Причуды любви

И предаваясь попеременно то надежде, то чувству самой дикой ревности, Тристрам отправился домой, думая, что ему придется завтракать в полном одиночестве. Но как только раздался звук гонга, Зара медленно вошла в столовую.

За исключением бледности и голубых теней под глазами на ее лице не оставалось больше никаких других признаков пережитого волнения, и держала она себя так, как будто ничего не произошло. В руке у нее было распечатанное письмо, которое она тотчас же передала Тристраму. Письмо было от ее дяди и гласило следующее:

«Дорогая племянница, сообщаю вам счастливую для меня новость, которая, надеюсь, порадует и вас. Леди Этельрида Монтфижет оказала мне честь и приняла мое предложение, и герцог, ее отец, милостиво дал свое согласие на наш брак. Он будет заключен, как только закончатся все необходимые приготовления.

Надеюсь, что вы и Тристрам приедете вовремя, чтобы поехать вместе со мной в пятницу вечером на обед в Гластонборн-Хаус, где вы можете поздравить мою дорогую невесту.

Любящий вас ваш дядя Френсис Маркрут».

Прочтя это письмо, Тристрам воскликнул:

— Вот неожиданность! Но я уверен, что они будут очень счастливы. Этельрида ведь очень милая и добрая девушка!

Зару эти слова очень задели, потому что в них она почувствована осуждение себе.

— Мой дядя всегда все делает с таким расчетом, чтобы получались самые лучшие результаты, — с горечью сказала она, — но иногда он все-таки допускает промахи.

Тристрам заинтересовался ее словами. Теперь и он уже начал понимать, что они с Зарой — только пешки в руках финансиста, и подумал: почему бы ему прямо не спросить Зару, что заставило ее выйти за него замуж?

Поэтому как только слуги оставили их одних, Тристрам спокойно спросил:

— Недавно бы мне сказали, что знаете, почему я женился на вас. Могу ли я спросить вас, почему вы вышли за меня замуж?

Зара судорожно сжала руки. Этот вопрос напомнил ей о маленьком брате, но она не могла сказать правды, потому что дала слово дяде не говорить. В ее глазах появилось выражение душевной боли и она ответила прерывающимся голосом:

— Поверьте мне, что у меня были на то очень, очень серьезные причины, но я еще не могу открыть их вам!

Слуги вошли в комнату, и он не стал спрашивать, почему она не может. Какой, однако, таинственностью она все это облекает! Когда же ему удастся наконец проникнуть в ее тайну? В одном только он был уверен, что Маркрут обо всем этом решительно ничего не знал.

Пока слуги подавали кофе, Зара встала и, сказав, что ей нужно тотчас же ответить дяде, вышла из комнаты. Она хотела избежать дальнейших расспросов Тристрама.

ГЛАВА XXXVII

Послеобеденное время Тристрам провел, осматривая своих лошадей и собак, и возвратился в дом только к самому чаю. В это время отсылалась почта, и он поспешил написать письмо Этельриде и Маркруту. Но этого ему показалось мало, ведь Этельриду он любил больше, чем своих сестер, и ему захотелось послать ей еще и поздравительную телеграмму. Он написал и передал ее Михельгому, который пришел за письмами. Но когда тот вышел из комнаты, Тристрам вдруг подумал, что напрасно адресовал телеграмму в Монтфижет, так как Этельрида наверное теперь уже была в Гластонборн-Хаусе. Поэтому он подошел к двери и крикнул:

— Михельгом, принесите мне обратно мою телеграмму!

И важный слуга, выбиравший письма из стоявшего в вестибюле почтового ящика, куда все жившие в доме опускали свою корреспонденцию, пришел на зов своего господина и положил перед ним синий конверт. В Рейтсе на всех письменных столах всегда лежали большие синие конверты, в которых отсылали телеграммы.

