Приключения без путешествий

— А вы не стесняйтесь, — усмехнулся Виктор. — Рассказывайте с самого начала.

— У нас, как вам известно, здесь нечто вроде подсобного помещения. В главном здании библиотеки тесновато, вот мы сюда и свезли довольно много книг, журналов, газет, главным образом дубликатов, не имеющих широкого хождения. Редких изданий разумеется, здесь не держим, но храним все в порядке, по всем правилам… Штат у нас невелик, четыре старушки. Они и уборщицы, и сторожа… Ну и я в качестве заведующего хранилищем. По ночам у нас дежурства, по очереди, через три дня на четвертый одна из женщин остается, сидит в вестибюле и вяжет… Вот, собственно, и вся, так сказать, предыстория.

Николай Иванович вытер голову платком и задумчиво развернул его на растопыренных пальцах, будто собираясь сушить.

— Так мы и жили без особых забот, пока не началась эта, уму непостижимая, катавасия… На прошлой неделе, во вторник это было, прихожу я сюда утром и застаю своих старушек в страшном смятении. Обступили меня, крестятся и такое несут, что, признаться, я подумал — не коллективное ли это умопомешательство. Дежурила в ту ночь Анфиса Тихоновна, или тетя Фиса, как ее тут все зовут. С нее-то все и началось. «Не буду, — говорит, — у вас служить, давайте расчет». И остальные в один голос: «И нас рассчитывайте, уйдем отсюда». Я смотрю на них и ничего не понимаю.

«Господь, — говорю, — с вами, Анфиса Тихоновна. C чего вдруг? Расскажите хоть, что случилось». — «А то и случилось, — отвечает, — что нечистое это место, привидения сюды ходют». — «Какие привидения?» — «Обыкновенные, — с кладбища, — упокойники!» Я, разумеется, смеюсь.

«Бросьте, — говорю, — как вам не стыдно», — одним словом, выкладываю все, что в таких случаях полагается. А тетя Фиса все больше расходится и в подробностях описывает, как ночью подходили к дому привидения, выли, скрежетали и лезли в окно. Ну, думаю, согрешила старушка, приняла перед дежурством рюмочку прозрачного вина, и приснилось ей. Рассердился и говорю: «Ступайте, Анфиса Тихоновна, проспитесь, завтра поговорим». Прикусила она губы и Ушла. Пока день тянулся, я проводил среди своих помощниц просветительную работу и, казалось, убедил. Но как подошло дело к вечеру, Марья Власьевна, чья очередь была на дежурство оставаться, категорически заявляет: «Не буду. Что хотите делайте, не буду. Мне своя душа дороже». И так я ее уламывал и этак, — ничего и слушать не хочет. Пришлось пойти на крайнюю меру.

«Прекрасно, — говорю, — я сам с вами останусь. Специально останусь, чтобы доказать вам всю нелепость суеверия». Марья Власьевна — женщина рыхлая, думает медленно, но перечить не стала. «Так-то лучше, отвечает, с вами я согласная…» Позвонил я домой, чтобы не беспокоились, и стали мы дежурить. Сам я на себя злюсь за мягкотелость, проклинаю тетю Фису, а Марья Власьевна сидит себе в конторке, чулок вяжет и все к чему-то прислушивается.

Николай Иванович провел пухлой рукой сначала по мягкому лицу, словно обмыв его водой, и понизил голос:

— Было часов около одиннадцати… Только я углубился в одну старую книгу, вдруг слышу, будто кто по стене железными когтями скребет. Гулко так… И сразу же, то ли из-за двери, то ли за окном, раздался протяжный вопль, знаете, на одной ноте «у-у-у»… Вижу, Марья Власьевна моя обмерла, — вязанье укатилось, голова набок. Бросился я за водой, попрыскал на нее, а вой все не затихает, — прямо всю душу переворачивает. Объяснять мне вам нечего, люди мы интеллигентные, никаким этим сказкам не верим, но должен сознаться, что почувствовал я себя неважно. Решил выйти во двор. Подхожу к дверям, а там…

Николай Иванович опять рукой лицо обмыл и как-то виновато улыбнулся:

— Видите вы эту дверь? Стекла большие, до верха и взрослому человеку не дотянуться… А тут вижу — поднялось что-то белое под самую притолоку и пляшет передо мной. Ни лица, ни шеи… Только два огонька вместо глаз на черном фоне, и все… Я отпрянул к окну, и там такая же картина. Такое же белое, безликое, колеблется, как белье на ветру, и воет: «у-у-у!» Потом еще чем-то по стеклу провело, знаете, как ножом по тарелке, только раз в десять сильнее. В общем, я вам должен сказать — такой спектакль, что и вспоминать противно.

