Приключение русских в Иностранном легионе
Шрифт:
Новые трудности
И теперь шёл по просёлочной дороге, даже не зная толком, куда она вообще его ведёт. Над ним опять ярко светило солнышко, птички небесные мило насвистывали свои песни, ни о чём плохом даже думать не хотелось. Прошло, каких – то пару часов в пути и первые проблемы стали давать о себе знать, не только от сильной боли в израненной ноге, но и в появившихся первых кровавых мозолях на пальцах его ног. Кроссовки, растоптанные по чьей – то ступне и задубевшие от времени, стали походить на два Испанских сапога времён Инквизиции. Так что ему приходилось каждые несколько километров пути, останавливаться в каком-нибудь поле, засеянном табаком, а если везло, то и в кустах спелой клубники, чтобы поменять пластыри на ногах, окончательно сбитых в кровь. Правильно люди говорят, что «Худа не бывает без добра» и в такие минуты отдыха ему можно было, смачно затянуться дешёвой сигареткой с поэтическим названием «Популярные» и подумать о вечном в тени берёз. Кстати, о спелых плодах клубники, как только он попадал в эти райские кущи, то набивал этой нежнейшей и спелой ягодой своё брюхо до такой степени, что его начинало воротить от неё и, только эта причина вынуждала его отступить. Каждый раз, выходя снова на большую дорогу, он весь измазанный клубничной мякотью, словно вампир кровью, зарекался «никогда больше не лезть на клубничное поле!» Но как только он видел знакомые ему зелёные насаждения, обвешенные красными ягодами, то он сразу же забывая всё на свете, вновь и вновь бросался в райские кущи.
Свят, свят, свят!
В один из вечеров, на окраине городишка Радом, крайняя нужда заставила его постучаться в ворота какого-то монастыря. И как будто во времена мрачного Средневековья, в маленьком окошке показалась откормленная свиная морда какого-то рабы божьего, со стрижкой из прошлого времени. Монах скорчил такую гримасу, словно увидел перед собой не обездоленного путника, но как, минимум, создание Ада. И вместо того, чтобы милостиво выслушать незваного гостя, тот стал неистово открещиваться, да так, что кончики его коротких пальцев, то и дело мелькали в окошке, на уровне его не очень высокого лба. И этот служитель Бога, не удосужившись вымолвить хотя бы одно слово, захлопнул окошко, за толщей тяжёлых дубовых ворот послышалась быстро удаляющаяся дробь, то ли деревянных подошв его башмаков, то ли чёртовых копыт. И такое неуважение просто вынудило нашего страждущего путника войти в стены церквушки, что стояла неподалёку от ворот монастыря, чтобы в ней пожаловаться Господу Богу на его нерадивых служителей. Внутри этого просторного помещения было уютно, тихо и тепло. Расставленные в центре длинные деревянные скамьи скорее напоминали, какую – то школу или сельский клуб для проведения партийных собраний. Разве что на древней стене, вместо серпа и молота, красовался крест. А справа от него, у самого входа, стояла какая – то лохань, из мрамора, судя по всему со святой водой и зачерпнув
Встреча с иноком
Слава Богу, за то, что ещё одному божьему сыну стало хоть на время, как говаривал Сталин: «Жить гораздо сытней, а стало быть, веселей!» Да и раны затягивались на нём, как на собаке, настолько быстро, что уже спустя какую-то неделю ночных марш-бросков, он мог свободно ступать на порезанную ногу. И, вообще, закалился в пути, также убавил в весе, сбросив почти все остатки подкожного жира. Человек ко всему привыкает и, стало быть, наш герой не стал тому исключением. Обычно он шёл по ночам из-за холода, который не давал уснуть. Зато, где-то ближе к полудню, когда бравые поляки уходили обедать, он, набив свою утробу, свежей партией клубники, заваливался спать до вечера, в первом попавшемся леске. Тем более, что ночью идти по пустынным дорогам было куда легче и приятнее, ему не нужно было видеть людей, глотать пыль, слышать пронзительные гудки проносившихся автомобилей. И ночью его не спрашивали местные насчёт «Мает пан злато чи не?» На подходе к Кракову, наш путник зашёл в первый, попавшийся ему на глаза костёл, ибо ему уже полюбилось отдыхать в тиши и прохладе церковных сооружений. Присев в уголке на скамеечке, он мог вздремнуть под неторопливую и убаюкивающую музыку, исходящую из невидимого органа. Иногда за счёт бога ему удавалось пополнить свои продовольственные запасы тем, что как говорится «Бог пошлёт», но такого счастья, как в самый первый раз, ему больше не перепадало. Но, опять-таки, как