Приговор
Шрифт:
День Детей, вскоре после полудня
Очень приятно, что тебе удалось убедить не только мать, но и отца. Ты пишешь, что и не думаешь себя насиловать… Верю. Это замечательно.
Откровенно говоря, прочитав твоё предыдущее письмо, я был готов к тому, что оно последнее. Потому что нечто подобное со мной уже случалось. У меня завязалась было переписка со студенткой Медицинского университета префектуры Иватэ, мы обменялись несколькими письмами, а потом пришло письмо от её отца. Он оказался директором хирургической клиники, был чрезвычайно любезен, но при этом строго-настрого запретил мне переписываться с его дочерью, ибо это может оказать на неё дурное влияние. И сама девушка больше мне не писала.
Я не могу писать даже брату. Ему, видите ли, не хочется, чтобы обо мне узнали его дети. Правда, мне не возбраняется писать матери и тому брату, который живёт в Париже. А уж если мои родные настроены против меня, то о твоих и говорить нечего, опасения твоей матери кажутся мне совершенно естественными. Словом, я был готов ко всему. Конечно, мне было грустно, и я даже всплакнул.
Но — ура! — получил твоё письмо. Как же я рад! И опять прослезился. Ну и плакса! Вот, одну слезинку приобщаю к письму, а чтобы ты поняла, где она, пущу в неё немного чернил.
Вечером
Сегодня был ясный и свежий, совсем майский день. По случаю праздника нам выдали по две штуки касива-моти. [22] Вот только в этом году что-то не видно в небе карпов, [23] может, из-за высотных зданий, которые появляются вокруг, как грибы? Раньше их в это время всегда было много.
Ты пишешь дипломную работу? Говоришь, тема у тебя «Взаимосвязь между рисунками больных шизофренией и тестом Роршаха в психологическом аспекте»?
Ты спрашиваешь, что означает иероглиф «восток» внутри цветка сакуры, который стоит в правом нижнем углу бумаги, на которой я пишу? А я думал, ты знаешь. Это отметка тюремного цензора. Помнишь, что Фрейд писал о цензуре? Это то же самое. Цензура не даёт бессознательному проявляться в сознательном. Кстати, на твоих письмах тоже есть соответствующие отметки, всё как положено. То есть если по Фрейду, то сознательное тоже находится под постоянным контролем. Ну как, теперь поняла? Наши с тобой разговоры проходят двойную фильтрацию, то есть вполне гигиеничны. Но, несмотря на фильтрацию, мы, как мне кажется, всё равно понимаем друг друга, ведь бессознательное и сознательное находятся в постоянном взаимодействии. Правду не скроешь, правда всегда так или иначе выходит наружу, это моё глубокое убеждение.
22
Касива-моти — специальные сладости, которые едят в День Детей. Сладкие пампушки с бобовой начинкой, завёрнутые в листок дуба-кясивй.
23
Карпы (коинобори) из бумаги или ткани вывешиваются на высоких шестах перед Днём Детей.
Четверг
Для середины мая вечер довольно зябкий. Во время землетрясения на Хоккайдо моя комнатка ходила ходуном. Интересно, где была ты в это время? Как странно, правда? Я сотрясаюсь вместе с тобой. Здесь во время землетрясения жутковато. Убежать-то даже в самом крайнем случае нельзя. Но на этот раз мне было всё равно. Ведь со мной ты.
Мать принесла мне розы. Она выращивает их в своём саду в Хаяме. Крупные цветки бархатисто-красные и кремовые. Они прекрасно смотрятся вместе, и глава новой школы икэбаны, Такэо, составил отличную композицию. А как ты думаешь? Взял цветы и ткнул в банку из-под растворимого кофе. Поскольку ваза того и гляди упадёт в силу своей крайней малости, я непочтительно зажал её между Большим католическим словарём и Библией. Чем не авангардная икэбана?
Как замечательно они пахнут! Воздух вокруг стал сладковатым и каким-то вязким, в душе тоже — душистая вязкость. Вот в такой обстановке сижу и читаю твоё письмо.
