Приговорённые (майор Девяткин - 3)

– Такая история получилась странная, – смущенно проговорил он. – Труп Коли Степанова числился у нас под номером тридцать три дробь два. Так вот, откуда-то позвонили, видимо, большие начальники или еще кто. Короче, попросили, чтобы этого Степанова перевезли в другой морг.

– Почему, в чем дело?

– Я сам сюда недавно устроился, друзья помогли. Место хлебное, много желающих попасть в санитары. Но репутация у морга еще та… Говорят, что у «жмуриков», которые скоропостижно скончались на улице, в метро или в такси и были доставлены сюда, пропадали вещи. Мобильные телефоны, деньги, кольца… А при вскрытии санитары и врачи выламывают золотые коронки.

– Это правда?

– Слухи я оставляю без комментариев. – Санитар лукаво подмигнул собеседнику и добавил: – Поэтому последнее время нам и достается так много бомжей и нищих бродяжек. Видно, друзья этого Коли волновались, чтобы чего не пропало и золотые коронки остались на месте. Вот и похлопотали, чтобы тело перевезли в другой морг.

– Коля Степанов – это семилетний мальчик. У него нет и не может быть ценных вещей, он всю жизнь прожил в детском доме. И золотых зубов во рту тоже нет и быть не может.

– Тогда не знаю, – поскреб ногтями затылок санитар. – В карточке регистрации было сказано, что во рту трупа – четыре коронки желтого металла. Я думал, что из-за этих вставных зубов весь сыр-бор. Кто-то звонил дежурному врачу. А потом приехала машина, и труп забрали. Такая история…

– Можете выяснить, куда увезли тело?

Санитар вернулся через пару минут и назвал номер другого морга.

Николай Макарович появился в кабинете только через час. Джейн сидела на том же месте, разглядывая носки своих башмаков. Ботинки она нашла на табурете вместе с новой одеждой. Обувь поношенная, но сделана из толстой кожи, поэтому развалится еще не скоро. Кажется, такие же башмаки носила Королева Виктория.

Джейн подумала, что до безумия ей осталось совсем немного. Бессонница и голод свое дело сделали.

Лихно сел за стол и сказал:

– Аносов – это не человек, а зверь, и вы получите тому доказательства. В случае отказа вы заставите меня сделать страшные вещи, которые я совсем не хочу делать. Подумайте о своем ребенке, об отце. Много ли ему осталось?

Джейн почувствовала, как в груди оборвалась какая-то ниточка. Оборвалась и ударила по сердцу. А сердце, словно бокал тонкого стекла, треснуло, а потом рассыпалось на мелкие осколки. Как долго она еще выдержит такую пытку? Пару дней? Неделю? Один час? Или ее уже сломали?

– Вы даете слово, что меня отпустят, как только я начерчу план того дома?

– Даю слово офицера, старшего офицера, что вас отпустят немедленно. Вы не проведете здесь ни одной лишней минуты. А мое слово дорогого стоит.

– Но чем вы докажете…

– Что вам не отрежут голову, а тело не зальют бетоном? – оборвал ее Николай Макарович. – Тут и доказывать ничего не надо. Как свидетель обвинения вы не опасны. Если захотите рассказать о своем приключении в полиции, очнетесь в сумасшедшем доме или в тюрьме. Кто поверит в историю про вашу жизнь в подвале вместе с женщиной-кочегаром? Про чертежи дома, которые от вас неизвестно кто требовал? Про Королеву Викторию…

Джейн помолчала минуту, потом пробормотала скроговоркой:

– Скажите своим… Ну, этим людям. Скажите им, чтобы принесли большие листы ватмана, штук десять-пятнадцать. Набор фломастеров, простые карандаши и чертежные инструменты, доску на подставке.

– Ну наконец-то. Есть хороший компьютер со специальной программой…

– Я работаю по старинке, большие чертежи удобнее делать на бумаге.

– Скоро вы все получите, – отчеканил Николай Макарович.