говорится «Не хлебом единым жив человек!» и на этот раз ему вдруг пронзительно захотелось простого человеческого общения и, не успев выйти из храма, он наткнулся на молодого поляка, одетого в длинную рясу. Этот молодой пан был примерно его возраста, поэтому было забавно понаблюдать за тем, как молодой батюшка умеет правильно себя держать: спинка ровно поставлена, плечики расправлены и шейка в лёгком прогибе, ну а про личико и губах, на которых ещё и молоко не обсохло, вообще ничего дурного не скажешь. Особенно восхищали его большие миндалевидные глаза с кротким взглядом, что будь наш путешественник иконописцем, то немедленно написал бы с него картину маслом «Вознесение Христа». Не зная с чего начать разговор, он вспомнил сцену из фильма «Овод», где к служителям культа обращались «Падре». И не торопясь, блудный сын подошёл вплотную к этому восхитительному иноку и с совершенно серьёзным выражением лица, выпалил: «Падре! Я грешен и вся жизнь моя, как череда одних лишь прегрешений!» При этом он смиренно опустил свою солнцем опалённую голову, потупив взгляд. На что польский батюшка с сильным акцентом, но вполне на сносном русском языке, повернувшись к грешнику, сказал замечательные слова: «Тебе надо покушать, сын мой. А то у тебя не останется сил на новые грехи, чтобы однажды за всё покаяться!» Такого ответа из уст служителя церкви наш герой не ожидал и сразу же проникся к нему уважением, отметив про себя: «Из этого инока может выйти настоящий священник!» По дороге к столовой, выяснилось, что батюшка ещё не Волшебник, но только учится этому ремеслу в местной семинарии. Так болтая, обо всём и ни о чём, молодые люди дошли до столовой, что имелась при здании общежития, где и проживал местные бурсаки. Столовка размешалась в одноэтажном помещении барачного типа со стенами, выложенными из белого кирпича, что делало её похожей на правление советского колхоза, где ничего особенного не было, кроме портретов Иисуса Христа, вместо портретов Ленина. Внутри помещения стояли обычные алюминиевые столы на четыре посадочных места, окошко для приёма грязной посуды, а также присутствовали две монашки, старая и молодая, причём, последняя ему показалась очень некрасивой. Даже мухи и те, почему-то избегали это общепитовское помещение и ответ на эту странность не заставил себя долго ждать. Молодая монашка, в сером, мышиного цвета, до пят одеянии, с вытянутым вперёд корявым лицом с двумя первыми невероятно большими лошадиными зубами поставила на стол (точнее, бросила) алюминиевую миску с едой. На дне миски красовались – ложка польской квашеной капусты похожая на китайскую лапшу, без морковки, и три задубевшие картофелины средних размеров, рядом лежали два тонюсеньких кусочка чёрного хлеба, один из которых был слегка помазан маргарином, а может и сливочным маслом. «Да! От такой пищи точно и мухи с голоду дохнут, и тараканы вешаются!» – подумалось ему, но из чувства уважения, он притронулся к нехитрой трапезе. Как вдруг он увидел ту же монашку в сером, что несла на серебряном подносе приятно пахнувшую снедь под металлическим колпаком. Судя по запаху, это был жареный цыплёнок. И лишь краем глаза удалось заметить, что на блюдечке стояли, в специальных стаканчиках, пара варёных яичек, покрытых сверху майонезом, а в глубокой пиале был салатик из свежих огурцов с укропом, а также ломтики белого хлеба свежей выпечки. А в завершение – в изящном графинчике слегка плескалась жидкость, похожая на красное сухое вино. В дверях монашка столкнулась с известным нам семинаристом, который зашёл попрощаться с нашим путником. Борис, с трудом проглотив последнюю картофелину, поблагодарил будущего святого отца от всего своего грешного сердца. Монашка же проворно скрылась в дверном проёме, унося с собой поднос с деликатесами. Грустная констатация факта, что не все мы едины перед нашим господом Богом! Семинарист, ничуть не смущаясь, поведал, что так вкусно здесь кормят только заезжих попов, но никак не простых смертных. Выйдя на улицу после такого скудного обеда, наш герой почувствовал ещё более жуткий приступ голода и поплёлся восвояси, явно обескураженный таким приёмом, в обход города Кракова. В укромном местечке, он сварил последние макароны, те самые, что ему достались после самого первого и чудесного посещения польской церкви. Пришлось горько констатировать, что у него от варшавских трёх булок хлеба, остались лишь позеленевшие от плесени крошки.
