Пригласила тетенька медведя в гости…
Шрифт:
Вот и пойми ее! То ли ей не нравится, что там нет «золота-бриллиантов», то ли еще чего. Поняв, что чего-то более конкретного я от нее не дождусь, просто хмыкнула в ответ, никак не комментируя ее расплывчатую фразу. Мы еще несколько минут шли в молчании, думая каждый о своем. Я, естественно, думала о Егоре. О чем думала подруга, мне было неведомо. Так, в молчании мы и дошли до Валькиного дома. Она осталась разбираться со своими жильцами, а я пошлепала дальше в свою контору.
Хотя, контора – это было громко сказано. Маленькая деревяная домушка на самом краю деревни, в которой сидел один егерь, а теперь еще и я. Но рядом была небольшая конюшня, где в стойле стояло две лошадки, наш «транспорт». Егерь, он же конюх, Максим Валентинович, присматривающий за всем этим «гаражом»,
Увидев, как я бодро шагаю к своему рабочему месту, он радостно заорал, приветствуя меня, так что дремавшая на крыльце собачонка неясной породы и окраса, перепуганно вскочила на лапы и отчаянно затявкала тоненьким визгливым голоском, спросонья не поняв, где враги, и с какой стороны ждать неприятностей. Валентиныч сердито замахнулся на животину:
– Цыть ты, Муха!!! Али повылазило?! Не видишь, свои…
Псинка виновато посмотрела на мужичка, которого считала своим хозяином (что считал сам егерь – то было мне не ведомо), и виляя хвостом, надо полагать, от греха подальше, спустилась с крыльца, опасливо косясь на мужичка. Подойдя ближе, я поздоровалась, и спросила с легкой усмешкой:
– Валентиныч, чего лютуешь с утра пораньше? Не выспался?
Тот махнул рукой.
– Какое там выспался!!! Всю ноченьку глаз не сомкнул… – И он заговорщицки мне подмигнул так, что сразу стала понятна причина его «бессонницы».
Я только головой покачала, проворчав:
– Вот черт неуемный… Наскребешь опять на свою голову проблем…
Максим Валентинович выпятил грудь колесом, и лихо улыбнулся:
– Ничё… Бог не выдаст – свинья не съест…! – Потом, спохватившись, затараторил. – Тебе тут телефонограмма пришла с утра пораньше от начальства… – И опрометью кинулся внутрь конторы.
Через несколько секунд внутри послышался грохот падающего стула, и на крыльце вновь появился Валентиныч. В руках он держал клочок смятой бумажки, которую вытащили, откуда, я даже затрудняюсь сказать. Принимая у него этот клочок, я с недоумением спросила:
– Ты что, жевал ее?
Егерь что-то принялся мне смущенно объяснять, но я его уже не слушала. Мне предписывалось руководством срочно отправиться на обследование трех кварталов, находящихся на берегу Пры. Я мысленно чертыхнулась. Вот же пригорело начальству! А у Валентиныча спросила:
– А на словах ничего не передавали? К чему такая срочность?
Тот скроил какую-то невнятную физиономию, пытаясь и начальство кощунственным словом не обидеть и информацию до меня донести достойно.
– Да, вроде бы, к нашему начальству какое-то другое начальство приезжает… – И, почему-то, шепотом добавил, воздев указательный палец к небу, – … аж из самого министерства!
Я тяжело вздохнула. Ну, обследовать, так обследовать… Мне не привыкать. Но вот, насчет срочности, я засомневалась. Все-таки, подруга приехала, а я возьму ее, да и брошу. Тем более, что ночевать нам несколько дней предстояло в усадьбе. А оставлять там Вальку наедине с ее беспрестанными мыслями о Веревкинском кладе… В общем, волновалась я. Подумав еще пару минут, обратилась к егерю:
– Валентиныч, приготовь-ка мне Ярку. Я ее сегодня заберу, а завтра с утра пораньше и поеду, чтобы сюда уже больше не заезжать.
