Приказ есть приказ

Делегации и дела были забыты. Они весело болтали на всевозможные темы, вспоминали Москву, в которой Мишка бывала пару раз, и Прагу, в которой Евгений не был вовсе, хотели попробовать виски, но девушка сморщила носик и решили ограничиться вином, которого на столах тоже было в избытке. У Мишки появилось желание отведать чего-нибудь экзотического, местного, но Миронову удалось убедить ее в том, что с непривычки это может пагубно отразиться на желудке, так что перекусывали обычными жареными цыплятами. Впрочем, вареных бананов все же попробовали, и это блюдо не понравилось им обоим. В общем, состоялось родство душ. О единении тел даже намека не было. Евгений словно вернулся в свои курсантские годы, был весел, остроумен, и девушка то и дело прыскала от смеха.

Оперативник иногда ловил улыбки своей команды, а однажды Борька Оруджев в открытую показал ему большой палец, одобрительно кивая, дескать, давай командир, молодец, так держать! Мишка этого жеста не видела, а Евгений в ответ скорчил грозную гримасу — отстаньте, уроды! Уроды поняли и отстали, тем более, что службу не забывали и незаметно наблюдали за всем происходящем вокруг. Замполит Сытин делал вид, что ничего особенного не происходит. Он был доволен и тем, что орлы Миронова «водку не пьянствуют и хулиганства не нарушают».

День пролетел незаметно, около пяти часов вечера чехословацкую делегацию стали рассаживать по автомобилям, чтобы везти в аэропорт. Все официальные бумаги были подписаны, все речи и тосты сказаны, комсомольским бонзам пора было возвращаться в Луанду. Мишка, естественно, тоже улетала. Девушка даже прослезилась, прощаясь с Евгением, сунула ему в нагрудный карман бумажку со своим пражским адресом и расцеловала бравого советского «военного переводчика». Миронов знал, что ему никогда не придется побывать в Чехословакии. Но, даже если и будет, хотя бы проездом, ни за что не станет разыскивать это милое создание. Потому как — служба.

Не придумав ничего лучше, он снял пятнистое фапловское кепи и нахлобучил его на пушистые волосы переводчицы — на память! Она совсем растрогалась, слезы лились чуть ли не ручьем. Евгению с трудом удалось успокоить девушку и подсадить ее в автомобиль. Он стоял, глядя вслед отъезжающей колонне и крутил головой в некотором остолбенении. Надо же, какие оказии на войне случаются! Хоть кино снимай или роман пиши!

Замполит Сытин сам сидел за рулем принадлежавших миссии «жигулей», и вся команда Миронова в маленький автомобиль не помещалась. Когда добирались на мероприятие, Штефырцу и Монастырева Евгений посадил в ангольскую муниципальную машину. Сейчас же везти их, кроме подполковника, было некому.

— Эй, Эужен! — окликнули Миронова. Днем, среди прочего, Мишка познакомила Евгения с журналистом из центральной комсомольской газеты Чехословакии, которого так и звали — Карел Чех. И сейчас это знакомство очень пригодилось. Журналисту местные власти предоставили старенький «фордик» с шофером, и Карел любезно согласился подвезти до Лубанго Миронова и еще одного из его подчиненных. Вызвался ехать Штефырца и мгновенно юркнул на заднее сидение. Но Миронов прогнал его вперед, а сзади расположились они с журналистом.

Мишка решил отомстить и вкрадчиво поинтересовался, удалось ли командиру…

Евгений велел ему не совать нос в командирские дела, а потом добавил:

— Между прочим, ее так же, как и тебя зовут!

Молдаванин не понял.

— Штефырцей, что ли?

— Мишкой, обалдуй! Но у нее нет волос на груди и руках, как у тебя.

Оперативник притих, соображая, что ему сейчас выдали: комплимент или шпильку.

В принципе, за помощью можно было обратиться и к кубинцам, они бы не отказали, но Миронов не стал этого делать, решив, что получится перебор, ведь буквально перед отъездом к нему подбежал запыхавшийся кубинский солдатик и, козырнув, передал завернутую в страницу «Гранмы» бутылку «Гавана-Клуб». Не соврал, значит, незнакомец. Это был дорогой подарок, кубинцы свой ром ценили очень высоко и с посторонними делились неохотно. Евгений развернул газету. Надписи на этикетке не было.

