Приключения 1984

Треска и грохота не было слышно. Они тонули в рабочем гуле машин парохода. Но хрупкая дрожь льдин, их сопротивление передавались на корпус, и Захаров, чувствуя их, представлял, как крошится белый панцирь Двины, открывая дорожку в море.

Первая историческая справка.

Два черных корабля, нещадно коптя небо, уходили в белые просторы, оставляя на берегу сгрудившиеся деревянные дома. Чем корабли дальше в море, тем дома теснее, тем они ниже... За кормой оставался холодный и голодный Архангельск, прифронтовой город, главная и последняя опора белогвардейского Северного правительства.

Английский экспедиционный корпус, понимая всю безнадежность борьбы с Красной Армией, покинул город еще в прошлом году. Правда, тайно от своего народа английское правительство продолжало снабжать белогвардейцев оружием, одеждой, снарядами, аэропланами.

От Англии не отставали и Соединенные Штаты Америки. Там формировались «добровольческие» отряды для борьбы с большевизмом.

Даже Бельгия отправила на Север сотню «добровольцев».

Эта помощь и давала возможность белой армии сдерживать натиск боевых революционных частей.

Однако в январе 1920 года уже не было сомнений, что дни Северного правительства генерала Миллера сочтены.

22 января ледокол «Козьма Минин» повел за собой пароход «Соловей Будимирович» из Архангельска. Трюмы парохода были заполнены товарами из портовых складов. Он должен был, обогнув полуостров Канин, пройти в устье реки Индиги, догрузиться там мороженой олениной и навагой, а затем следовать в Мурманск.

Этим рейсом начиналась тайная эвакуация имущества и продовольствия, бегство белых из Архангельска.

II

Капитан Иоганн Рекстин — в документах, а в обыденной жизни — Иван Эрнестович Рекстин, сын богатого хуторянина из-под Ямбурга [3] . Он понимал, что в Архангельск возврата не будет, и взял с собой жену Анну Кузьминичну с прислугой и множество вещей. Рекстины ждали ребенка и охотно, с чувством избавления от опасности покидали город.

Опыта плаваний во льдах у Рекстина не было, посему на пароходе находился лоцман из Архангельска капитан Ануфриев. Но Рекстин не доверял ему. У этих русских не поймешь, кто за кого, кто за что. Рекстин — наемный работник. Впрочем, не только он. Что за дело восьми китайцам-кочегарам до событий в России? Только бы тяжелели пояса с монетами! А латышам, эстонцам, полякам, составлявшим значительную часть команды «Соловья Будимировича»?

3

Ямбург — с 1922 года Кингисепп, ныне город Ленинградской области.

У русских иное дело. Русским здесь жить. Что тому же Ануфриеву Мурманск, если жена, дети, дом у него в Архангельске?

Впереди «Соловья Будимировича», расталкивая лед и дробя его крутыми боками, дымил «Козьма Минин», оставляя за собой широкую полосу стылой воды, окаймленную зыбкими ледовыми узорами. Идти между этими «берегами», хотя они и неустойчивы, нетрудно.

На третий день произошла неожиданная встреча. Ледокол предупреждающе гуднул, и Рекстин, еще не зная, что там впереди, сразу дал команду:

— Стоп, машина!

В рубке затихли, глядя на ледокол, на траурную ленту дыма над ним.

«Козьма Минин» медленно отвернул в сторону и полез в громадье торосов.

Рекстин схватился за бинокль. В просвете между ледовыми нагромождениями виднелись заиндевевшая мачта, верхушки пароходных труб с еле приметной струйкой дыма, часть палубы, заваленной снегом. Портовый ледокол № 7 как черный жук, приколотый морозом к белому листу. Не приди «Козьма Минин», вскоре исчез бы дымок, лед по бортам поднялся бы к надстройкам, изморозь закрасила бы переборки между каютами, заковала бы холодом людей. Долгие месяцы — до лета, пока солнце не прогреет и растопит все вокруг, — на месте судна была бы ледяная гора.

На заснеженной палубе засуетились темные фигурки людей. Смотрят на медленно придвигающегося «Козьму Минина». Как там волнуются, молят бога, чтобы ледокол пробил к ним дорогу! Страшное дело застрять вот так во льдах.

Вскоре «Соловей Будимирович» останется один. Ледокол должен возвратиться в Архангельск — таков приказ. Рекстина охватывает беспокойство. Он и раньше нервничал, а теперь, когда увидел, как мороз и лед цепко могут взять в плен, затревожился еще сильнее, будто увидел свою судьбу. А внешне не меняется. Лицо спокойное, как у человека, в себе уверенного. Под форменной ушанкой, надвинутой чуть ли не на брови, торчит крупный нос, губы небольшого рта поджаты, над ними высокие короткие усы.

Ни одного лишнего слова, ни одного движения. Чуть щурясь, он наблюдает за маневрами «Козьмы Минина», который утюжно выползает на лед. А там, где лед не поддается, откатывается, шипит и, окутываясь паром, с разгона бросается бронированной грудью на стекольно брызжущую толщу.

Через несколько часов ледокол № 7 шевельнулся, освобождаясь из тисков. Но на нем почти не осталось топлива, не дойти ему до Архангельска. И тогда ледоколы становятся борт к борту, и побежали с одного на другой матросы с корзинами и мешками угля.

Рекстину не так страшен путь к Мурманску, как переход во льдах на восток, к устью Индиги, за рыбой и олениной. Надеялся: во льдах-то «Козьма Минин» не оставит.

...С приближением к Баренцову морю сплошных белых полей почти не стало. Молодой лед, синюшный, как кожа на тощей курице, легко лопался, расходился пластинами, открывая чистую воду.

«Соловей Будимирович» шел полным ходом, разбивая и давя мелкие льдины, занесенные сюда ветрами и волнами. Они уваливались, мелькая зеленоватыми животами и тут же стыдливо пряча их в воду. Вот теперь «Козьме Минину» делать нечего, он может возвращаться. Правда, не хотелось Рекстину отпускать его, но и задерживать совесть не позволяет.

Спокойно прошли день, другой...

Чем дальше на восток, тем больше льда. Простор от горизонта до горизонта укрыт белыми оспинками. Но они не страшны для «Соловья Будимировича», лопаются под форштевнем с металлическим хрустом, и корпус судна гулко откликается на каждый свой удар.

Большие поля не трогали, предпочитали их обходить. Места для маневра предостаточно.

В рубке, кроме Рекстина, как обычно, трое: матрос у руля, справа — лоцман Ануфриев, а за спиной, разложив на столе карты, штурман. Холодное, тяжелое море не располагало к разговорам. Его дали затягивали как высота, от которой кружится голова.

— Изменится обстановка, вызовете меня немедленно, — говорит Рекстин вахтенному штурману, направляясь к выходу.

— Есть! — откликается тот, занимая место капитана у иллюминатора.

III

Пока пароход двигался, было слышно биение паровой машины, удары льдин — жизнь шла размеренным курсом. Кто стоял на вахте, кто, коротая свободное время, играл в карты, раскладывал пасьянс, беседовал или читал.

А 28 января, только затих рабочий шум, только умолкли машины, забеспокоились все обитатели парохода — от нижнего кубрика с четырнадцатью кочегарами до самых верхних кают с офицерами.