Придворный. Гоф-медик

— Папа! Мы много книг прочитали.

— Времени нет, ты уж мне коротенько скажи, что решили? "Анархия — мать порядка", "Воля рынка диктует общественные отношения" или "В борьбе обретёшь ты право своё"?

— Ты знаешь?..

— Знаю-знаю. Тоже был молодым и всё такое прочее. Однако какой лозунг?

— "Свобода — это только то, что ты завоевал сам."

— Так… "Тебе купили ненужное счастье — укради себе нужное сам?"

— Да! Папа ты тоже…

— "Ни побед, ни поражений?"

— Нет! "Пусть в огне Революции сгорит половина мира! Я согласен быть в любой из половин!"

— Понятно. А зачем тогда просился пристроить служить в Управе Министерства? Мечтал о карьере? Словом, завтра садишься на корабль и отбываешь в Колонии заместителем управляющего.

Ходатай

— Как зашёл в палату, сразу понял, дело дрянь, — мэтр Ториан взволновано докладывал господину Тогасту. — На тумбочке апельсины, серебряная фляга с питьём и дорогие конфеты, а на столике корзина роз. В оранжерее за два золотых хуже продаются. А кто у него был? Никого, один дядюшка двоюродный. Когда на входе в книжку посетителей записывали, подглядел. Тут думаю, двумя сотнями никак не обойдёмся, сразу тысячу золотом посулил. Малой хоть бы глазом моргнул, только сказал, что жизнь ему сломали и меня выгнал. Тогда я понял, надо выяснить, что у него утянули. Его показания не давали, но барашек в бумажке поблеял, золотишко звякнуло, и судейский копию на столе забыл. Вот список похищенного. Из богатеньких мальчик, понятно, почему так взялись.

— Он очень плохо выглядит?

— Весьма дурно. Места на лице живого не осталось, одни только синяки, опухоли, да кровавый шрам через всю физиономию.

— М-да… Дела… Тут сколько ни дай, не возьмёт.

— И я про то! Главное, срок подходит. Завтра после полудня суд будет, а мы гимназиста пока не уговорили.

— Если денег не берёт, с другой стороны зайти надо. Хорошо, что я сразу стал готовиться к такому повороту и имею решение вопроса.

— Нет, господин Тогаст. Я на такое пойти никак не могу. Если что с его семьёй случится, нас с вами первых за жабры возьмут. Скрываться мне резону нет, у меня капитал хороший и клиентура сложилась…

— Мэтр, это только вы о преступном думаете, а я привык деньгами затруднения решать. У меня есть то, от чего молодой человек, вступающий во взрослую жизнь, отказаться никак не сможет — самостоятельность.

Больница

На этот раз я провалялся в полусне довольно долго. Несколько раз его прерывала сиделка, которая отпаивала меня крепким бульоном. Постоянно в палате не сидела, но заглядывала часто. Зуд и боль от раны не утихали, но головокружение уменьшилось, а тошнота вовсе прошла, даже аппетит появился. Однако лицо свербит, мышцы сводит резкими спазмами, по коже бегают болезненные мурашки. Вы хотели регенерацию? У вас она есть! Получите и распишитесь. А что не будет больно, никто вам не обещал. Ещё одна беда — скука. Лежать и ничего не делать — занятие сильно на любителя, а читать я не в состоянии.

Когда в очередной раз заглянула сиделка и сообщила о посетителе, сразу согласился того принять, хоть какое-то развлечение. В палату вошёл коренастый, плотносбитый купец. Лаковые сапоги в гармошку, аккуратно расчёсанная борода до пояса, намасленные волосы в скобку и расшитый шёлковый пояс шириной в две ладони явно на это указывали. А массивная золотая серьга и перстень с огромным камнем, надетый по самой последней купеческой моде на большой палец, намекали на приличный достаток. Несколько выпадал из образа новый сафьяновый портфель в руках, хотя кто этих торговцев знает, может они всегда с такими ходят. Купец покосился на корзину с цветами, достал небольшой кошель и предложил:

— Господин Тихий, здесь ровно сто дукатов полновесными золотыми десятками. Они ваши, если уделите четверть часа времени и выслушаете меня наедине.

За такие деньги почему бы не послушать человека? Кошель, мелодично звякнув, тяжело лёг на тумбочку.

— Я деловой человек и считаю, что за всё надо платить и все долги надо отдавать. Молодые дураки украли у вас перстень с гербом рода, кошелёк с деньгами и несколько других вещиц. Вот печатка с вашим гербом, на рубине. Не знаю, какой перстень у вас был, но думаю этот лучше. Вот часы с цепочкой, вот самописная ручка, вот серьги и заколка с бриллиантами. С каким камнем у вас подарки были? Всё новое, только сегодня купленное и, надеюсь, стоит значительно дороже утерянных вещей.

