Приданое

Постепенно вышли все пассажиры. Она осталась одна, совсем одна. Кондуктор крикнул:

— Вожирар!

Так как она не двинулась с места, он повторил:

— Вожирар!

Она взглянула на него, поняв, что возглас относится к ней, раз кругом больше никого нет. Кондуктор в третий раз сказал:

— Вожирар!

Тогда она спросила:

— Где мы?

Он сердито ответил:

— Да в Вожираре, черт побери! Я уже раз двадцать кричал вам.

— Это далеко от бульвара? — спросила она.

— Какого бульвара?

— Ну, от Итальянского.

— Давно проехали!

— Ах! Скажите об этом, пожалуйста, моему мужу.

— Мужу? А где он?

— На империале.

— На империале? Да там давным-давно ни души нет.

Она всплеснула руками.

— Как так? Не может быть! Он сел вместе со мной. Посмотрите получше, он, конечно, там. Кондуктор начал фамильярничать:

— Ну, крошка, довольно болтать; один потерялся — десяток других найдется. Проваливайте. Прокатились — и довольно. На улице сыщете нового.

У нее выступили на глазах слезы; она настаивала:

— Вы ошибаетесь, уверяю вас, вы ошибаетесь. У него под мышкой был толстый портфель.

Кондуктор расхохотался:

— Толстый портфель? Да, верно! Он сошел возле церкви Магдалины. Нечего сказать, ловко он от вас отделался. Хо! Хо! Хо!

Карета остановилась. Она вышла и невольно, инстинктивно бросила взгляд на крышу омнибуса. Там было пусто.

Она громко расплакалась и, не думая о том, что ее слышат и смотрят на нее, пролепетала:

— Что теперь со мною будет?

Подошел контролер:

— Что случилось?

Кондуктор ответил с насмешкой:

— Да вот дамочку супруг бросил по дороге.

— Ладно, пустяки, — сказал тот. — Займитесь своим делом.

И отошел.

Она побрела куда глаза глядят; от волнения, от испуга она не могла понять, что с нею стряслось. Куда идти? Что делать? Что с ним случилось? Чем объяснить такую оплошность, такую забывчивость, такое недоразумение, такую невероятную рассеянность?

В кармане у нее было два франка. К кому обратиться? И вдруг ей вспомнился ее кузен Барраль, столоначальник морского министерства.

Денег хватало как раз на фиакр, и она велела везти себя к кузену. Она встретила его у подъезда; он отправлялся на службу. Так же, как и у Лебрюмана, у него под мышкой был толстый портфель.

Она выскочила из экипажа.

— Анри! — воскликнула она.

Он в недоумении остановился.

— Жанна?.. Здесь?.. Одна?.. Что с тобой, откуда ты?

Глаза ее были полны слез, она пролепетала:

— Мой муж пропал.

— Пропал? Где же?

— Только что, в омнибусе.

— В омнибусе? О-о!

И она, плача, рассказала ему о случившемся.

Он выслушал ее в раздумье, потом спросил:

— А утром он был в здравом уме?

— Да.

— Так! Много было при нем денег?

— Да. Он вез с собою мое приданое.

— Приданое?.. Целиком?

— Целиком... чтобы уплатить за контору.

— Ну, дорогая кузина, значит, твой муж катит сейчас по направлению к Бельгии.

Она бормотала, все еще не понимая:

— Мой муж... Как ты сказал?

— Я говорю, что он украл твое... твой капитал... Вот и все.

Она еле выговорила, задыхаясь.

— Значит... значит... он негодяй?

Не помня себя от отчаяния, она припала к жилетке кузена и зарыдала.

Прохожие останавливались, глазея на них, он тихонько провел ее в парадное и, поддерживая за талию, помог подняться наверх. Когда изумленная горничная открыла дверь, он распорядился:

— Софи! Сбегайте в ресторан, принесите завтрак на двоих. На службу я сегодня не пойду.