Бабья гора
Тем временем, дорога привела его в горную местность, где кроме молодых картофельных побегов, ничего на полях не произрастало вообще. Разве что попадалась колосившаяся рожь с ещё не налившимися злаками. После замечательной, во многих отношениях, клубничной полосы на своём пути и солнечных дней, наступала совсем другая жизнь. Свинцовые тучи то и дело нависали над головой, выливали на него потоки воды. Уже три дня ему приходилось довольствоваться на завтрак, обед и ужин исключительно молодой картошкой, размером чуть больше гороха, да и то в сыром виде, так как сварить её не представлялось возможным из-за непрестанных дождей. Но всё же, наш голодный, продрогший и промокший путник, приблизился к государственной границе, пока ещё нам братских стран, Польши и Чехословакии. Во избежание контакта с местными егерями, был выбран единственно верный план штурма известной в регионе и за его пределами, Бабьей горы! В народе же её величали «Гора ведьмы». Отрадно отметить то, что, практически, каждый поляк, к которому обращался Борис, с тем или иным вопросом, прекрасно говорил на великом и могучем русском языке и тот дед, что сидел на скамейке, около своей мазанки, не стал исключением из правил. Более того, он оказался бывшим нашим соотечественником, который, побывав в плену у фашистов, так и остался жить у одной доброй польки, а теперь, овдовев, коротал свой век в горах в полном одиночестве. Впервые за многие дни своего путешествия, Борис увидел своё отражение в стоящем зеркале и узнал, что прошло целых две недели с тех пор, как ринулся он в эту авантюру. Дед поведал ему, что курортный городок Завойя, что уютно разместился у подножия Бабьей горы, славится не только рассказами о нечистой силе, но и о своём постояльце, по имени Ленин, что когда-то проживал в этих местах. Впервые Борис не только вкусно отобедал у старика, но в беседе с ним уточнил свой план не законного перехода местной государственной границы. Обойти этот курортный городишко не представлялось возможным, поэтому его можно было пересечь вдоль оврага, по обе стороны которого расположились весьма солидные жилые постройки. Дедушка чуть было не умолял его остаться и ещё погостить у него, но Борис, отведав настоящего борща, собрался в путь, ибо жаждал следующей ночью штурмовать государственную границу Польши. На дорогу тот насыпал ему пару килограмм местных макарон и дал купюру в сто чешских крон. Этим он до глубины души растрогал нашего героя. Он, не скрывая своих слёз, распрощался со стариком, чтобы больше никогда в своей жизни не увидеться с ним. Нарушитель государственной границы решил, что поляки в массе своей истинные католики и стало быть, их пограничники не станут по ночам шастать около Чёртовой Горы и это место будет удачным для пересечения границы. За последние две недели окончательно оправившись от прежних травм он, будучи в хорошем настроении, подошёл к курортному городишку и в его воображении советского человека невольно рисовались, полоса заграждения из колючей проволоки, вооружённые до зубов охранники, натасканные овчарки и прочее. Спустившись на дно оврага, лазутчик сплёл себе на голову венок для маскировки и стал ползти в сторону видневшихся гор. Оказалось, что по дну этого оврага протекали сточные воды этого городка и вдобавок, это было местом сброса бытового мусора. В тот момент, когда путник чуть ли не по колено утопая в чёрной зловонной жиже, пробирался сквозь чащу крапивы, ему на голову сверху кто-то ссыпал несколько вёдер картофельной кожуры и прочих продовольственных отходов. Судя по запахам, которые доносились сверху, там располагался ресторан. Это всё выводило лазутчика из себя.