Надо же, оказывается, собирая материалы для своей дипломной работы, ты занимаешься с больными рисованием! Арт-терапия. Не знал о такой. Значит, ты ещё в школе начала заниматься масляной живописью? Неудивительно, что ты так хорошо рисуешь. Ты нарисовала мою комнату — как ты её себе представляешь. Европейская и японская комнаты получились почти точно, ну, в общих чертах. Да-а, а вот стены и окно выглядят у тебя как-то странно. Как будто в средневековом европейском замке. Ну, может, так и лучше, будит воображение. Вытащишь из стены камень, а за ним — тайный ход, внизу под окном — широкая река. Прекрасно! Отныне я буду видеть свою камеру именно такой, как ты её изобразила. Сила твоего воображения изменила мою реальность.
Как пахнет розами! Запах матери.
Я младший ребёнок, последыш, у нас с матерью сорок лет разницы, так что сейчас ей уже около восьмидесяти, совсем старуха. Старые люди любят поговорить о прошлом. Мать тоже. Она всегда приходит в благодушное настроение, когда говорит о прошлом, и я слушаю её, улыбаясь.
Я долго заблуждался относительно своей матери. Когда я был ребёнком, она преподавала родную речь в женской гимназии, днём её часто не бывало дома, и мне она казалась совершенно чужим человеком. Ну, во всяком случае, она явно была не из тех матерей, которые целыми днями возятся со своими отпрысками. Она придерживалась строгих правил и всегда бдительно следила за тем, чтобы я правильно воспитывался, но при этом была чрезвычайно скупа на простые человеческие чувства. Никогда не плакала и не жаловалась, а я воспринимал это как отсутствие женственной мягкости и проявление властности натуры. У меня есть записки, которые называются «О зле», там я описываю всю свою жизнь от рождения до совершения преступления, так вот, даже когда я их писал, я думал так же. И только в последнее время стал понимать мать. И научился ей сочувствовать, ведь ей было так тяжело: она одна вырастила троих сыновей, да ещё дала им возможность получить высшее образование.
Сегодня мать со смехом рассказала мне о том, как во время войны, когда нечего было есть, она выпрашивала в рыбной лавке требуху, вываривала её до такой степени, что даже кости становились мягкими, и подавала к рису на ужин, как пробиралась на территорию императорской виллы, потихоньку выкапывала там луковицы ликориса и варила их, от чего у нас был постоянный понос. Да, в те времена мы жили, мягко говоря, впроголодь. Главное воспоминание моего детства — постоянный, неутолимый голод, и теперь мне понятно, что все силы матери были направлены на то, чтобы как-то наполнить наши пустые желудки. Да, жизнь у неё была нелёгкая, и я искренне сочувствую ей.
Одно время мать и старший брат ссорились из-за отцовского наследства, и я был уверен, что причина в материнской скупости, но теперь я готов оправдывать её, ведь она не могла кормить всех нас на зарплату учительницы гимназии. Впрочем, «оправдывать», наверное, не совсем подходящее слово, в нём есть некоторая самонадеянность: я словно беру на себя право судить её. Правильнее будет сказать, что теперь я готов понять и принять тот образ жизни, который вела мать.
По мере того как менялось моё отношение к матери, мне становилось всё труднее перечитывать свои записки «О зле». Поэтому я сунул их куда-то в ящик комода, и они там до сих пор валяются. Когда я их писал, я ненавидел мать и братьев, но теперь всё по-другому. Герой этих записок, то есть «я», изображён крайне односторонне, и мне захотелось написать что-то вроде продолжения, описать свою жизнь в тюрьме, но выполнить это чрезвычайно трудно. Во-первых, потому, что у меня уже нет времени, а во-вторых, из-за этой пресловутой «двойной цензуры». Я могу писать только, так сказать, тщательно отфильтрованные произведения, типа тюремного дневника, который печатается в «Мечтаниях». Жаль, конечно, но это предел возможного.
Ах да, ещё мать рассказывала о маринованных хамабофу. Я в детстве очень их любил, но никогда не знал, что она сама ходила за ними к морю. Так приятно, когда она вспоминает всякие истории из моего детства! Начинаешь ощущать полноту жизни.
