Приказано выжить
Шрифт:
И тогда, забыв имя генерала Жиро, Донован принял решение: как и в Китае, — играть «состоявшуюся карту», то есть искать ключи к коллаборационисту и изменнику Дарлану.
Естественно, Рузвельт не знал и не мог знать об этой игре ОСС: ему представили доклад, из которого со всей очевидностью явствовало, что де Голль слишком своенравен и неуправляем. Поддерживая его, Штаты будут — вольно или невольно — способствовать колониальным претензиям Лондона и Парижа; Африка по-прежнему останется закрытой зоной для американского «демократического эксперимента»; Жиро — слишком «военный», с ним не сговоришься.
Впрочем, Донован
Тем не менее уже после того как ОСС «поставило» на предателя Дарлана, Розенборо, агент Донована, зондирующий контакт с людьми де Голля, убедился, что единственно серьезной фигурой из всех тех, кто возглавлял борьбу французов за рубежом, является де Голль.
Штаб планирования ОСС поддерживал мнение Розенборо, ибо этому подразделению было позволено все, кроме одного: люди, конструировавшие политику, не имели права лгать — пусть самая горькая правда, но правда, только правда, ничего кроме правды…
Тогда агент ОСС Шепард начал более предметные переговоры с левым, примкнувшим к голлистам, — Эммануэлем д'Астье де ля Вижери. Тот прибыл в Лондон с юга Франции.
— Мы, те, кто сражается с оружием в руках за свободу Франции, никогда не позволим себе пасть до того, чтобы войти в контакт с Дарланом. Даже достойный уважения Жиро не может стать лидером сражающейся Франции, поскольку все мы признаем лишь одного человека — Шарля де Голля.
Но Донован решил ни в коем случае не отступать от намеченного плана; упорство, однако, полезно живописцу, следующему правде натуры и цвету; политик, слепо придерживающийся выбранной линии, рано или поздно обречен на проигрыш; умение вовремя переориентироваться — удел талантов; Донован был способным разведчиком, но талантливым политиком — никогда.
К Розенборо и Шепарду не прислушались, людям из отдела планирования было рекомендовано «не суетиться под клиентом»: задуманное Донованом следует осуществить — и точка.
Де Голлю было запрещено сообщать о дате предстоящей высадки союзников на Севере Африки.
Офицерам ОСС предложили воздержаться от дальнейших контактов с его людьми.
Генерала Жиро тайно везли из Франции на Север Африки; тем не менее его высадили из подводной лодки в Гибралтаре лишь на следующий день после того, как англо-американцы высадились в Африке.
Жиро торжественно приветствовали командующий экспедиционной армией союзников Эйзенхауэр и майор ОСС Леон Достер.
Однако Жиро ошеломил Эйзенхауэра требованием немедленной высадки союзников на юге Франции и передачи верховного командования ему, новому лидеру.
Тогда-то Мэрфи встретился в Алжире с петеновским верховным комиссаром Дарланом и предложил сделку: он, пронацист, предатель Франции, черный антисемит и гитлеровский симпатик, объявляет перемирие с высадившимися англо-американскими войсками и, пользуясь поддержкой ОСС, провозглашает себя диктатором Севера Африки.
Анри д'Астье де ля Вижери, брат Эммануэля, подпольщика, связанного с левыми в оккупированной Франции, был начальником секретной полиции у Дарлана. Кагуляр, — но не фашист по убеждениям, а роялист, — он начал готовить заговор против Дарлана.
Молодой монархист Фернан Бонье де ля Шапель убил Дарлана;
через двадцать восемь часов он был расстрелян; просьбу о помиловании отменил генерал Анри Жиро.На следующий день Жиро назначил одного из самых реакционных петеновских генералов на пост главы чрезвычайного трибунала по расследованию обстоятельств убийства Дарлана.
А после этого санкции обрушились на голлистов с сокрушающей силой.
Все те, кто поддерживал генерала де Голля и его «Свободную Францию», были схвачены и отправлены в концентрационные лагеря на юг Алжира, в пустыню.
…Так, перешагнув через трупы многих политических деятелей, офицеры Донована шли к своему могуществу.
Ступени, по которым ОСС шагала к могуществу, были сложены из трупов политических деятелей.
— Ребята, — повторял Донован, — все можно, абсолютно все, если только это действительно на пользу Америке…
На «пользу Америке», тем ее корпорациям, которые мечтали о владычестве в послевоенной Германии, был Гиммлер с его аппаратом подавления, поэтому Центр весьма внимательно наблюдал за каждым шагом Донована и его головного отряда в Берне.
Исаев поэтому и должен был оказаться той лакмусовой бумажкой, которая быстрее всего могла прореагировать на происходящее и передать сигнал тревоги из Берлина.
…«Берлин. Юстасу.
Срочно сообщите о судьбе обергруппенфюрера СС Карла Вольфа. По нашим сведениям, он вернулся в Северную Италию. Так ли это?
Центр».
11. ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА
После того как Мюллер уверился в том, что Штирлиц связан с Москвою, он до конца понял, как ему следует поступать, ибо его план работы против Кремля состоял из нескольких фаз, впрямую друг с другом не связанных, но, тем не менее, подчиненных единому генеральному замыслу.
Поэтому, встретив Штирлица, он сказал:
— Дружище, подите-ка к себе и переоденьтесь. У вас в шкафу есть вечерний костюм, не так ли?
— Ваши люди даже подкладку пороли, смотрели, не держу ли я чего-либо в ватных плечиках, — ответил Штирлиц. — Предупредите, чтобы зашивали теми же нитками, я зоркий, группенфюрер, привык замечать мелочи.
— Распустились, — вздохнул Мюллер. — Накажу. Я ведь их лично инструктировал по поводу ниток.
— И что мы станем делать в вечерних костюмах?
— Слушать музыку, — ответил Мюллер. — Рейхсминистр военной экономики доктор Шпеер дал указание, чтобы электростанция снабжала светом зал филармонии; он благоволит музыкальному директору Герхарду фон Вестерману, даже с Геббельсом поссорился: тот приказал всех оркестрантов забрать в «фольксштурм», а Шпеер любит музыку. Сегодня дают концерт этого самого… боже, вылетело имя… ну, глухой старик…
— Бетховен, — сказал Штирлиц, тяжело посмотрев на Мюллера. — Он умер, когда был почти одного возраста с вами, вы же себя стариком не называете…
— Не обижайтесь, Штирлиц, это сентиментализм, а он мешает нашей работе…
— Вечерний костюм я надену, но без пальто мы в филармонии окочуримся, группенфюрер…
— От куда знаете?
— Я бываю там два раза в месяц, забыли?
— Не считайте, что я постоянно держу для вас личную охрану, Штирлиц. За вами смотрят только тогда и лишь там, где это целесообразно.