Он чувствовал себя изгоем, а в это самое время, поляки и их заграничные гости, сидя в удобных плетёных креслах на просторной веранде, не спеша вкушают всякие алкогольные напитки и беседуют, даже не подозревая про то, что под ними ползёт в сторону государственной границы настоящий советский лазутчик! Терпения у него хватило ровно до следующего случая, когда на его голову сбросили на этот раз, отходы рыбного производства. Он, забыв про все правила конспирации, взвыл и стал карабкаться наверх, по почти отвесной стене оврага. Несколько раз он съезжал обратно на дно, плюхаясь прямо в сточные воды, но опять цеплялся за какую-то растительность. Совершенно измазавшись в чёрной жиже и красной глине, наконец, вышел на поверхность. Диким взглядом он, посмотрев на посетителей рыбного ресторанчика, прорычал им: «Где граница?» На что те, даже не спрашивая его «Сталин курва?», в один голос хором ответили: «Ходи просто, пан!» И он, смахнув резким движением со своей головы на землю свой берёзовый венок и кости запутавшейся в его волосах рыбёшки, неловко потопал по указанному ему направлению. Шёл прямо по центральной улице живописного городка, оставляя на чистом асфальте мокрые следы неопределённого цвета. На удивление, даже польский полицейский, шедший ему на встречу, невольно отвёл взгляд в сторону. Город остался позади у него за спиной и лазутчик, пройдя через не очень широкое польское поле, уткнулся носом в стену многовекового хвойного леса. Потом он ещё долго всматривался в вершину горы, которую ему предстояло штурмовать и не найдя ни одной тропинки ринулся напропалую через бурелом. Солнце ушло спать и его лучи вообще не могли пробиваться сквозь кроны вековых сосен. Пришла ночь, но лазутчик, словно одержимый, карабкался и карабкался в кромешной темноте, на ощупь, куда – то вверх. Оттуда до него доносились странные звуки, похожие на удары шаманского бубна, а когда тот на время затихал, отчётливо были слышны женский визг и мужской хохот. «Шабаш!» – подумалось ему, и это последнее, о чём он подумал в эту секунду, и неожиданно для себя покатился кубарем вниз. Как полагается в таких случаях, в голове пронеслись воспоминания прошлой жизни, потом последовал удар обо что-то твёрдое, почувствовав сильную боль в области живота, он потерял сознание.
Польская граница
Раннее утро известило его из долины пением петухов, и он долгое время приходил в себя, как после тяжёлого сна. Очнувшись окончательно, он увидел под собой пропасть и себя, в форме буквы «Г» на толстенном стволе покосившейся сосны, но ещё цепляющейся корнями за жизнь. Солнце поднималось всё выше и его лучи, наконец, стали пробиваться сквозь кроны сосен. Восхождение было продолжено и через несколько часов отчаянной борьбы, он расписался камнем на польском пограничном столбе и поспешил вниз… в Словакию. Радовало то, что с той стороны спуск был, не так крут и вскоре он вышел на вполне просторную тропинку.