Четверг, вечером
Только что вернулся, смотрели по телевизору сумо. Два раза в месяц у нас устраиваются телевизионные просмотры, во время которых нас угощают лапшой — удоном или собой. Некоторые предпочитают лапшу самому просмотру, но мне нравится и то и другое. Свободные люди могут смотреть телевизор когда захотят, да и лапша для них не бог весть какое угощение, но для нас это настоящее событие.
Пятница, рано утром
Чирикают воробьи, ба, да их тут целая стайка! Цветут розы во внутреннем дворике. Вставать, что ли? Только что зевнул во весь рот, диаметр зевка (измерил линейкой) 5 см 8 мм. Весна уже на исходе, скоро лето. Остро ощущаю, как прекрасна жизнь! Особенно теперь, когда я знаю, что ты встречаешь лето вместе со мной.
Вот что странно — когда я читаю твои письма или пишу тебе сам, я стараюсь видеть в людях только хорошее. Впрочем, нет, я неправильно выразился, скорее так — мне хочется принимать человека целиком — со всеми его достоинствами и недостатками. В юности я видел в людях одни недостатки и, как всегда в таких случаях бывает, злился, когда мне указывали на мои собственные.
Да я и теперь в таких случаях злюсь! Да, да, плачу, прихожу в отчаяние, раздражаюсь… Но когда видишь в окружающих только дурное, в душе остаётся неприятный осадок. Потом, поразмыслив, начинаешь понимать, что лучше было бы войти в положение другого человека и постараться его понять, тогда и злость разом бы улетучилась…
Пятница, поздно вечером
Целый день читал. В японской комнате. За исключением спортивного часа, всё время просидел с книгой, читал, конспектировал, размышлял, издавая всякие дурацкие возгласы типа: «Да ну?», «Какого чёрта!», «Вот тебе на!» Ну и разные другие, которые не для твоего слуха.
Здесь невольно начинаешь разговаривать сам с собой. Возникает привычка высказывать вслух всё, что приходит в голову. Никто не удивляется, когда ты разговариваешь сам с собой, к тому же одиночество переносится легче, если ты как бы сразу в нескольких лицах.
Да-а, небось, думаешь, какой же нытик этот Такэо? Наверняка думаешь! Иногда мне жаль, что я не слышу никаких голосов, ну, как те больные, которых ты изучаешь для своей дипломной работы. Вот было бы здорово! Стоит только пожелать —
услышу твой голос, тут же отвечу. Во всяком случае, не надо говорить вслух с самим собой.Сейчас вдруг услышал, что визжит радио. В моей камере оно выключено, но в соседних орёт в полную силу. Раньше я от этого страдал невыносимо. Теперь просто стараюсь не слушать. И действительно, каким-то чудом удаётся ничего не слышать.
Суббота, вечером
За окном каркает ворона. У нас во внутреннем дворике — несколько гималайских криптомерий, так она облюбовала себе высохшую голую верхушку самого большого дерева, прилетает на неё и начинает надрываться: «Посмотрите, как я высоко! Выше всех! Кар-кар!» Каркая, она по-дурацки дёргает хвостом, выпячивает грудь, выпендривается дальше некуда. Такая забавная! Будь я вороной, мне бы, наверное, тоже захотелось устроиться на том дереве…
В июне — традиционное перемещение, по этому случаю поднял циновки и сделал генеральную уборку. Хорошо ещё, что вещей мало, не то что зимой.
В этой комнате я жил уже много раз, сроднился с нею. Впрочем, я перебывал почти во всех комнатах, как и прочие старожилы, так что, в сущности, мне всё равно, куда меня переведут. Только бы по соседству не оказалось злостного болтуна и сплетника. Хорошо бы, конечно, рядом со мной снова поселили поэта К…
Воскресенье, утром
Перечитал законченный вчера текст для «Мечтаний», кое-что поправил, выпил кофе, сейчас смотрю правым глазом на серое небо и гадаю — пойдёт дождь или нет.