Запасливый чех за обедом потихоньку успел перелить в плоскую, но объемистую фляжку, обтянутую кожей, некое количество виски, а также захватил пакет с бутербродами, и путешествовать им предстояло не без приятствия. Темы разговоров были ничего не значащими. Репортер, оказавшийся большим говоруном и прилично изъяснявшийся по-русски, рассказывал о своих зарубежных командировках в Ольстер, Нью-Йорк, Египет, Перу (Евгений внутренне напрягся). Миронов и Штефырца в основном помалкивали, да прикладывались к фляжке. Потом оказалось, что Чех — закоренелый битломан. Поговорили о «Битлз», эта тема была Евгению хорошо знакома и близка. Карел жаловался:

— Представляешь, — глоток из фляжки, — попалась мне коробка со всеми битловскими дисками. Сохранность — новье! Но стоила обалденные деньги. Я затрясся, — еще глоток, — и купил! Так жена, когда узнала, сколько это чудо стоит, чуть из дому меня не прогнала. Требовала, — очередной глоток, — чтобы я коробку продал! Не добилась! Ура!

— Ура-а! — подхватили Евгений и Мишка.

Возникло предложение спеть что-нибудь из «битлов». Штефырца слов не знал, поэтому подтягивал только мелодию. Пели (во весь голос) Чех и Миронов. Посмотреть со стороны — совершенно психоделическая картина: в лучах красного, огромного, закатного африканского солнца по бушу в американском автомобиле несутся советский офицер и чехословацкий журналист и на всю округу орут «Желтую подводную лодку»! Да их сами бы «битлы» расцеловали в обе щеки, доведись им такое увидеть!

Расстались у ворот миссии совершенными друзьями. Карел, как и Мишка, сунул Евгению в карман записочку со своим адресом. Хоть, действительно, поезжай в Чехословакию!

Остальные члены команды вылезали из «жигулей» Сытина. Миронов заметил вопросительные взгляды, направленные на Штефырцу. Мишка огорченно вздохнул и покачал головой. Евгений понял, что имелось в виду. Вот же, собаки страшные! Так им интересна личная жизнь командира!

Замполит, по всей видимости, не слышал песнопений в следовавшей за ним машине, поездкой остался доволен, претензий к группе Миронова не имел. Это Евгений понял по тону, которым с ним разговаривал Гавкалка. Рыкающие нотки в голосе старшего военного советника округа не появились. Выслушал короткий доклад и велел отдыхать до завтрашнего дня.

На ужин никто, естественно, не пошел. Тем более что не один чешский журналист оказался таким ушлым. Толик Монастырев тоже постарался на провиантском фронте и приволок с собой не только цыплят, но даже половинку жареного поросенка, не говоря уже о нескольких бутылках, содержавших отнюдь не лимонад. На укоризненный взгляд командира Портос пожал плечами и пробасил:

— А если они сами предлагали!

Следующую неделю группа Миронова, что называется, «била баклуши». То есть не делала абсолютно ничего полезного. Ну, да, они являлись утром на построение и политинформацию, а затем… А затем отправлялись обратно в свой флигелек и принимались скучать, причем с каждым днем все отчаяннее. Положение группы в лубанговской военной миссии было совершенно двусмысленным. С одной стороны, без дела сидят здоровые молодые парни, специалисты в военном деле и многом другом, чего-то ждут и постоянно готовы к активным действиям. Но с другой стороны, эти активные действия никак не начинаются и неизвестно, начнутся ли вообще? Да ведь никто и не знает, что это за активные действия? К обычной работе в самой миссии — ну, там, ремонтом техники заниматься, Гавкалка по каким-то своим соображениям группу не привлекал, как не пробовал направить кого-нибудь из мироновцев потрудиться переводчиком или хотя бы территорию убирать. А сам Евгений, мучимый смутными подозрениями, к полковнику с требованиями предоставления фронта работ не приставал. Ребята его начинали понемногу звереть от безделья, а это, несмотря на дисциплину, царившую в группе, могло привести к очень предсказуемым последствиям.

Например, Леня Шишов и Борька Оруджев вечером сбегали в самоволку, то есть втихаря перемахнули в укромном уголке невысокий забор и прогулялись по городу. Так, в целях рекогносцировки. Втык от Евгения они, конечно, получили, но очень небольшой. Миронов понимал состояние своих застоявшихся бойцов, и сам уже подумывал о такой прогулке. Так вот Леня, а еще пуще Борька, красочно описали товарищам, какие здесь, в Лубанго, встречаются «мамзели» и как они призывно поглядывают на советских офицеров. Товарищи призадумались.