плечо. – Работа в лагере организована необычайно разумно и эффективно. Я поражен. Ты и твой персонал очень... хмм... энергичны.
Он откинул голову и опять зашелся хохотом. Он напугал меня, и прекрасно понимал это.
Глава 17
Перед отъездом Гюнтер взглянул на фотографии из Кефти и выслушал наш отчет с показной невозмутимостью. Я надеялась, что на
В пять часов ко мне подошла Сиан. Она не могла смотреть мне в глаза.
– Рози, тебе нужно поехать в больницу. Там Хазави и Либен Али.
Я прокляла всё на свете, что не попросила кого-нибудь позаботиться о них, пока буду в отъезде.
Либен Али держал Хазави на руках – кости, обтянутые кожей. У нее был сильный понос, рвота и высокая температура. Он вытирал ей попку тряпкой. Слезы бежали по его щекам, оставляя бороздки. Он поднял глаза и увидел меня. Лишь на секунду в его взгляде застыл упрек, но этой секунды было достаточно.
Хазави умерла в восемь. Либен не мог смириться с тем, что ее больше нет. Окружающие люди перестали для него существовать. Он вымыл ее маленькое тельце и надел на нее зеленое платьице, в котором она всегда ходила. Потом положил ее на плечо и очень медленно вышел из больницы, теребя ее за щеку, как всегда делал раньше. Я вышла за ним, но он не понимал, что я рядом. Было темно, из больницы доносился пронзительный горестный плач. Вдруг Либен присел на корточки на обочине и взял Хазави одной рукой, как грудного ребенка. Он расправил ее платьице и погладил то, что осталось от волос.
Я села рядом с ним и взяла его за руку, но она была холодной и безвольно висела. Я сидела так очень долго. Наконец я ушла, чтобы найти старшину деревни. Он привел африканцев, которые знали Либена. Они подняли его и отнесли в хижину. Хазави должны были похоронить на следующий день, утром.
В тот вечер за ужином в столовой мы не разговаривали как обычно. Мы все вернулись из лагеря в разное время, перекусили чем попало на кухне и сразу отправились спать. О'Рурк все еще был в больнице. Все остальные уже разошлись по хижинам. Я лежала на кровати лицом вниз и не могла уснуть. Казалось, будто меня распяли, проткнули спину железным прутом. На моих глазах происходила катастрофа, а я ничего не могла сделать.
Мне казалось, что нас окружили кирпичной стеной. Это была самая кошмарная ночь в моей жизни.
Когда я наконец заснула, то увидела, что со всех сторон надо мной нависают высокие черные горы. Джейкоб Стоун освещал их огромной лампой, какие бывают на съемочной площадке. Вверх поднималась стеклянная лестница, по обе стороны горели огоньки. И тут я очнулась.
Я посветила фонариком на циферблат часов. Было четыре часа утра. Скреблись мыши. Я знала, что они под потолком, но ощущение было такое, будто они ползали по полу. Я встала и зажгла фонарь, потом откинулась на подушку и стала думать о
своем сне. Вспомнила, что сказал Джейкоб Стоун, когда мы курили после вечеринки Паттерсона в посольстве в Эль-Дамане.Всю ночь я сидела в кровати и думала.
Как только рассвело, я поехала в лагерь. Над рекой все еще висела дымка. Кукарекал петух. В дверях хижин показались женщины в белых сорочках, со спутанными волосами. Сонные дети цеплялись к их ногам и терли ручонками глаза.
Мухаммед лежал на кровати и читал.
– Наконец-то ты пришла.
– Извини... я...
– Не извиняйся.
– Не вставай.
– Но я должен приготовить чай.
Он уже хорошо передвигался на своей культе.
– Теперь я готовлю чай еще медленнее, чем раньше, – он обернулся с хитрой улыбкой. – Но ты не можешь жаловаться, ведь я инвалид.
Чай был в сто раз хуже, чем обычно.
– Я пришла сказать, что возвращаюсь в Лондон. Он никак не отреагировал.
– Я уезжаю сегодня днем.
– Правда? – как ни в чем не бывало спросил он через минуту.
– Да. – Еще минута молчания.
– И можно спросить почему?
Я поведала ему свой план. Я собиралась попасть на рейс Эль-Даман – Лондон завтра утром. В Лондоне я сделаю все возможное, чтобы история попала в газеты, и попытаюсь убедить известных людей выступить в свою поддержку. В идеале я намеревалась попасть на телевидение. Таким образом мне удастся собрать достаточно средств или найти спонсоров, которые немедленно зафрахтовали бы самолет и отправили в лагерь необходимое продовольствие.
– Ты уверена, что это возможно сделать за такой короткий срок? А знаменитости согласятся делать то, что ты скажешь?
– Ох, не знаю. – Я угрюмо уставилась в чашку. – С некоторыми из них я была хорошо знакома. Может, и получится. В любом случае это единственный способ быстро собрать средства. Что мне терять?
– Извини, я, наверное, задаю слишком много вопросов. По-твоему, сейчас разумно покидать лагерь?
Естественно, если я решу поехать в Лондон, меня вышвырнут в два счета. Поэтому я сказала Мухаммеду, что сама подам на увольнение. Если мой план сработает, в “Содействии” наверняка согласятся принять меня обратно. У нас есть еще три недели до массового наплыва беженцев. Лагерь хорошо организован, и с помощью Мухаммеда Генри вполне справится. Если все получится так, как я планирую, я смогу вернуться сразу вслед за благотворительной помощью.
Мухаммед задумчиво изучал тлеющие угли.
– Что ты думаешь?
– Корабль не придет через десять дней, – сказал он.
– Нет.
Он снова задумался. Его щеки сильно впали.
– Думаю, ты права, нужно попробовать. Я расслабилась.
– Спасибо.
Но Мухаммед все еще смотрел на угольки, и тут я вспомнила о его подруге, Худе Летей. Надо было сразу ему сказать.
– Помнишь, когда ты был болен, ты просил меня найти женщину. Худу Летей? – спросила я.
– Ты ее не нашла.
– Нет.
Он с несчастным видом поднялся и поставил сахар на полку.
– Среди беженцев не было жителей Эзареба. Они сказали, что голод еще не добрался до больших городов. Извини.
– Нет, это хорошо. – Он обернулся – его лицо снова стало спокойным. – Значит, она в безопасности. А теперь ты должна набраться сил и выполнить задуманное.
– Что тебе привезти?
– Ну... не знаю, может, пятьсот тонн еды?
– Я имею в виду лично тебе. Он задумался.
– Книжку “Гамлет”.