Приключения-70

— Сейчас! — Андрей пальцами правой руки охватил часы.

Секундная стрелка с фосфоресцирующим острием начала обегать черный круг циферблата. Каждое ее движение отдавалось в руке, в висках. Она пульсирует? Или в такт ей пульсирует кровь? Четверть круга… Половина… Три четверти…

Вот и минутная стрелка, повинуясь ей, передвинулась на деление, рассекла цифру «9».

Тишина… Андрей почувствовал, как холодеют, обмякают руки.

И вдруг там, за рекой, за холмами, всплеснулось что-то багровое и черное, полыхнул ослепительный огонь. И еще через мгновение заколебалась земля, застонала река, ударил в лицо горячий ветер, а небо начала заволакивать черная пыль. И только потом троекратным эхом донесся оглушающий грохот.

Комиссар встрепенулся. Его бескровные губы дернулись..

— Что ты говоришь? — наклонился Артуро.

Он сказал:

— Выполнили, бьен — хорошо!

Губы Виктора передернула судорога. Лаптев отвел глаза в сторону. Когда он повернулся, Гонсалес уже не шевелился. На лице его застыла гримаса боли. Рядом с ним на коленях стоял студент. Он плакал навзрыд, как ребенок, кулаками размазывая по щекам грязь, и шептал:

— Eso pas'o por mi culpa… Yo estoy culpable… !Yo! 18

А там, за рекой, все дыбилось и грохотало, будто разверзлась преисподняя. Взрывы разной силы следовали один за другим. И Андрей представил, как рушатся трехметровой толщины стены цехов, огонь красной стружкой сворачивает двутавровые балки перекрытий, как этот жаркий ветер гнет деревья и крошит стекла в окнах.

Он оглянулся. Лусьяно уже не плакал. Он стоял около комиссара, но смотрел на зарево над рекой. Его осунувшееся лицо было взрослым и суровым. «Он стал солдатом», — подумал Андрей. И еще подумал: «Вернемся, и он будет наказан. Хотя самое тяжкое для него наказание — смерть комиссара».

18

Это из-за меня… Я виноват! Я! (испан.).

Из ближайших республиканских частей, из Моры, даже из самого Мадрида приехали и собрались на наблюдательных пунктах офицеры, стали оживленно обмениваться впечатлениями, подолгу разглядывать в бинокли противоположный берег. С неба еще сеялся сухой дождь, в воздухе носились черные перья и по реке плыли и в воде ее тонули обуглившиеся обломки.

А отряд медленным и тяжелым шагом возвращался на свою базу, и бойцы в грязных и мокрых куртках, в высоких сапогах с отвернутыми голенищами и с опавшими рюкзаками за спинами походили, наверное, со стороны на рыболовецкую бригаду, возвращающуюся с промысла. Огрубели, поросли щетиной лица, красны от бессонницы и пережитого напряжения глаза, в ссадинах и свежих мозолях пальцы. Но карабины, оттягивающие плечи, пистолеты и ножи у пояса и бинтовые повязки с пятнами крови — у кого на руке, у кого на голове — молчаливо свидетельствовали: не рыболовецкая бригада, а военный отряд возвращается с боевого задания.

В Море, у ворот казармы их ждала Хозефа. Она увидела перебинтованного Андрея, безоглядно бросилась к нему:

— Что с тобой? Ранен?

В ее голосе было столько тревоги, таким взволнованным было ее лицо, что Андрей оторопел: «Чего это она?..»

— Пустяки. Попытались снять скальп… — Он смущенно и устало усмехнулся. Пригладил ладонью промокший бинт на лбу. — Не везет моему котелку, товарищ переводчик.

Лицо девушки, только что такое участливое и встревоженное, сделалось отчужденным.

«Чем я ее обидел?» — с непонятным ему самому благодарным чувством подумал Лаптев и взял обеими руками Хозефу за плечи.

Она высвободилась. Повернулась и отошла от него к бойцам.

Через несколько дней капитана Артуро снова вызвали в Мадрид.

Лаптев поднялся по мраморным ступеням мимо строя грозных рыцарей, миновал анфиладу зал, потянул на себя бронзовую львиную пасть. С болью вспомнил, как в первый раз открывал эту дверь его комиссар Виктор.

И в самой комнате все было точно так же, как тогда. Седой коронель сидел за столом и пил из маленькой чашки кофе, а Ксанти стоял у окна. Но только Гонсалеса теперь не было…

— А-а, герой! — Испанец отставил в сторону чашку и поднялся. Протянул вчетверо сложенную газету. — Последняя почта из Москвы.

Это был номер «Правды». На первой странице красным карандашом отчеркнут заголовок: «Республиканская артиллерия уничтожила патронный завод в Толедо».

Андрей стал читать:

«Мадрид. 20 апреля. Сегодня республиканская артиллерия бомбардировала патронный завод в Толедо. Несколько снарядов попало в склад боеприпасов, где произошел взрыв огромной силы и вспыхнул пожар, за которым последовали взрывы в различных цехах завода. В результате бомбардировки и пожара значительная часть завода сгорела. Как полагают, уничтожено большое количество боеприпасов. Толедский завод — самый крупный патронный завод в Испании».

Кровь ударила Андрею в голову. Да, самый крупный — и уничтожен. Но только не артиллерией. Он вспомнил смрадную трубу, боль в пояснице, и духоту в противогазной маске, и белые губы Виктора. «Это несправедливо!..» Наверное, мысли отразились на его лице.

— Главное, совьетико, — дело сделано, — сказал коронель. — Наступит время, когда все люди узнают, кто помогал нашей республике в борьбе за свободу, кто воевал на нашей земле под именами Павлито, Доницетти, Ксанти и двух тысяч других советских волонтеров. И кто воевал под именем капитана Артуро — тоже узнают. И как они воевали. А мы, испанцы, знаем и сегодня, как воюют совьетикос, хотя настоящие ваши имена пока неизвестны и нам.

— Вы не так поняли, коронель… Разве я об этом!.. — Артуро остановился.

Но командир корпуса понял, что он хотел сказать.

— Да, совьетико, у тебя болит сердце не за себя, я знаю… Но за каждую победу и за каждое поражение плата у солдат одна — кровь. И с фашистами нам с тобой воевать еще много-много.

— Да, Андрей, еще много воевать, ты сам это прекрасно знаешь. Хватит мудрствовать. Будем делать сегодняшние дела. Больше в Море твоему отряду оставаться нельзя: засветились.

— Новое место дислокации — вот здесь, район Гвадалахары, — показал коронель. — Мы с советником наметили тут одно дело. — Испанец улыбнулся. — Орешек!

— Грецкий, — прищурил глаз Ксанти. — И покрепче толедского!..

Андрей вышел из дворца. В парке, разбитая вражеским снарядом, валялась скульптура конного рыцаря: отдельно — бронзовая голова всхрапывающей лошади, отдельно — рука с мечом. Лаптев ступал по веткам с молодыми листьями, усеявшими дорожку.

На Гран-Виа чадил выжженными глазницами дом с затейливыми лепными украшениями по фасаду. Лепка была иссечена осколками. Меж двух воронок на тротуаре косматая старуха в черном жарила над очагом каштаны, и в воздухе стоял приторный сладковатый запах.