У Шурика озябли спина и кожа на голове. Ему все время хотелось обернуться — казалось, кто-то пляшет за спиной.

— Не помню, — продолжал Николай Иванович, — как я добрался до нашей конторки, схватился за телефон и звоню в наше отделение милиции. Слышу голос дежурного и молчу, не знаю, что говорить. Глупейшее, понимаете ли, положение.

«Пришлите, — говорю, — милиционера, у нас тут черт знает что делается». — «Что значит черт знает что?» — удивился дежурный. «Какие-то привидения хулиганят», — говорю и сам себя чувствую немного не в своем уме. Дежурный переспросил: «Кто это говорит?» Опять называю себя и рассказываю про белые фигуры, про вой и скрежет. Дежурный послушал, послушал и оборвал меня: «Вы, дорогой товарищ, если выпили, то ложитесь спать и не беспокойте зря милицию».

И повесил трубку. И я повесил. Прислушиваюсь — тихо. Подхожу к окну — никого. Вышел во двор — тишина. Вдали фонари мерцают… Где-то девушка смеется… Если бы не рассказ тети Фисы и не Марья Власьевна, все еще дрожащая от страха, я бы подумал, что это все мне приснилось. В общем, кой-как дождался утра и прямым ходом к начальнику отделения милиции. Рассказываю ему все точно, как вам. Вижу, хотя и не смеется, но и не верит ни единому слову. Однако все записал и пообещал прислать сотрудника.

Действительно, пришел товарищ, поговорил с тетей Фисой, с Марьей Власьевной, покачал головой, посмеялся, осмотрел двери, окна и ушел. А у меня нерешенный вопрос: кто останется на очередное дежурство? Старушки мои совсем оробели, да и у меня агитаторский пыл поубавился… Удалось мне уговорить начальника отделения прислать на ночь милиционера. Под его охраной согласилась дежурить одна из женщин.

Милиционер пришел и спокойнейшим образом проспал до утра. И никакого воя не было, никаких призраков. На следующий день уже без него дежурили, и опять все спокойно было. Ну, думаю, кончились все треволнения. Как вдруг позавчера опять началось, да еще как!

Николай Иванович так неожиданно сорвался со скамейки, что Шурик вздрогнул и чуть не упал. Виктор тоже поднялся. Они подошли к окну, обнесенному толстой решеткой, и Николай Иванович протянул к нему руку:

— Видите вот эту форточку? Она открывается изнутри, снаружи не открыть. И представьте себе, что именно через нее эти проклятые привидения стали книжки таскать!

Виктор заметно оживился и выразил на своем лице крайнее удивление.

— Как же так? — воскликнул он.

— Вот и я вас спрашиваю: как же так? Как могло оно забраться в книгохранилище, когда двери и окна наглухо закрываются? Предположим даже, что форточку забыли закрыть, все равно, через эту решетку только кошка проберется.

— И много они книг унесли?

— Не успели, к счастью. Им помешали. Как раз проходили мимо парни с мельничного комбината, у них какое-то собрание было, услышали вой, увидели белые фигуры и кинулись сюда. Привидения как сквозь землю провалились. А здесь, под открытой форточкой, нашли на земле книгу, точнее, переплетенный комплект журнала. Выбросить-то его выбросили, а унести не успели.

— Ну а внутри вы искали? Тот, что форточку открывал, должен ведь был остаться.

— Весь дом обшарили, — никого… Меня по телефону подняли, приехал, искал — никаких следов.

— Так, — протянул Виктор. — А книга эта ценная?

— Нет, макулатура, дореволюционный журнал, но от этого не легче, библиотечная!

— А кто дежурил в эту ночь?

— Опять же бедная тетя Фиса. К счастью, не одна. Хорошо, догадалась она взять с собой внука Сережу, — смелый такой паренек, любознательный. Без него она бы, наверно, и не пережила этой ночи… Туг уж я встревожился не на шутку. Одно дело, когда перед окнами пляшут, а другое — когда за книги берутся. Доложил я обо всем своему начальству, а оно уже, видимо, сообщило вам, в управление милиции… Помогите нам.