Причитающаяся Дьяволу
Шрифт:
— Я также не разбиваю сердца, — вздохнула она, отступая. — Я лучше пойду.
— Обещай, что вернешься. — Уходит? Оставит его одного? Снова?
Животное напрягало цепи, которые были слишком слабы, чтобы удерживать его, если он станет более настойчивым.
Она замолчала.
— Мне не стоит вновь приходить.
Но она хотела. Он чувствовал это. Вкус этого витал в воздухе вокруг них.
— Я
Он должен был наброситься на нее. Должен был попробовать ее страх и кровь, когда она смотрела бы ему в глаза и поняла, что заплатит за свои преступления. Заплатит за ад, в который отправила его.
Она долго смотрела на потемневший пейзаж, прежде чем со вздохом покорилась.
— Какого черта, — устало выдохнула она. — Это лучше, чем кошмары.
Она повернулась и отошла от него, легкая тень в темноте, на мгновение смешалась с ней, прежде чем снова вышла на лунный свет и вернулась в безопасность дома и защите Пород, от которых ускользнула.
Это лучше, чем кошмары.
Он осознал, что она даже понятия не имела. Точно так же, как и другие понятия не имели о прошлом, которое угрожало ей, как и данный момент.
Единственное, что осталось от человека, которым она была, это тот легкий запах застенчивости, голодной необходимости. Не сексуальная потребность, по крайней мере, не тогда, все эти годы назад. Но потребность в теплоте, в заботе.
Все остальное изменилось, и он вдруг захотел узнать, почему.
Почему девушка была настолько омрачена, что даже ее запах изменился?
И что это за чертов вкус…
Его осенило.
Достаточно чтобы рациональная мысль просочилась сквозь ярость и безумие, чтобы оттащить животное назад, позволив ему уловить запах жизни в аду.
Ее кровь спасла ему жизнь, но превратила его в разъяренного животного.
Когда солдаты вновь его поймали, изменения в его крови подтолкнуло их к экспериментам, настолько ужасным, что оно сломало то малое здравомыслие, которым он все еще обладал.
Это была кровь, которую ему перелили.
Аромат того, что Породы называли спариванием, его вкус во рту, маленькие железы, раздувающиеся под его языком, каждый раз, когда он приближался к ней.
Вот почему он был в шаге от безумия, когда нашел ее.
Она его пара, и он наконец-то нашел ее.
Это не значит, что она не заплатит за то, что сбежала от него.
Это не значило, что Джад не заплатит за помощь ей.
Это не значит, что он хоть немного в здравом уме.
Но с ней он мог найти свое здравомыслие.
По крайней мере, достаточное, чтобы претендовать на то, что принадлежит ему.
***
— Я подлатал его, Грэм, — объявил медик, когда вышел из камеры, его охранники запирали замки, когда Грэм протянул руку и также подключил электронную защиту.
— Спасибо, док. — Грэм прочистил горло, отбросив воспоминания. — Я постараюсь держать его в тишине и покое, пока швы заживают.
Медик засмеялся, когда он и охранники покинули камеры и оставили Грэма с его мыслями.
Его фантазиями.
ГЛАВА 9
Две недели спустя
— Дэвил Блэк, безобразие — твое второе имя, — Кэйт весело рассмеялась, когда вбежала в спальню, громко захлопнув за собой дверь, прежде чем крепко на крепко запереть ее и посмотреть на Породу, которая безжалостно украла ее сердце. Возможно, это начало лихорадки, но его сердце пропустило удар.
— Дорогая, Совет не давал нам вторых имен, — напомнил он ей, когда откинулся на кровати, ее голодному взгляду, предстало его твердое, мощное обнаженное тело. — Они сосредоточили свои таланты на нескольких более важных аспектах.
Широкий, худощавый, его опущенная рука, обхватывает длинными пальцами впечатляющую ширину его члена.
Ах, да, она должна признать, что какой-то предприимчивый ученый определенно продемонстрировал немного фантазии в программировании ДНК некоторых аспектов мужского тела Пород Волка.
Высокий, худой и мощный, яростно высеченные черты, подчеркнутые необычными черными глазами с янтарными полосками и густыми ресницами.
Она не могла смотреть на него и не желать.
Он воплощение ее подростковой фантазии, и теперь он был любовником, который никогда не переставал отправлять ее в экстаз.
Медленно скинув сандалии с ног, пальцами расстегнула пуговицу, держащую юбку на бедрах. Шифон и шелк скользнули по бедрам, по ногам, чтобы небрежно лечь возле ее ног, затем она перешагнула ее.
Когда раздался рык, Кэйт медленно приблизилась, одетая только в белые шелковые трусики-бикини, и облегающую черную майку на бретельках, прикрывающую ее грудь.
Без лифчика, она ощущала чувствительные жесткие кончики ее сосков, трущиеся о ткань, создавая жгучую боль, которую невозможно долго игнорировать.
Между бедер клитор раздувался и пульсировал от желания, влага женской потребности покрывала голые складки ее киски и увлажняла трусики, когда она приближалась к нему.
Янтарный цвет загорелся ярче в его глазах, горячее, когда ее рука поднялась, пальцы поглаживали плоть, показывающуюся между эластичной лентой ее трусиков и краем верха, где она заканчивалась чуть ниже пупка.
Брачная лихорадка была пламенем, которое не позволяло им расстаться надолго, но это также было ключом к эмоциям, которые, возможно, никогда бы не проявились у закаленного, покрытого шрамами Породы. Ключ к чувственности, с которой, по крайней мере, какое-то время, возможно, сражалась осторожная, неопределенная женщина Пород.