Был солнечный день и чтобы хоть как-то утолить голод, он стал жевать сухие макароны, запивая их чистой родниковой водой. Величественная красота гор, четкие линии скал, выступавшие из гигантских холмов, покрытых вековыми соснами – всё это на голубом фоне бескрайнего неба, по которому бегут куда – то облака «Белокрылые лошадки» или кораблики на белых парусах. Всё это должно было, непременно, настроить на поэтический лад или привести к размышлениям о вечности, если бы всё это время, пока он плутал по горным извилистым дорогам, его не преследовало неистребимое чувство сильного голода. Соловья баснями не кормят, но он несколько раз сам себя останавливал от соблазна развести огонь и сварить макароны в котелке, но не хотелось привлекать к себе внимание посторонних глаз. Внезапно, ему на встречу из тумана выплыл городишко, с деревянными халупами, вперемешку с панельными строениями времён местного застоя. Имя этому «шедевру» социалистического зодчества было – «Его превосходительство, господин Дольний Кулбин». Путник отоварился в местном магазине, разменяв свою сотню крон на словацкие макароны и ради любопытства, взял бутылочку
лимонада со странным названием «Киви». Вот она, какая, Словакия! Несколько дней шли непрерывно дожди и отмеривая очередные километры по горной извилистой дороге, которая каким-то чудом была проложена в этих узких долинах, а порою и просто прорубленная в отвесных скалах. Наш путник пытался вообще ни о чём не думать и даже никого не вспоминать, чтобы не травить себе душу. На последнем издыхании, взобравшись на очередной перевал, он обернулся, чтобы бросить взгляд назад и невольно залюбовался величием седых гор, округлые верхушки которых были покрыты, как ватой, серыми облаками. Тогда как дорога, по которой он шёл, с высоты птичьего полёта, казалась ему тоненькой светлой ленточкой на общей тёмной массе горного массива. Это, в свою очередь, чем – то напоминало стадо, куда – то вечно спешащих бизонов, их высокие холки были покрыты мехом зеленого цвета. Тогда как шерсть на их спинах была похожа на вековые ели и сосны, что на данный момент окружали нашего путника непроходимым частоколом, не оставляя ему никакой возможности куда-либо свернуть с однажды выбранного пути! Возвращаться назад не было никакого смысла и, вглядываясь в польскую карту дорог, на которой всё ещё был этот жуткий кусочек словацких Карпат, он мысленно приближал тот светлый день, когда он спустится с гор на ровную местность. Почему-то ему казалось, что это будет обязательно ясный солнечный денёк и под щебетание с пересвистом местных птах, он заберётся в чужой огород с тщательно возделанными грядками, где отведёт свою душу сладкой морковью, а если счастье перепадёт, то ещё и нарвёт себе на дорогу полный рюкзак длинных тепличных огурцов.Наши!
На третий день, проведённый в горах, к ночи, он услышал обрывки русской речи и даже подумал, что теряет разум, но по мере того, как стал приближаться к яркой точке света, он явно услышал, столь ему знакомое с детства «Твою мать!» Совершенно неожиданно ему открылась не большая поляна, на которой сидели у костра, как братья Месяцы, наши русские мужики. Полукругом от них выстроились несколько советских фур марки «КАМАЗ». Как в кино, ему захотелось крикнуть: «Наши!», но будто комок застрял в горле, что и не позволило ему излить охватившую его радость. Неимоверным внутренним усилием духа, он взял себя в руки, не спеша и не делая резких движений, приблизился к людям. В воздухе он почувствовал витающий божественный запах разогретой тушёнки. Наши мужики – дальнобойщики, появлению ночного гостя совершенно не удивились, пригласив незваного гостя к костру. Посыпались вопросы «Кто? Зачем, откуда и куда?» После чего они дружно пришли к выводу, что путешествие нашего героя было безумством чистой воды! Один из мужиков даже предложил подвести его обратно, прямо к советской границе. Другой дал ему открытую банку с камбалой в томатном соусе, а кто-то половину булки хлеба, за что ночной гость был им всем очень благодарен. После ужина, Борис