Понедельник, ближе к полудню
С утра льёт дождь, темно как вечером. Дождь стучит по оконному стеклу, как будто кто-то швыряет горстями бобы. В последнее время погода очень быстро меняется, наверное, потому, что скоро сезон дождей.
Ну вот, кончился. И шёл-то всего час с небольшим. Выглянуло солнце, и криптомерии засверкали мокрой хвоей.
Вторник, утром
До сих пор нас водили в баню раз в неделю, а с июня по сентябрь будут водить раз в пять дней. Чистота прежде всего. Из бани доносится пение пара. Ну, пение это, конечно, красивая метафора. На самом-то деле он рокочет, как бомбардировщик В-29. Ты спрашиваешь, как он рокочет? А таким особенным образом, будто бурчит в животе. Только что объявили, что я следующий, и я уже приготовил мыло, полотенце и смену белья.
Ах, блаженство какое! Нет ничего лучше утренней ванны!
Вечером
Целый день читал. Две книги, всё как положено. Когда дошёл до последней страницы, загудел колокол в храме Гококудзи: «Ко-ончай!»
С семи часов по радио передают бейсбольный матч. Позволю себе послушать в награду за сегодняшнее прилежание.
Суббота, вечером
Интересно же он мыслит, твой молодой человек! Да уж… Семья — вздор, брак, дети — всё это ни к чему… Впрочем, для такого, как я, кто лишён и того и другого, его идеи — непомерная роскошь. Их может позволить себе только тот, у кого всё есть. Знаешь, я переписываюсь с одной девушкой, у неё полиомиелит, и она прикована к постели, так вот, её единственное желание — выйти замуж за человека с больными ногами. От написанного её рукой слова «замуж» словно исходит сияние, оно похоже на светящуюся изнутри жемчужину. Когда человек живёт столь малой мечтой, его слова начинают светиться от вложенных в них мыслей и чувств.
Каждый живёт по своим законам перспективы. Я, например, мечтаю о том, чтобы пройти хотя бы сто метров без конвоира, минут пятнадцать послушать в тихой комнате Баха, выпить бокал красного вина, полистать в книжной лавке новые издания, послушать вместе со своими братьями и сёстрами во Христе мессу в храме, погладить по головке ребёнка… Да что там, всего не перечислишь… Видишь? Всё, о чём я могу только мечтать, для тебя проще простого, мечтать о таком тебе и в голову не придёт… Но для меня каждое из перечисленного — настолько желанно, что я готов убить (да простит мне Бог эти слова), только чтобы это осуществилось.
Некоторые католические священники бывают слишком категоричны, пытаются, ни с чем не считаясь, навязать другим свои собственные ощущения, мне в таких случаях всегда становится грустно. Как-то меня посетил один патер, который, пожав мне руку, заявил: «Сегодня славный день. Мне удалось обменяться рукопожатием с приговорённым к смертной казни». Навесив на меня этот затасканный, унизительный ярлык, он потерял всякое представление о моей перспективе, и диалог меж нами стал невозможен.
Ты другая. Поместив меня в своём воображении в средневековую темницу, ты остро почувствовала мою перспективу, приняла её всем сердцем. Поэтому я могу со спокойной душой писать тебе обо всём. Меж нами возможен настоящий диалог.
Ну вот, получается, что я опять толкаю речь. Прости. Всё это я говорю в какой-то степени в назидание самому себе. Отдаваясь самокопанию, я часто теряю из виду перспективу собеседника. Есть за мной такой грех. Желаю, чтобы твой молодой человек всегда со вниманием относился к твоей перспективе.
Четверг, утром
Рад, что ты поправилась. Значит, ты показала ему моё письмо, он долго думал, и похоже, всё образуется… Прекрасно! Я так обрадовался, что бреясь, порезал себе подбородок. В объяснительной записке написал, что это из-за упадка духа, связанного с сезоном дождей. У нас здесь строго-настрого запрещено заниматься членовредительством, поэтому даже если ты порезался во время бритья, то должен представить рапорт, изложив, при каких обстоятельствах и по какой причине это произошло. Правда, у меня и в самом деле упадок духа, это факт, такое ощущение, будто от постоянной сырости и мрака заплесневела душа.