Ярка была каурой трехлетней кобылкой, прозванной так из-за своего норовистого характера. Но мне с ней удавалось справиться. Когда пораженный моим умением управиться с лошадью егерь восхищенно
выдохнул: «Как это тебе с ней ловко все удалось-то?!», я про себя подумала: «Пообщайся с Валькой столько лет, и никакая строптивая кобыла тебе будет не в тягость». Но вслух, разумеется, этого не сказала. Просто дипломатично и скромно пожала плечами.Пока егерь занимался с лошадью, я прошла в контору и взялась за камеральные работы. До обеда я корпела над бумажками. Ох и не любила я этого дела! Но есть такое слово «надо», а раз надо, то значит надо. Документы для обследования подготовила, из сейфа достала карту, сделала на ней все полагающиеся отметки, проложив маршрут. И тут зашел егерь и молодцевато доложил:
– Юрьевна!! Транспорт у крыльца!!
Я с облегчением, граничащим со счастьем, закрыла сейф, и вышла на улицу. Ярка нервно переступала на месте копытами, и рвалась в бой. Валентиныч поцокал языком:
– Застоялась… Ты ее погоняй как следует. Она пробегается, а потом спокойнее будет.
Отвечать егерю, что сама знаю, не стала. Зачем человека обижать? Поблагодарила его за труды и, погладив Ярку по морде, прошептав ей на ухо все положенные при встрече слова, вскочила в седло. Она с места рванула, словно на скачках, и сразу пустилась галопом. Ветер засвистел в ушах, а на душе у меня повеселело. А то, после расставания с Егором копошилась у меня внутри какая-то тоска, которой я никак не могла найти объяснения. Полетели назад деревья, стоявшие на обочине, цветущие кусты шиповника и небольшие луговины. Серая пыльная дорога кинулась под конские копыта и заструилась позади серо-бурым пыльным шлейфом. А я про себя, словно молитву повторяла, неизвестно кого пытаясь уговорить:
– Все будет хорошо… Все будет хорошо…
Глава 3
Валентину я обнаружила там, где и надеялась, в магазине. Она собрала вокруг себя толпу бездельничавших кумушек, которым хотелось послушать про «городскую жисть». Щупленькая, юркая, как бельчонок, востроносенькая продавщица Зинаида, похожая со своей химической завивкой на редких, мшистого цвета коротких волосах, на увядающий одуванчик на исходе лета, уже буквально легла на прилавок грудью, чтобы лучше расслышать, что же такого там в этом «городу». Остальные женщины окружили Вальку, которая, видимо, притомившись рассказывать стоя, присела на ящик с гвоздями в центре небольшого помещения магазина, и напряженно слушали оратора, в смысле Вальку. Периодически в толпе раздавались вздохи, типа, «живут же люди», иногда недоверчивые шепотки на тему «да неужто», а подруга, посреди всего этого «огорода», наслаждаясь вниманием, разливалась соловьем. Мое появление в сем очаге «радиовещания» деревни, осталось незамеченным. Все внимание баб было целиком поглощено разглагольствованьями подруги. Несколько мгновений я постояла, слушая весь этот гудящий улей, состоящий из жительниц нашего села, а потом, не выдержала. Громко, перекрывая тихий гул голосов, проговорила:
– Все… Концерт по заявкам жителей села считаю оконченным! Расходитесь, бабоньки…
Валентина, чью «песню» я оборвала своим появлением на взлете, ничуть не рассердившись от такого моего вторжения, радостно пропела:
– Полинка… А я вот, решила продуктами затариться, а то у тебя в холодильнике мышь повесилась… – Попыталась уесть она меня.
Скептически глянув на ее авоську, в которой сиротливо болталась буханка свежего хлеба, бутылка лимонада и банка каких-то консервов, я с усмешкой, не желая оставаться в долгу, пропела:
– Оно и видно. Судя по набору провизии, мы садимся на диету…
Зинаида, слезшая, наконец, с прилавка, недовольно проворчала:
– Ох и сурова ты, Полина Юрьевна… Вся в деда… А так хорошо говорили…
Это замечание я оставила без комментариев. А вот провизией, и вправду, стоило запастись. Не думаю, что дядя Слава рассчитывает сегодня на нашу компанию. Ну, это если Егор его не предупредил. В общем, проверять я не хотела, лишними продукты никогда не будут. Тем более, что жить нам там дня три придется. Да и в дорогу мне тоже нужно было запастись кое чем. Ресторанов в наших лесах не водилось отродясь.