поспешил с ними расстаться и продолжить путь, как вдруг кто-то из них его окликнул: «Постой! Вот тебе средство передвижения. Думал, домой привезу и отремонтирую, но тебе нужнее!» Сказав это, мужик выкатил ему из темноты древнего вида велосипед и вдогонку добавил: «Заднему тормозу хана пришла, но передний в рабочем состоянии, и важно, чтобы гонщик особо не разгонялся, притормаживал на спусках, чтобы вперёд через руль не вылететь». Этот велосипед был явно доисторической модели или, как минимум, музейный экспонат – педали этого чудища едва вращались, и его ржавая цепь издавала не скрип, но пронзительно душераздирающие вопли. В любом случае это подарок был лучше, чем ничего и ещё мог послужить в роли самоката, на котором можно будет скатываться с гор. Да и рюкзак можно было на нём транспортировать, ибо от его брезентовых лямок плечи, как и ноги, тоже были стёрты в кровь. Так новоиспечённый велогонщик, оседлав «Конька Горбунка», понёсся верхом стремительно вниз в кромешную тьму, навстречу своей судьбе! Он гнал велосипед всю ночь, почти без остановок, только иногда ему приходилось затаскивать своё транспортное средство на очередной бугорок, чтобы вновь лететь, сломя голову, вниз. Благо, была ночь, и почти не было ни одной встречной машины. Горная дорога была достаточно узкой, чтобы он смог вовремя разминуться с большегрузным автотранспортом! Утро он встретил около населённого пункта «Бьянка Быстрица», и увидев первый дорожный указатель на Братиславу, несказанно обрадовался! Проклятые горы остались у него, где-то далеко за спиной, а в шинах колёс уже почти не осталось воздуха и ещё какое-то время на велосипеде, можно было везти поклажу, но не больше! Около дороги путник заметил несколько старых деревьев и, приблизившись к ним, рассмотрел на ветках странные ягоды, которые показались ему знакомыми. Это была самая настоящая черешня, и он словно медведь стал тщательно обдирать ветку за веткой. С дороги послышались пронзительные автомобильные гудки – это знакомые дальнобойщики, заметив его в кроне облезлого дерева, прощались с ним, направляя свои фуры в сторону города Львова. Всё как в песне: «Дан приказ ему на Запад, им в другую сторону…» и мысленно попрощавшись с советскими дальнобойщиками и тщательно подъев черешневые деревья, да так, что на их ветках ни одной ягодки не осталось, он осторожно спустился на землю.
На Братиславу
На этом месте польская карта дорог уже закончилась, но стрелка на Братиславу чётко указывала ему направление и уже не боясь заблудиться, он уверенно зашагал в указанном направлении, по довольно неплохой дороге, сгрузив всю свою поклажу на старый велосипед. Порой казалось, что во встречных селах велосипед скрипел всё сильней и сильней, поэтому на подходе к Братиславе, с ним пришлось распрощаться, дабы не привлечь внимание местных стражей порядка. Войдя в большой город, путник был удивлён убогости столицы Словакии с её не ухоженными улицами, облезлыми фасадами зданий и каких – то неказистых строений. Для полноты картины, ему показалось, что не хватало только жирных свиней, купающихся в местных лужах. С грехом пополам, добравшись до берега реки с поэтическим названием «Дунай», наш путник был приятно удивлён несметным количествам пивных точек, разбросанных вдоль набережной, где мирно прогуливались местные граждане. Они время от времени останавливались, чтобы пропустить увесистую кружечку чёрного или светлого пива. В кармане Бориса предательски брякнули последние медяки, а желудок завыл сильнее, чем у собаки Павлов при виде горящей лампочки. «Пить или не пить? Вот в чём вопрос!» – невольно подумалось ему, и долго не ломая голову, наш Гамлет потратил всю свою наличность на две кружки пива, стоимостью по десять крон каждая. Не отходя далеко от ларька, он чинно присел на облезлую скамеечку и запустил свой облупленный нос в благодатную пену. Божественный напиток слегка ударил по мозгам голодного человека, и он понял, что жизнь не так уж и плоха, если к ней приглядеться! Но здесь на его пути встала серьёзная преграда в виде полноводной