Вечером
Опять дождь. Розам во внутреннем дворике пришёл конец, увы. Повсюду валяются пожухлые бурые лепестки.
По четвергам ко мне приходит мать. Она всегда опирается на палку и позвякивает привязанным к кошельку колокольчиком. Она ждёт не дождётся брата, который должен в конце года приехать из Парижа. Он возглавляет парижский филиал одной торговой фирмы, женат на француженке, но детей у них нет. Иногда — два-три раза в год — он мне пишет. Сначала он присылал туалетную воду и сигареты, но, поняв, что они до меня не доходят, стал просто писать.
Самый старший брат у нас архитектор и привык к тому, что всё должно быть чётко, как по линейке, второй занимался в своё время французской литературой, он — я не хочу сказать, что в этом виновата французская литература, — изрядный разгильдяй, но, в сущности, человек добрый. В детстве я дружил больше с ним, чем со старшим. В университете он занимался дзюдо и был крепким и спортивным. Когда пять лет назад он приезжал в отпуск один и навестил меня, я его не узнал. Лысый, с брюшком. Он сказал, что его жена обо мне ничего не знает. По-японски она не читает, и, даже если ей попадаются на глаза мои письма, принимает их за деловую переписку.
В сезон дождей отовсюду выползают тараканы. На самом деле настоящее их нашествие было весной, но помещение обработали химикатами, и их значительно поубавилось, а теперь они вдруг снова активизировались. Тараканов мне никак не удаётся полюбить, и недавно до меня дошло почему. Дело в том, что тараканы живут в нашем мире уже триста миллионов лет, они существовали ещё до ледникового периода. Наверное, их обособленность, оторванность от людей и вызывает отвращение. Да и само слово «отвратительный» связано с «отворотиться», отворотиться от чего-то чуждого, инородного, правда ведь?
Вот и сейчас рядом с подушкой пасётся тройка этих реликтов, у которых за спиной триста миллионов лет. Да нет, какая там тройка, семёрка. А вот и новые ползут. Это так называемые чёрные тараканы с маслянисто блестящими, чёрными, как смоль, спинками. У них длинные крылья, значит, самцы. Если на них некоторое время внимательно смотреть, то удаётся побороть отвращение, и оно сменяется изумлением. Перед чудом жизни, порождённой тьмой.
Вторник, под вечер
Сегодня у нас были соревнования по бейсболу. Дружеский матч с другой командой на большой спортплощадке. Я выбил три хоумрана! День очень душный, из меня вылилось стакана три пота. Раньше я не очень-то увлекался спортом. Мне казалось, что заботиться о своём здоровье бессмысленно. Но после того как ко мне стали залетать прелестные пташки от мадемуазель Эцуко, ощущение пустоты исчезло, и сегодня я провёл на спортплощадке добрых два часа.
Пятница, вечером
Такая хорошая была погода, но, что поделаешь, сезон дождей есть сезон дождей, к вечеру всё-таки полило. На балконе галдят воробьи, пережидают дождь.
Я теперь в новой комнате. Утром справил новоселье. Эта комната расположена севернее прежней, то есть ближе к городу, если залезть на стол, видна автошкола и жилой дом. Разбирал вещи, на что ушло минут двадцать. Вещей у меня совсем немного, как у монахини — они ведь очень часто сводят число личных вещей к минимуму, считая, что таким образом «отказываются от мирского». Нам разрешено иметь семь книг, не считая словарей. Прочитав книгу, я сразу же её конспектирую, потом либо отдаю на хранение (на склад), либо отсылаю домой матери и запрашиваю следующую. Читаю я много, ты можешь подумать, что у меня тут большая библиотека, но на самом деле на полке всего семь книг. В комнате всегда порядок, как будто я путешествую, а здесь остановился временно. И в любой момент могу сняться с места и отправиться дальше.
В этой комнате я ещё не жил. Она далеко от бани, так что можно не бояться налётов В-29. Соседа мне оставили — это поэт К. Чему я очень рад. Кто с другой стороны, пока не знаю.