Когда Джейн привели обратно, в комнате было прибрано. Исчезло пальто, изъеденное молью, грязные обноски, что Королева Виктория надевала на работу. Бетонный пол тщательно отскоблили, бурых пятен запекшейся крови не видно. На топчане Джейн лежал новый матрас, теплое одеяло и комплект свежего постельного белья. Пахло стиральным порошком и хлоркой. На столе пять банок тушенки, рыбные консервы, круг копченой колбасы и краюха свежего хлеба.

Джейн застелила постель, подумала, что надо бы помыться в корыте и хоть немного поесть. Но сил хватило лишь на то, чтобы лечь и провалиться в космическую пустоту сна.

– Степанов Николай? – переспросила хрупкая миловидная женщина и перевернула страницу регистрационного журнала.

– Николай, – эхом отозвался Радченко.

– Идите за мной. – Женщина, цокая каблуками, быстро зашагала по коридору. – Между нами, по поводу этого Николая звонили уже несколько раз. И не только ваш знакомый профессор.

– Кто же еще звонил?

– Один чиновник из комитета здравоохранения при мэрии Москвы. Он посоветовал поскорее провести вскрытие и кремировать тело. По его данным, покойный был болен опасной вирусной болезнью. Позже звонили из полиции, спрашивали, когда будет кремировано тело и почему мы так долго тянем. Я сказала, что вскрытия еще не проводили, а они ответили, что нет никакой нужды это вскрытие делать…

– И что вы?

– У меня ночное дежурство, я предупредила, что закончу вскрытие приблизительно в три часа утра.

– Вы не спросили, к чему такая спешка?

– Я всего лишь врач-интерн, и мне вопросы задавать не полагается.

– На трупе есть синяки, гематомы?

– Синяков хватает. Ему сильно досталось перед смертью. Все лицо разбито.

– Ножевые раны? Следы удушения?

– Этого нет, – покачала головой врач. – Я осмотрела пострадавшего. Ножевых или пулевых ранений не наблюдается. Несмотря на все эти синяки и ссадины, я думаю, что смерть ненасильственная.

Она распахнула дверь ярко освещенного зала, летящей походкой прошла мимо пустых секционных столов к дальнему угловому столу и сдернула простыню. Радченко шагнул вперед, остановился и замер. Перед ним на гладкой мраморной поверхности стола лежал крупный мужчина лет пятидесяти. Физиономия распухла от побоев, на губах запеклась кровавая корка. К большому пальцу правой ноги привязана клеенчатая бирка, на которой химическим карандашом написали: «Николай Петрович Степанов. Предположительно – бродяга».

Глава седьмая

Девяткин вышел из последнего вагона электрички. Перрон был пуст. За платформой глубокий овраг и посадки сосен в три ряда, за ними снежное поле, граница которого сливалась с серым небом. По другую сторону насыпи уходила вдаль кирпичная стена, за ней – территория цементного завода.

Девяткин подумал, что экстрасенс Елена Белова живет слишком далеко от Москвы, да и место здесь не самое живописное. Он поставил на землю тощий портфель, вытащил из кармана кусок бумаги, на котором был нарисован план местности, и зашагал вдоль обочины дальше, размышляя о случившемся.

В составе оперативной бригады он был вызван в район Строгино. На берегу Москвы-реки, на задах спасательной станции, нашли расчлененный обезглавленный труп мужчины. Точнее, фрагменты тела, упакованные в пакеты и сложенные в огромный мешок. Пришлось заняться бумажной работой, исписать несколько страниц протокола. А потом накоротке переговорить с судебным экспертом, мрачным парнем, насквозь провонявшим формалином.

Эксперт сказал, что убийство, видимо, произошло недели три назад, где-то на квартире. Тело расфасовали по пакетам, сложили в мешок. Труп распиливали ножовкой, а не рубили топором. Значит, убийца человек опытный и осторожный, боялся потревожить соседей.