реки, толпы пограничников на мосту через неё и отсутствие карты, но какая – то сила направила его взгляд на огромный плакат с планом Братиславы и прилегающими к нему окрестностями. В результате чего выяснилось, что главное препятствие на его пути – река Дунай приходит, откуда – то из Австрии в районе Братиславы, тогда как в десяти километрах выше города, граница между сопредельными государствами проходила по его притоку. Наш лазутчик не стал долго задерживаться на месте и немедленно навострил свои лыжи в нужном направлении. По утру, он вошёл в село Дубравка и усевшись около местной церкви стал перебинтовывать свои напрочь испорченные ноги, на которых, казалось бы, не осталось живого места, а местами воспаление даже вызывало некоторое опасение. Кто – то заслонил ему солнце и, подняв голову, Борис увидел мужика в сером костюмчике, на лацкане которого красовался маленький серебряный крестик. Можно было сделать скоропалительное умозаключение, что пред ним предстал пусть не сам Господь Бог, но один из его представителей на этой бренной Земле. И этот самый мужик с крестиком, приятной физиономии в очках, придающих ему ещё больше значимости, на чисто русском языке, как будто у того на лбу было написано «Я – русский», с сочувственными нотками в голосе поинтересовался: «Что товарищ, ножки болят?» Что можно было ответить такому культурному человеку? И товарищ таким же сочувственным голосом держал ответ: «Да товарищ батюшка, обувь моя совсем износилась». Поп же без лишних слов, душевно и просто сказал: «Давай, товарищ, пойдём обедать, а уж после решим твою проблему!» Конечно, от попа можно было всякого словоблудства ожидать, но тут он полностью обезоружил своего оппонента. Этот поп явно внушал ему доверие! По дороге он объяснил своему гостю, что они идут в монастырь, нынче возвращённый церкви, где сейчас ведутся работы по отделке, а он является его настоятелем. Они зашли в одну из комнат, довольно просторную и хорошо освещённую естественным светом, где за длинным дубовым столом их поджидала очень приятной внешности, пухлая рыжеволосая женщина, лет сорока и двое детей – подростков обоих полов, то есть девочка и мальчик, похожие скорее на попа, чем на женщину. Посуда на длинном монастырском столе была простая из красной глины, но обед был шикарным! И супец с галушками мог запомниться на всю оставшуюся жизнь, как, впрочем, и всё остальное, что в этот день Господь им послал. Детишки засыпали его вопросами о сибирских медведях, о лютых морозах и о всякой всячине, которые батюшка исправно переводил, тогда, как попадья томно вздыхала. Особенно забавно она выпучивала глаза, подчёркивая своё несказанное удивление всему услышанному. После обеда доброжелательная хозяйка приготовила гостю шикарную ванну, и погрузить своё израненное тело в такую благость было несказанным удовольствием. Пока гость всё ещё плескался в горячей воде, попадья незаметно принесла две новые хлопчатобумажные майки и широкие спортивные трусы, которые обычно одевают боксёры, выходя на ринг и шикарные сандалии большого размера. В Европе было модно в таких длинных трусах выгуливаться на пляже! Благодаря судьбе и этим людям, он оказался помытым, побритым, да ещё и по последней моде вкованным! Оставалось решить вопрос с ногами и с обувью. Хозяйка принесла несколько валиков белоснежных бинтов, флакон с йодом и ещё какую – то белую присыпку, и лично занялась ногами нашего бедолаги. А он сидел на удобном мягком стуле и буквально тащился от того, что его окружили такой заботой, вниманием и состраданьем, уж больно горестно женщина всхлипывала, утирая очередную не прошеную слезу. И вот, он весь в бинтах, в новой футболке, в просторных панталонах, перебинтованный, да ещё в удобных, приятно поскрипывающих сандалиях, стал похожим на цивилизованного человека. Для полного счастья ему не хватало карты дорог сопредельных европейских государств и за этой картой они вместе с батюшкой отправились в книжный магазин, что оказался на этой же центральной площади столь гостеприимного словацкого городишка.
