Придорожная трава

– А вот мы посмотрим… – пробормотал Илья, укладывая ветви домиком в центр очага, и хохотнул. Этот смех ему самому показался смехом безумца. Он прикусил язык. Может быть, он и сошел с ума. Ну и пусть.

У него есть только маленький кусочек сухого дерева – обломок спичечной модели. Ну и прихваченный на всякий случай коробок в кармане.

Нет, если огонек и загорится, его потушит мелкий дождь. Илья снова спустился в холодное болото и выломал четыре сосенки, воткнул их по сторонам от круга камней, снял куртку и накинул ее на колышки. Хоть какая-то крыша. От ветра огонь прикроют камни.

Когда он, наконец, решился чиркнуть спичкой и поднести ее к бывшему маленькому домику, рука его дрожала, как у больного старика.

– Ну же… – шепнул он, – пусть он загорится.

Никто не услышал его слов. Он совершенно отчетливо понял, что никто его не слышит, и никто не поможет. Кроме него самого, никто не зажжет этого костерка. Здесь никого нет. Он один. «Это не под силу человеку, если он остается один».

Спичка погасла, огоньком облизнув его пальцы. Дождь сыпал моросью, и рубашка на спине совсем промокла. Илья сидел на коленях перед очагом, прикрытым курткой и чувствовал, как вспыхнувшая было надежда уходит, оставляя вместо себя безысходный холод. Он подышал на немеющие руки и снова взялся за коробок. Надо хотя бы попробовать, а потом надевать куртку и уходить… Уходить? Не проще ли остаться тут навсегда, лечь и свернуться клубком, как верный пес на могиле хозяина?

– Не дождетесь, – прошипел он и чиркнул спичкой, прикрыв ее ладонями.

Спичечный домик занялся медленно, нехотя. Робкий плоский огонек, синий по краям, готов был погаснуть от малейшего движения воздуха. Илья затаил дыхание и прикрыл его руками, обнимая очаг. Пламя чуть окрепло, и он лицом почувствовал его тепло. Вверх поднялась струйка дыма, и Илья не сразу узнал показавшийся до боли знакомым запах – так пах клей, столярный клей, которым он соединял спички между собой.

Тонкая ветка сперва недовольно шипела, а потом вспыхнула – неожиданно и очень ярко. Но тут же обломилась и начала тлеть по краям. Но вслед за ней загорелась вторая, и не погасла. Потом третья, четвертая… Илья боялся шевельнуться и вздохнуть, спугнуть ненадежное пламя. И только когда лицу стало невыносимо горячо, отодвинулся немного и разжал руки. Костерок горел меж камней, потихоньку высушивая густым дымом сосновые ветви.

Илья согрел руки, подвинув их к огню. И что теперь? Горит. Но как только он уйдет, очаг снова погаснет. Он подумал и достал из кармана куртки мобильный. Конечно, надо было сначала проверить, сколько денег осталось на счете – теперь он не мог позволить себе звонить, когда захочется.

– Здорово, – сказал он в трубку, – узнал?

– Илюха? Не ожидал, – хмыкнул Кольцов, – ты как?

– Нормально. Я по делу.

– Работать можешь? – обрадовался Кольцов.

– Погоди до лета. Летом, наверное, смогу.

– Ну, ты меня радуешь! Замучился я с этими хохлами и чурками. Не работа – халтура сплошная. А че за дело-то?

– Мне нужны деньги в долг. Много.

– Сколько?

– Штук пять-шесть. Все верну.

– Да, Илюха, не базар! Двести баксов я тебе и так дам, авансом.

– Мне пять зеленых штук нужно, – обломил его Илья.

– Да? – Кольцов осекся и замолчал.

– Так как? – поторопил его Илья, когда пауза затянулась.

– Дам, – нехотя вздохнул Кольцов, – тебе – дам.

– Ты же знаешь, я отработаю.

– Знаю, – хмыкнул Кольцов, – приезжай в понедельник вечером.

– Спасибо.

– Да ладно, – пробурчал Кольцов.

Илья спрятал мобильник в карман и огляделся. Через две недели болото замерзнет настолько, что трактор запросто подвезет сюда бревна. Если избушку смог сложить тот, древний плотник, то почему не попробовать еще раз? Что он теряет?

Он встал на ноги, опираясь на палку, и поднял лицо. Костерок в очаге окреп, дым выплывал из-под куртки, и Илья втянул в себя его запах – домашний, волшебный, кружащий голову новой иллюзией. Вместо мелкого ледяного дождя с неба падали белые пушистые хлопья, опускались на щеки, путались в ресницах, и потихоньку засыпали болото, прикрывая его уродство холодным снежным покрывалом.