При каждом "вот" из портфеля появлялся соответствующий предмет и выкладывался на тумбочку.

— Это кошель с двадцатью дукатами, тридцатью талерами и полустами грошами. Не думаю, что у вас при себе было больше. С украденным всё, давайте теперь поговорим о вашей ране. На окончание реального училища я приготовил сыну подарок, но ему он долго не пригодится.

Мне демонстрируется тяжёлый перстень, естественно из золота, с огромным бриллиантом.

— Это чистейший алмаз, в лучшей огранке. Размером в 10 каратов, или, чтобы было понятней, весом в 30 аптекарских гран. Поверьте, он стоит достаточно дорого и привезён из колоний. Это Казначейский Билет на тысячу дукатов. Вы же после гимназии захотите учиться дальше? Тысячи с избытком хватит на полный курс любого заведения и на прожитие во время учёбы. Вы беспокоитесь о женитьбе? Думаете, что увечное лицо вам повредит? Не буду врать, отчасти это так. Однако, чаще, родители девиц на внешность не смотрят, им важен доход жениха. А что бы завоевать благосклонность девушки, достаточно хороших подарков. В конверте двадцать привилегированных акций Южной Торговой Колониальной Компании. Каждая из них гарантирует годовую ренту в сто серебряных талеров. Считайте их добавкой к приданому будущей жены.

Затем выложенные вещи возвращаются в портфель, а тот ставится у изголовья койки.

— При любом обороте нашего разговора, содержимое портфеля ваше, причём акции переоформлены на вас, безо всяких условий и обязательств. Решите сами, стоит ли такой подарок прощения моего сына? Я могу уповать лишь на ваше благородство, милосердие и умение прощать.

Вот свезло, так свезло! Может я теперь и не богач, но точно стал состоятельным человеком. Правильно говорят, что золотая рыбка, положенная на сковородку, резко увеличивает количество желаний. Тем паче, охранитель всё едино велел простить напавших. Скрывая радость, после долгой паузы отвечаю:

— Тут скорее не подарок, а вира, но стоит, — соглашаюсь я. — Вы умеете делать предложения, от которых невозможно отказаться.

Купец подсовывает лист с отказом от обвинения в разбое и просьбой о снисхождении. Читаю, подписываю и остаюсь в одиночестве.

Сразу после купца зашла любопытствующая сиделка. Хорошо, что выдержал характер, не копался в портфеле, а засунул его под кровать. Кивнув на тумбочку, сообщил:

— Тут сто дукатов и копия прощения напавших для суда. Как велено, простил не сразу, — проинформировал я сиделку.

— Доложу Его Высокоблагородию. Сейчас пришло время ужинать, а потом сразу ложитесь спатеньки.

После ужина закрыл глаза, но сон не шёл. Света мне не оставили, так и лежал, пока не услышал, как снаружи кто-то подбирается к окну. Затем этот кто-то через стекло попытался рассмотреть, что творится в комнате. Наивный! Захотел увидеть тень в темноте! Не разглядев ничего подозрительного, злоумышленник стал пытаться поднять задвижку. При первых же признаках опасности, я попробовал встать с кровати. Хоть с трудом, но получилось. Меня пошатывало от слабости. Славно, что немного вижу в темноте. Из оружия под рукой нашлась лишь ночная посудина. С сей гордостью местной гончарной промышленности затаился в углу у окна. Как только запор поддался и в окно стал втискиваться человек, то от всей души врезал ему по затылку. Горшок разбился на куски, хорошо ещё, что я туда напрудить не успел, мужик заорал, а у меня в руке осталась ручка с острым черепком. Им машинально добавил по горлу пришельца. Глина-глиной, а зазубренный осколок вскрыл артерию не хуже скальпеля.

Когда народ вбежал в палату, то увидел картину: в луже крови валяется разбитый горшок, из окна торчит хмырь с тесаком в руке и развороченной шеей. Над этим возвышаюсь я, с головы до пят забрызганный кровью. Дежурный врач уважительно посмотрел и выдал: "Ну, ты, парень, даёшь! Еле стоишь, а как приложил! Есть силёнка у ребёнка!" Дальше закрутилось. Меня по-быстрому отмыли и переодели. То, что в это время глазела куча народу, никого не волновало. Кроме меня, конечно. Лужу наскоро затёрли. Хмыря, к этому моменту уже совсем мёртвого, выдернули из окна и унесли в морг.