Зайдя в магазин, батюшка представил своего гостя двум молоденьким продавщицам, а те в свою очередь, как-то по-своему стали рассматривать молодого покупателя, не скрывая своего любопытства. А батюшка, ехидно улыбнувшись, предложил своему попутчику купить книгу, на которой было написано латиницей «Теория Секса», на что путник, глубоко вздохнув, ответил: «С теорией у меня всё в порядке и если нуждаюсь, то только в практике!» Батюшка, едва сдерживая удушье от смеха, перевёл его ответ милым словачкам, после чего последовал непрерывный взрыв смеха! Наконец, с грехом пополам, был найден шикарный атлас всех дорог Европы, стоимостью в сто местных крон. Поп стал настойчиво упрашивать своего гостя остаться при монастыре, погостить, поправить здоровье и потом решиться идти дальше, но тот внимательно выслушав веские аргументы святого отца, ответил коротко: «Только вперёд!» Надо отдать должное святому отцу за то, что он не стал настаивать на своём предложении и обратился с расспросами к проходившим мимо парням, то и дело, показывая рукой на своего гостя и со свойственным ему терпением выслушивая их. Затем он, открыв в атласе нужную страницу, указательным пальцем ткнул в то место, где, по мнению местных тимуровцев, можно легко уйти в Австрию. Расставание было до глубины души трогательным для обеих сторон, батюшка, всхлипнув на дорожку, достал из кармана две ассигнации по сто крон и две вторые сотни, которые Борису были в новинку. Служитель бога, видя замешательство, на лице блудного сына улыбнувшись, сказал: «Это австрийские шиллинги. Тебе они пригодятся». Искренне поблагодарив своего благодетеля, блудный сын пошёл в Австрию, по дороге заглянув в местный магазин, чтобы отоваривать чешские кроны.
Граница Чехословакии
По дороге к границе, он где-то сбился с пути, и, выйдя на довольно хорошую дорогу, очень поздно заметил то, что уткнулся в опущенный шлагбаум КПП местной заставы. Но в деревянной будке часового, почему-то не оказалось, и недолго думая, наш лазутчик, прогнувшись под шлагбаумом, пересёк ту самую заветную черту и двинулся в сторону речки, что была видна, в свете пурпура уходящего солнца. Первая сотня метров далась ему тяжело, и хотелось перейти на быстрый шаг, но какое – то шестое чувство советовало не торопиться. За своей спиной он услышал частую дробь от каблуков с металлическими набойками. Должно быть, это был часовой, возвращающийся из временной отлучки на вверенный ему пост. До путника донёсся столь знакомый ему из прошлой жизни противный лязг передёргивания затвора автомата. Невольно подумалось: «Будет кричать или сразу выстрелит?» и к горлу подкатил комок горечи, и противно заныло в солнечном сплетении. Ни крика, ни выстрела почему – то не последовало, пока пограничная застава не скрылась за первым поворотом, своим затылком лазутчик ощущал на себе этот пристальный взгляд. Быть может, часовой не поднял тревогу из страха засветить самовольное оставление вверенного ему поста, а может быть, просто был хорошим человеком, и ему не хотелось портить себе такой прекрасный июльский вечер поимкой очередного перебежчика. Солнце уже скрылось за горизонтом, а молодая луна затерялась за тучами, и вдруг стало так темно, что хоть глаз выколи и дорога сузилась до ширины тропинки, а потом и вовсе пропала, а путник уткнулся в непролазную топь. Ему казалось, что река, которую он видел с бугра пограничного КПП, совсем была рядом, но дорогу к ней преградило болото. Он уже оказался по пояс в дурно пахнувшей жиже, которая стала засасывать. Положение ухудшал тяжёлый рюкзак, который помимо пяти килограммов макарон и одежды, добротно сложенной в целлофановые пакеты, стал принимать ещё и смертельную влагу. Ему удалось скинуть с себя рюкзак, достать оттуда резиновую подушку, стал её быстро надувать, тогда как рюкзак благодаря воздуху, что, был в целлофановых мешках, болтался на воде как пузырёк. Паники не было и поэтому ему удалось переместить всю тяжесть своего тела на эту спасительную подушку и вытащить ноги из тины. Выбравшись на берег и притянув при помощи ветки, плавающий по поверхности болота рюкзак, лазутчик решил идти в обход болота, часто спотыкаясь и падая в кромешной темноте. Неожиданно вышла луна из-за туч. И перед ним открылась серебристая речная гладь. Недолго думая, он поплыл в Австрию, толкая впереди себя рюкзак с заветным грузом. Форсирование реки прошло, без каких-либо помех, благо течение этого притока великого Дуная было не таким уж сильным. На другом берегу его поджидала насыпная дамба, и ему пришлось немало покувыркаться, прежде чем он смог вместе со своим рюкзаком вскарабкаться по её скользкой поверхности.