Придон

Третьяк рухнул, Итания успела увидеть, что удар Придона пришелся по плечу гиганта. Ярый, хрипя и раскачиваясь, надвигался, словно плывущая скала. Придон стоял, почти ничего не видя и не слыша. В это время из соседнего зала показался, хватаясь за косяк, Горюн. Кровь капала из его головы, стекала по груди.

Итания закричала на бегу:

– Остановитесь!.. Не смейте!..

Ярый вскинул меч, Придон шатался, колени подломились, он рухнул на колени. Меч Ярого был нацелен в голову, Придон даже не пытался уклониться, но рукоять повернулась в скользкой от крови ладони. Меч ударил Придона плашмя, артанин качнулся, но на ногах устоял.

Итания добежала, встала между ними, маленькая, испуганная, разъяренная. Сорвала с шеи платок, бросила между ними, однако оба с залитыми кровью глазами едва ли заметили. Сзади визгливо закричала Гелия:

– Госпожа бросила платок!.. Перестаньте!.. Итания бросила платок!..

Ярый снова начал поднимать меч. Итания затрепетала, за спиной Ярого возник Горюн, его меч поднялся, но лезвие ударилось о возникшее препятствие.

– Остановись… – прохрипел Ярый.

– Ты… – сипло ответил Горюн, – с ума сошел…

Придон покачнулся, завалился неловко навзничь. Залитые кровью ноги нелепо вывернулись. Он хрипел, кровь заполнила глазные впадины, стекала на пол. Обнаженная грудь вся была искромсана глубокими ранами, лицо и плечи в кровоподтеках, жестоких ссадинах, порезах.

– Все наши живы, – сказал Ярый хрипло. – Итания права… Он никого не убил, хотя… мог.

– Он убил нашего брата, – ответил Горюн с ненавистью. – Он убил отца Итании!

Он снова начал поднимать меч. Итания бесстрашно загородила лежащего в беспамятстве Придона.

– Тогда убей и меня! – крикнула она. – Да, он убил… или убили по его приказу. Но он… не убийца! Он обещал мне никого больше не убивать из моей родни!.. И он… он выполнил.

Придон пытался поднять топор, но рука не слушалась. Грохот в голове превращался в оглушающий гром, тут же стихал до оглушительного комариного писка. Тут он вспомнил, что, когда правая онемела, он успел переложить топор в левую, пальцы и сейчас сжимают рукоять, но топор не удалось даже сдвинуть с места. Затем он сообразил, что лежит на спине, застонал, попробовал приподняться.

Грохот в ушах оглушал, острая боль пронзила плечо и руку, зато удалось перевернуться на бок, а затем и вниз лицом. Затем он уперся здоровой рукой и начал подниматься, но ослепляющая боль в ноге, он застонал, упал, ударившись лицом.

В голове все смешалось, его поднимали, трясли, куда-то тащили. Затем черная тьма нахлынула, зато отступила и боль. Он с наслаждением провалился в небытие.

Глава 11

Сквозь розовый туман проступало солнце, яркое, желтое, как расплавленное, но не слепящее, а теплое и чистое. Он попробовал разлепить губы, не удалось, из запекшегося рта вырвался сдавленный стон. Во всем теле ломающая кости боль, словно его пропустили через камнедробилку. Мозг одурманен болью, он все старался рассмотреть солнце, наконец туман начал рассеиваться, проступило бесконечно дорогое лицо в обрамлении золотых волос.

По бледному лицу Итании беспрерывно бежали слезы. Придон снова попробовал разлепить губы, но вместо лица вздутый кровоподтек, от усилий лопнула корка, по шее потекло теплое.

– Придон, – сказала Итания со стоном, – Придон…

Она схватила его руку, он не понял, что она делает, а когда понял, дернулся в ужасе, пытаясь встать, воспрепятствовать, не позволить ей, созданию света, целовать его грубую руку. Солнце подсвечивало ее волосы сзади, из-за чего сама была солнцем, а само солнце так, слабый коптящий светильник где-то далеко.

Он повел глазами, череп пронзила острейшая боль, словно от виска к виску пронзили раскаленным железом. Сквозь стиснутые зубы вырвался стон, он едва сумел заставить себя прошептать:

– Итания… ты простила меня?

Она зарыдала, слезы брызнули ручьями. Он закрыл глаза, улыбнулся, теперь можно и умереть, снова провалился в черноту… и тут же вынырнул, уже легко и свободно. Еще под опущенными веками повел глазными яблоками, ожидая взрыва прежней острейшей боли, но ничего не ощутил. Распахнул глаза, Итания по-прежнему сидит рядом, держа его за руку, только побледнела, высокие гордые скулы слегка заострились.

– Я… – проговорил он с трудом и понял, что может говорить, что тело слушается, не отзывается взрывами боли, только осталась быстро испаряющаяся скованность в мышцах, – я… долго вот так?

– Ты цел, – проговорила она с великой нежностью в голосе, – ты цел, Придон…

Он огляделся.

– А где…

– Мои родственники? – спросила она.

– Да.

– Они ушли, – ответила она просто.

– Как?

– Как и пришли, – объяснила она непонятно. – Придон, Барвник был великим магом!.. И сейчас он все еще великий. Без всяких подземных ходов сумел… или все-таки через подземный ход, не знаю, как-то открыв чарами, сумел их сюда… а потом, когда воззвали к нему, так же точно и…

Он собрался с силами, уперся обеими руками в ложе, сел. Все тело трещало, он чувствовал, как внутри болезненно рвутся какие-то жилки, словно за время сна прирос к ложу, да и в самом теле пустило что-то корни.

– Странно, – пробормотал он, – почему меня не… Но это все мелочи, главное – тебя ведь не побоями заставили сидеть возле меня?

Она покачала головой, глаза ее влажно сияли.

– Нет, Придон. Не побоями.

* * *

Итания спала, тихо и мирно, он с нежностью смотрел в ее лицо, измученное бессонницей. Куявы показали свою мощь, по крайней мере ее выказал колдун Барвник. Как объяснила Итания, а потом и подтвердили Аснерд и военачальники, началась страшная гроза, а потом во всем дворце разом захлопнулись двери и окна. Более того, их нельзя было ни выбить, ни выломать, никто не знал, что происходит, тогда осатаневший Вяземайт послал людей на крышу, где велел разбирать кладку.

Он оказался прав, закрыть заклятиями еще и потолок Барвник либо не додумался, либо не хватило сил. Скорее всего не хватило сил, ибо только на заклятие, закрывающее двери и окна, по словам Вяземайта, надо было угробить несколько лет.

Сейчас по всему дворцу выламывали эти двери, заменяли окна вместе с оконными рамами, а старые жгли на внутреннем дворе. Младшие волхвы бродили по дворцу, выискивали вещи, от которых несло магией, выносили во двор, а там Вяземайт сам определял, что сжечь, что оставить. На сжигание отправлял все, что не понимал или с чем не мог справиться, а таких вещей оказывалось намного больше.

А тогда, спустившись по веревкам через пролом в высоком потолке, они ворвались в покои Придона и обнаружили его, залитого кровью, на собственном ложе. Итания сидела рядом и заливалась слезами. Придон был не просто изранен, а изрублен, иссечен. Кости правой руки разбиты мечами так страшно, что рука вообще висела на остатках сухожилий, нога сломана в двух местах, на голове три жестокие раны, живот вскрыт ударом меча, сквозь рану видны внутренности, удерживает лишь тонкая пленка, а справа лезвие разрубило бок так, что за разрубленными обломками ребер видно серую трепещущую ткань легких.