Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Зачем в рай? Эти выдумки не для меня. А вот я как-то читал, жило в Америке племя такое, забыл, как его называют. Ины... Нины... Ах да, инки. Так вот, у них обязательный труд для всех, даже для правителей, кто не трудится — смертная казнь. Хлеб бесплатно. Золото там, драгоценности у них никакой цены не имели, их для разных нужд употребляли. Ну инки-то чужой народ. Но ведь и у запорожцев так было! Сам я из казачьего рода, слышал кое-что от бабушек — и у казаков были мироеды.

— Да неужели?!

— Ну, обманывать мне тебя нет никакого расчета. Да что тебе говорить: вот и генерал

Краснов — казак, и Буденный — казак. А один стоит за царя да помещиков, а другой — за Советскую власть. А как и почему — это ты уж сам мозгами раскинь. Мы с тобой казаки только по происхождению, да и то по преданиям. Ты стал потомственным батраком, я — потомственным пролетарием. Но и у тебя, и у меня, да и у настоящих казаков, у таких, как Буденный и его товарищи, одна власть, Советская, рабоче-крестьянская. Вот так-то... Ну, чего задумался, бери!

Взял Савва карты, сходил.

— Что за шум, а драки нету? — В проеме двери показался новый для Федора человек.

— Да так, урок начальной политграмоты, — криво улыбнулся Савва, потирая распухший нос, — Садись и ты! Это наш электрик Коля Уюк.

Уюк! Федор сразу же вспомнил Потылицу, но промолчал. Начали снова раздавать карты.

— Коля, поговори ты с ним, — негромко сказал Савва.

— О чем?

— Мне кажется, у вас найдется о чем...

— Вот они где, заговорщики, — раздался вдруг голос, и в дверном проеме опять показалась объемистая фигура Жежоры. — Даже на молитву не явились...

ДРУЗЬЯ НАХОДЯТСЯ

Похоже было на то, что Жора Обжора решил в буквальном смысле слова выполнить указание Эрнста Карловича Циглера фон Шаффгаузена-Шенберга-Эк-Шауфуса — он прямо-таки ни на шаг не отходил от Федора. Куда бы тот ни направился, всегда то ли рядом, то ли чуть в стороне видел нелепую фигуру бывшего полицейского. Но все же после ужина ему удалось ускользнуть. А внизу, в бесчисленных отсеках, можно было не опасаться — трюмы корабля знали только самые опытные кондукторы нижней команды.

— Так что ты хотел? — спросил Николай, появляясь из-за лебедки зарядника.

— Поговорить...

— О чем?

— Там узнаешь.

— Смотри, как таинственно! Ну что ж, ныряй...

Спустились в какой-то люк, немного прошли пригнувшись, потом поднялись, снова сошли вниз. Федор даже и направление потерял, так как идти пришлось в полной темноте, но, когда они остановились, он по легкой округлости стенки, по шершавости ее догадался, что они находятся где-то между барабаном башни и броневым барбетом.

— Ну, слушаю, — сказал Николай. — Не стесняйся, тут не то что говорить — можно «Интернационал» в полный голос петь.

И Федор решил не стесняться.

— Вот что, Коля, я понимаю, что если буду осторожничать, то и через полгода не найду нужных мне людей. Поэтому я тебе расскажу все, как есть.

— Слушаю.

— У тебя есть хорошие друзья?

— Есть, конечно.

— Ты такого хлопца — Василия Потылицу знал?

— Знал! Господи, да мы с ним вместе росли, вместе потом бедовали каталями на брянском

заводе, вместе и во флот попали. Могу с уверенностью сказать — были мы с ним друзьями и, если снова встретимся, будем друзьями.

— А хорошо помнишь, как вы с ним расстались?

— А чего же? Помню...

Уюк сказал это таким тоном, что не будь здесь так темно, Федор наверняка увидел бы, как тот взглянул на него подозрительно:

— Было это в апреле девятнадцатого...

— Точно.

— Сначала вы договорились, чтобы оставаться на корабле до последнего, пока будет возможность...

— Было такое, — снова согласился Уюк.

— Остались, когда дредноут ушел из Новороссийска и вслед ему «Керчь» выкинула сигнал: «Позор предателям России!..»

Ничего не ответил Николай, тяжело ему было вспоминать это. Чуть ли не весь Черноморский флот оставался в Новороссийске, и все знали, что судьба их предрешена — моряки решили выполнить приказ Ленина, затопить корабли в Цемесской бухте, чтобы они не достались врагам революции. А дредноут «Воля» и с ним шесть эсминцев взяли курс на запад, в Севастополь, занятый немцами. Уходили, чтобы бесславно спустить флаг перед врагами революции, и каждый видел трепетавшие на мачте эскадренного миноносца «Керчь» флаги, и все, даже не заглядывая в сигнальные книги, поняли их смысл: «Позор предателям России!..» Воспоминание об этом и сейчас жжет душу Николая.

— Оставались вы на корабле и когда на нем был поднят германский флаг, а у всех люков и в проходах встали немецкие часовые...

— Да ладно уж, кончай быстрее! Чего душу бередишь...

— Кончаю. А вот когда пришли англичане и подняли на «Воле» свой флаг, Потылица не выдержал. «Хватит, — сказал он. — Пошли к своим». Было так?

— Да было же...

— А ты говорил! «Нет, еще посмотрю, что дальше будет». Верно?

— Да, верно...

— А вот недавно стоял Потылица на сигнальном мостике, смотрел на дредноут и с такой горечью промолвил: «А может, на нем и сейчас мой дружок Коля Уюк служит и ведет сейчас по мне огонь...» Где сейчас Васька?

— Тебе не приходилось французскую канонерку «Ла Скарп» видеть?

— Ну как же! Все время вертелась тут. Только за последнее время что-то ее не видно.

— В мае она хотела мимо Очаковской крепости к Николаеву прорваться, да получила шестидюймовый снаряд в борт с плавучей батареи «Защитник трудящихся». А сигнальщиком на этой батарее был, да, наверное, и сейчас там находится, красный военмор Василий Потылица.

— Очаковская крепость... «Защитник трудящихся»... Красный военмор... Обожди, обожди... Ты кто?

— Ну да, с той стороны.

— Не может быть!

— Это почему же?

— Так ведь с той стороны идти сюда — это верная смерть!

— Как видишь, пока еще жив. Хотя, конечно, опасность есть. Да вот достаточно тебе сейчас доложить о нашем разговоре кондуктору Жежоре, боцману Шопле или самому штабс-капитану Циглеру фон Шаффгаузену-Шенбергу-Эк-Шауфусу, как меня сразу же отправят на крейсер «Корнилов», а то и здесь шлепнут.

— Ну, меня можешь не опасаться. Но обожди, обожди, как же так? Ты что, всем рассказал, что ли, что сюда идешь?

Поделиться с друзьями: