Приговор воров

Он кинулся на пол и, разгребая пустые бутылки, принялся простукивать щербатый и почерневший от времени паркет.

– Ты чего делаешь? – вылупил на него глаза Григорий. – Свихнулся от страха?

– Паганини, отвечай! – Дверь дрожала от сильных ударов, но засов пока держал. – Отвечай, падаль, а то дверь сломаем!

– Отвечай им что-нибудь, – не отрываясь от своего занятия, скомандовал Щукин Григорию.

– Что отвечать-то?

– Все равно!! – заорал Николай. – Чтобы они дверь не начали ломать. Мне нужно еще немного… времени. У них стволы и численный перевес. А у нас ничего нет!

Григорий осторожно подошел к двери, встал к ней бочком и пропищал тонким голоском:

– Что вам нужно?

Бандиты за дверью замолчали – должно быть, от неожиданности.

– Ты кто? – услышал Шукин голос Петровича.

Григорий растерянно обернулся к Николаю. Тот махнул ему рукой – мол, действуй на свое усмотрение. Григорий откашлялся и пропищал:

– Я внучка дедушки Паганини Маша…

– Ничего лучше не мог придумать, – проворчал Щукин, не отрываясь от своего дела.

Бандиты молчали еще несколько секунд. Потом Петрович вступил в переговоры:

– Ты где учишься, Машенька?

– В школе милиции, – ляпнул Григорий и зажал себе рот рукой.

После этого дурацкого заявления бандиты решили больше не церемониться. Одна из пуль, пробивших дверь, сорвала полку со стены, вторая свистнула над головой у Щукина и влепилась в стену напротив двери, отбив огромный кусок штукатурки. Николай инстинктивно втянул голову в плечи, не прерывая, впрочем, своей работы.

В это самое мгновение пол под его руками отозвался глухо и гулко.

«Здесь!» – стукнуло у него в голове. Он принялся шарить руками по паркету и среди извилистых трещин нащупал ровную – явно сделанную искусственно.

Запустив туда пальцы, Щукин сжал их на торце паркетной планки и потянул на себя.

Не поддается.

Он поднялся с колен и, упершись ногами в пол, дернул планку изо всех сил.

Тяжело поднялась и опрокинулась на сторону скрытая паркетом крышка люка.

– Как это? – ошарашенно спросил Григорий.

– Очень просто, – прокряхтел Щукин, с трудом разгибая поясницу. – Вот сюда и убежал наш Паганини.

– Здорово-о… – протянул Григорий, – подземный ход…

Пуля, пробившая дверь, врезалась в стоявшую на столе бутылку, и та разлетелась ослепительным снопом осколков и брызг.

Еще одна пуля опрокинула табуретку.

Щукин посмотрел в черное отверстие люка. Надо думать, что… Что тут думать? Прыгать туда, и все. Дверь разлетится в щепки через минуту…

Он выпрямился, сложил руки вдоль туловища и – стоя – прыгнул в люк.

Летел Щукин совсем недолго – метра, может быть, два. Приземлившись, он откатился в сторону. Через несколько секунд на земляной пол рядом с ним тяжело рухнул Григорий.

– Надо закрыть люк, – поднимаясь на ноги, шепнул ему Щукин.

Тот кивнул и, встав на цыпочки, закрыл за собой люк.

– Все равно эти бандиты догадаются, куда мы ушли, – прошептал он.

– Надеюсь, уже поздно будет, – ответил Щукин, – это подвал. Надо найти из него выход, и мы спасены.

«Студент, – тут же подумал Николай. – Он тоже где-то здесь… Черт, надо же, чтобы так все случилось. Если бы не братки за спиною, можно было бы спокойно поговорить с ним. А теперь скорее всего придется просто рвать когти».

– Ну и воняет тут, – негромко проговорил Григорий. Он принюхался и изрек: – Дерьмом воняет. Свежим.

Где-то далеко-далеко от них брезжил слабый свет.

– Пойдем туда, – предложил Щукин, – может быть, там есть выход…

Они тронулись в путь. Николай шел впереди. Через несколько шагов под ногами у него зачавкало, а вонь стала совершенно невыносимой.

Щукин наклонился и щелкнул зажигалкой.

– О черт! – пробормотал он, брезгливо потирая руки. – Тут дерьма почти по колено. Канализацию прорвало, наверное. А починить дед Паганини и не чешется. На то он и Паганини. Теперь понятно, почему у него в каморке так отвратительно пахнет.

– Что там? – спросил Григорий.

– Дерьмо.

– Ну, я же говорил! – обрадовался Григорий. – Оно самое. Свежее…

* * *

Прямо напротив коридора, из которого вышли Щукин с Григорием, была белая дверь. Над ней горел тусклый фонарь с запыленным стеклом.

– Должно быть, в эту дверь, – шепнул Григорий, – там выход…

Он уже направился к двери, когда она, скрипнув, отворилась. Щукин втянул Григория обратно в темный коридор, ухватив его за рукав.

Из комнаты, в которую вела дверь, вышел очень высокий худой человек в совершенно дикой для грязного вонючего подвала одежде – на нем был старый, но еще опрятный черный костюм и белая рубашка.

Человек был довольно молод, но почти совсем лыс. Глаза его прятались за очками с толстыми стеклами в старомодной роговой оправе.

На лице человека навсегда застыла гримаса смертельной тоски и бесконечной брезгливости по отношению к окружающему миру.

Григорий тихо ахнул.

Человек остановился на пороге комнаты, долго всматривался в скрывающую приятелей темноту и, качнув головой, исчез в боковом проходе, который ни Щукин, ни Григорий раньше не заметили.

– Ничего себе, – прошептал Григорий, – Машка, значит, не врала… Хотя я сразу понял, что не врала.

– Кто это? – спросил Щукин, хотя он уже узнал этого человека.

– Студент, – ответил Григорий, – вот он нам и попался. Только теперь нам немного не до него. Надо собственные шкуры спасать.

Щукин ничего не ответил.

Он осторожно выглянул из-за угла в проход, куда ушел Студент. Там было совсем темно, ничего не видно.

– Не пойдем туда! – бормотал у него над ухом Григорий. – Ни хрена увидеть нельзя. Кто знает, что там? Пойдем туда, где светло. Что за этой белой дверью, интересно? Надеюсь, выход…

Он открыл белую дверь и шагнул за порог. Щукин почти бездумно последовал за ним.

«Студент! Студент! – стучало у него в голове. – Студент! Студент!»

Белая дверь тихо закрылась за ними.

* * *

– Мать твою, – выговорил Григорий.

Комната была довольно большой, но казалась очень тесной из-за множества ослепительно белых гипсовых скульптур, находящихся в ней.

Не меньше полусотни безруких, безногих и безголовых женских тел стояли на подставках, были прислонены к стене или просто лежали на полу.