Придет вода
Шрифт:
Осмысленность ВЫХОДА сомнительна.
Интересен был Саша Демин из Владивостока, пока мало известный по стране, но достаточно злобный.
Володя Сигачев доказал, что ему лучше все же играть с группой.
ЧАЙФ в акустике оказался не хуже, чем в электричестве. Шахрин показал новую, отчасти, программу, более лирическую и оригинальную, чем прежний, не сильно симпатичный мне лично ЧАЙФ.
Ну и, наконец, Сережа Рыженко и Майк — самые ветераны.
От Рыженко, пожалуй, такого напора, такой мощи и такого неувядания никто не ожидал. Ему сильно помогли не попавшие на фестиваль со свей программой музыканты ПОЧТЫ.
По плану фестиваль завершал Миша Науменко. Это должна была быть красивая кода. Майк честно в номере с Демой и Дейвом готовился все три дня к этому концерту
Вот так и прошла «Рок-Акустика-90». Нервно, странно и звучно. Говорят, будет продолжение, дай Бог.
Жаль только что для участников кульминацией стали не концерты, а старый новый год в дискотеке «Мандраж» ресторана «Три тополя», где все в едином порыве под звуки трубы кричали: «Дай мне напиться!..»
А знаете, почему все так получилось? Потому что одному человеку такое дело не под силу, а организаторам помогать у нас не принято. Доколе все будет держаться на энергии одиночки? Нет, не наступит фестивальный рок-коммунизм в отдельно взятом советском рок-клубе.
А. Лаврентьева.
«Рокси-Экспресс», Санкт-Петербург, № 1/90 г.
из статьи: МАРТИРОЛОГ
В январе 90-го, после череповецкой рок-акустики, я брал у нее небольшое интервью в вагонном тамбуре. Янка была очаровательна и застенчива, на концерте же ее мужская, почти медвежья мощь покрывала зал с головой. Когда она пела «Никто не знает, как же мне…», милиция почему-то не бросалась размахивать черными дубинками: сержанты цепенели от ее интонаций, офицеры слушали, сжав зубы.
Это было оружие той силы, что сопротивляться ему, как и подделать его невозможно. Никто не напишет песню «а-ля Янка», и уже за это огромное ей спасибо. Ей было 24.
Дмитрий Крюков.
«Ленинская Смена», Горький, 27.02.93 г.
РАКУШКА-ЖЕМЧУГ
Только что в Череповце закончился первый всесоюзный фестиваль «Рок-Акустика». Организаторы — Молодежный Центр металлургического комбината (директор В. Кулешов) и Рок-клуб (президент Е. Колесов). Спонсор — НТТМ «Гермес».
На свет роскошной идеи слетелись журналисты со всей страны — в основном представители независимой прессы.
А идея действительно роскошная.
Рок-музыка в нашей стране просачивалась сквозь необычные отверстия и приняла своеобразную, нетипичную для Запада форму. В годы тотального запрещения рок-концертов «голь» исхитрилась и стала играть в квартирах, где мощная электрическая аппаратура вряд ли бы доставила радость соседям — разве что после вмешательства органов правопорядка. Добавьте сюда извечную русскую любовь к звучащему слову, традиции «бардов» и отсутствие самых необходимых инструментов — и налицо условия для роста крепкой акустической ветви. Сегодня многие склонны искать в акустике специфически отечественный путь развития и панацею от кризиса.
Переплетающиеся буквы фестивальной эмблемы образовали вензель «Ракустика». Ракушка. Не пора ли снова сомкнуть створки?
Вернувшись из Череповца, я пришла к твердому убеждению: в кризисе не жанр, а отдельные его представители, спивающиеся (что можно понять и простить) и продающиеся (к ним отношусь жестче). Во всяком случае за три дня я увидела многих, на кого кризис не распространяется.
Сознательно обделяя музыкантов, читателей и самое себя, останавливаюсь на трех по-разному сильных впечатлениях.
Сергей Селюнин, Силя — личность уникальная. Один из первых музыкантов нашей «новой волны», лидер группы ВЫХОД, претендовавший в начале 80-х на место четвертого «мушкетера» в блистательном поединке АКВАРИУМА, ЗООПАРКА и КИНО с серой гвардией музыкального официоза.
Сегодня, отказавшись от участия в азартной
игре «Зашиби бабки!», Силя появляется на сцене от силы раз в год. А между тем это едва ли не самый «рок-н-ролльный» человек нашей необъятной Родины. Он музыкален так, как бывают музыкальны разве что чернокожие исполнители. Умен, ироничен, интеллигентен.Герой его песни вдохновенно и непринужденно рубит топором прекрасную картину: «В наш атомный век есть дела поважнее…» Может быть, и есть (что сомнительно), но это что — повод топором махать? Ах, как играет стертым лозунговым словом, как подманивает его к самоуничтожению длинный застенчивый Силя — осунувшийся «изысканный жираф» с гумилевского озера Чад…
Силя — самое светлое впечатление фестиваля. Самое темное и страшное — появление владивостокской группы КОБА во главе с Ником Рок-н-Роллом. Ни одному человеку я не желала бы это увидеть. Это не культура и не бескультурье, не эстетика и не антиэстетика. Не рок-н-ролл, а пляска смерти: по-настоящему, без пощады. Такое ощущение, что она — страшная беременная старуха средневековых гравюр — сама приплясывает за спинами КОБЫ, заставляет одержимых ею музыкантов полосовать руки лезвиями, смотрит в зал их безумными глазами: «Веселись, старуха, весели старика, Советская власть намяла бока».
Было жутко. Я постепенно осознавала, что гениальное пушкинское: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья…» — или совсем неправда, или на меня не распространяется. Увольте.
Перед этим была едкая злость на музыкантов, сыплющих словами «Бог», «Иисус», «храм». Только что твердилось: «Негоже поминать всуе». А сейчас, глядя на сцену, чуть не вслух шепчу: «Господи, спаси их».
А меня, неверующую, спасает Янка — Яна Дягилева. Простоволосая, рыжая, крепенькая сибирячка с растерянно-беззащитными глазами — пожалуй, самое хрупкое и драгоценное, что у нас есть.
Когда-то Саша Башлачев объяснял мне, почему не хочет больше петь свои песни: «Они лежали на столе. Их мог взять кто угодно. Скорее всего — женщина. А взял я. Я украл. У женщины украл». Все это казалось очередной «телегой» — странностью, когда Саша был жив.
Янка тогда уже пела — никому не известная. Но для нас, узнавших ее после сашиной смерти, вышло так: он положил песню обратно. Она — взяла.
А мы пойдем с тобою погуляем по трамвайным рельсам. Посидим на трубах у начала кольцевой дороги. Нашим теплым ветром будет черный дым трубы завода, Путеводною звездою будет желтая тарелка светофора. Если нам удастся, мы до ночи не вернемся в клетку. Мы должны уметь в одну секунду зарываться в землю, Что б остаться там лежать, когда по нам проедут серые машины, И возьмем с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться. …Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам. Нас убьют за то, что мы с тобой гуляли по трамвайным рельсам.