Тристрам поспешно написал другую телеграмму, передал ее Михельгому, и тот снова вышел из комнаты. Тристрам рассеянно вынул из конверта написанную раньше телеграмму и, машинально взглянув на нее прежде чем разорвать, бессознательно уловил адрес: «Графу Мимо Сикипри». Не дочитав адрес до конца, он развернул телеграмму и прочел: «Немедленно телеграфируйте, что у вас нового. Шеризетта».

У Тристрама вырвалось проклятие. Схватив телеграмму, он швырнул ее в огонь.

Итак, сомнений больше нет! Женщина не станет подписываться «Шеризетта», — скажите какие нежности! — если только она не пишет любовнику! Бешеный гнев до такой степени овладел Тристрамом, что если бы Зара в этот момент вошла в комнату, он мог бы задушить ее.

Он забыл, что нужно одеваться к обеду, и вообще забыл обо всем на свете. В бешенстве шагал он из угла в угол по комнате. Но затем спокойствие стало мало-помалу возвращаться к нему. Что делать? Закон, к сожалению, не мог прийти к нему на помощь. Ведь Зара за свою короткую замужнюю жизнь не успела изменить ему, а закону нет дела до грехов, совершенных до брака. Пойти сейчас к ней, упрекать и бранить, не имеет никакого смысла, так как произойдет скандал и ничего больше. Нет, надо продолжать играть свою роль, пока он не увидится с Маркрутом и не узнает от него всей правды. Тогда только он сможет составить план дальнейших действий. Из этого ужасного крушения он должен спасти хоть свое имя. И Тристрам, придя к такому решению, окончательно овладел собой и пошел одеваться к обеду.

Но граф Мимо Сикипри в тот день так и не получил телеграммы.

Зара же, не подозревая, что случилось, с тревогой смотрела на суровое, застывшее лицо Тристрама и приписывала его выражение утренней сцене в саду.

Обед прошел в полном молчании, и, когда подали кофе, Тристрам быстро проглотил его и поднялся из-за стола, он не мог больше выносить общества Зары ни минуты. Она была так прекрасна, так кротка и послушна, что Тристрам совершенно не мог справиться с обуревавшими его противоречивыми чувствами. Рискуя показаться невежливым, он сказал:

— Мне нужно посмотреть некоторые документы, поэтому пожелаю вам покойной ночи, — и, поспешно выйдя из комнаты, отправился в свою гостиную, находившуюся на другой половине дома. А Зара, снедаемая тревогой о Мирко и чувствуя себя несчастной от обращения Тристрама, отправилась в свою комнату. Тут она отпустила свою горничную и, сев у окна, долго смотрела в ночной мрак.

Следующий день прошел почти так же, как и предыдущий, с той только разницей, что молодые супруги провели его на людях, — им снова пришлось присутствовать на празднике, устроенном в их честь.

Когда они наконец вернулись домой, Зара, с нетерпением ожидавшая ответа Мимо, озабоченно спросила у слуги, нет ли для нее телеграммы. Тристрам видел ее напряженный вид и мрачно усмехался. Сегодня-то, во всяком случае, она не получит ответа от своего любовника…

Измученная всеми переживаниями дня, Зара обратилась к Тристраму с вопросом, не покажется ли странным, если она, ссылаясь на усталость, ляжет в постель и не выйдет к обеду? На что Тристрам кратко ответил:

— Поскольку комедия окончена, вы можете поступать, как вам угодно.

И Зара, печально опустив голову, побрела в свою комнату. Увиделись они с Тристрамом только на другое утро, когда нужно было ехать в город. Про себя Тристрам назвал этот отъезд началом конца.

Поехали они в город поездом, а не в автомобиле, как обычно, и должны были быть на Парк-лейн около пяти часов. Не получив ответа на свою телеграмму, Зара решила, что Мимо, вероятно, нет дома и, следовательно, ничего особенного не случилось, если только его не вызвали в Борнмаут. Это последнее предположение так мучило Зару, что когда они приехали в Лондон, она, не находя себе места от мучительного неведения, решила сама отправиться на Невильскую улицу и узнать, в чем дело. Но надо было придумать, как это сделать.