Приключения человека, похожего на еврея

— Вот что значит еврей, — сказала и одобрительно посмотрела на меня.

Что ж, я этот незаслуженный комплимент принял.

— То-то и оно, — сказал я. — Вот именно. А ты думала. Это ты о чем? А, ну да. Само собой.

Вот как неожиданно просто решился вопрос. А полсотни мы уж как-нибудь наскребем. Тотчас помчался в Western Union. Ах, какая красивая купюрка попалась! Надежно запрятал во внутренний карман, чтобы, не дай бог, не потерять. Три раза ощупывал по дороге домой и радовался: хрустит!

Между прочим, приближалась зима. В тот же день Катя достала с антресолей свои сапоги, долго рассматривала их, чистила, опять рассматривала и, наконец, сказала: может, ползимы и проношу.

Я понял. И сделал вид, что не расслышал.

Но не такова Катя, чтобы остаться непонятой.

— Я недавно заходила в ГУМ. Думаю, твой Ваня может и подождать. У них наверняка еще есть. Не последние же он отдал тебе.

Я промолчал. Может, и запротестовал бы, если бы не случай в универмаге, в который мы зашли неизвестно зачем, денег у нас было только на овсянку. Побродив бесцельно по этажам и отделам, Катя направилась в отдел дамских платьев. Сказать, что выбор был большой, не скажешь, но несколько платьев ее заинтересовали. Она пошла в примерочную и позвала меня. И тут началось некое действо, театр мимики и жеста. Она одевалась-переодевалась, что-то невнятное проговаривала, улыбалась, изгибалась, чтобы увидеть себя в зеркале, губы ее шевелились, и наконец, вспомнила обо мне: «Ну как?» Я, конечно, кивнул: «Хорошо». И этого, как оказалось, довольно. Платье она возвратила на место и о каких-либо покупках не вспоминала до нынешнего дня.

На следующий день она позвонила мне из ГУМа.

— Ох, какие сапоги, — сообщила. — Плохо то, что осталась одна пара. Может, приедешь? Посмотрим вместе. Если тебе не понравятся, то и не надо.

Короче, обнимала она меня той ночью, как после долгой разлуки. Все ж таки женщины иные существа. Разве можно вообразить меня или иного мужчину, который бы особенно нежно обнимал жену в благодарность за новые ботинки?

Да, нежность женщины — это здорово. Нет ничего важнее, милее и прекраснее. Но как отдать долг? Прошло уже два месяца. Получается, что я, извините, протрахал сто долларов. Не много ли для безработного мужчины? Как-то грустно стало мне утром после счастливого пробуждения.

Вдруг я нашел простой выход: нужно перезанять у кого-нибудь. Хотя бы и под проценты. Почему нет? Время такое, все занимают, все платят. Но у кого? Может, у Васи Морозова? Мы с ним когда-то на четвертом курсе были на практике в многотиражке тракторного завода. На факультете Вася был человек тихий и незаметный, но в многотиражке неожиданно стал общим другом — веселым, общительным, и сразу, так сказать, затмил меня, хотя писал, на мой взгляд, неважно. Тупо. Но так ли это существенно на четвертом курсе?.. Существенно, что его пригласили в штат, он согласился, но в газете проработал недолго — год-два, и там же, на заводе, начал двигать по профсоюзной линии. Где он обретался нынче, я не знал, но телефон в записной книжке сохранился. Звонить, конечно, не хотелось. Я нарезал круги около телефона, не решаясь поднять трубку. Наконец решился. К телефону долго никто не подходил, и я уже чувствовал облегчение, — ну и не надо, но тут услышал: «У телефона». Если бы послышалось обычное «алло», наверно, и разговор сложился бы по-иному. Но «у телефона» меня сбило с толку, я засуетился, заторопился, стал весело спрашивать о делах и жизни — и вместо ответа услышал: «А кто это говорит?» Это меня, как говорится, добило. Тем не менее, я сказал, что хотел бы встретиться. Дескать, имеется дельце. Не важное, но существенное. Или наоборот, не существенное, но важное. Нет, не так, и не важное, и не существенное, но.

— Если речь о деньгах, — услышал спокойный голос, — то у меня нет.

— Ну и прекрасно! — возликовал я, чтобы сохранить лицо. — У тебя нет и у меня нет, будем на равных! Разве деньги связывают однокурсников? Отнюдь, только однокурсницы! — Это я послал намек: все мы тогда были влюблены в наших — или не наших — сокурсниц. Это было предложение открыть старую тему и на этом завершить разговор. Глупость, конечно, но все же стоящая того, чтобы ее списать на мой не слишком удачный юмор. А вот чувства юмора у Васи было плюс-минус ноль, то есть на точке замерзания.

— Да. — озадаченно произнес он. — Конечно, деньги — это. угу. деньги. угу.

Зачем я звонил ему? Мы никогда не были настоящими приятелями, и телефон его оказался у меня по случаю. Впрочем, понятно: Василий стоял внизу приятельской лестницы, от него не слишком обидно было получить отказ. Даст денег — зауважаю, не даст — значит, жлоб, с наслаждением вычеркну в записной книжке. Я и не сомневался, что получу отказ. Тем не менее, было тошно.

Несколько дней я и думать не мог, чтобы опять кому-то звонить.

В то время в городе начались большие проблемы с бензином. По нескольку часов стояли в очереди, чтобы заправиться, да и то — с ограничением, отпускали по двадцать литров, а то и по десять. Малолетние спекулянты предлагали канистры в два-три раза дороже. Приходилось, принимая пассажира, сразу же спрашивать, куда и за сколько, очень огорчительно было возвращаться порожним. Тогда и сел ко мне Роман Ткач, сокурсник, с которым я не виделся несколько лет, но узнали мы друг друга сразу. Помнится, он был легок в общении, говорлив и смешлив. Вообще-то я всегда опасался знакомых, не хотелось представать в роли бомбилы, но Роман иное дело, я сам позвал его, завидев на остановке. Узнав меня, он заулыбался, рассмеялся, от него пахнуло водочкой, что меня даже обрадовало: проще сказать о своей проблеме. Я теперь всех друзей, бывших и настоящих, оценивал именно с такой точки зрения: есть у него деньги или нет, точнее — даст или не даст. Жил Роман в Серебрянке, то есть довольно далеко, но ехали мы весело, вспоминая общих знакомых, кто где и кто как, а я тем временем подбирался к главному, к деньгам. Вот только Роман был всегда словоохотлив, а теперь под градусом слова не давал вставить. Рассказал, что круто поменял профессию, жену, квартиру, занимается бизнесом, в общем, жизнь складывается удачно. Тут-то я и поймал его. «Знаешь, почему я кручусь на машине по городу? Зарабатываю. Денег нет. Одолжи мне сто долларов на один месяц». — «Ты с ума сошел! — вскричал он. — Откуда у меня деньги? Не было и не будет! Бизнес — дело такое, только заработаешь — сразу отдаешь».

Кстати, мы уже и приехали. Не дав больше мне сказать и слова, он протянул руку для прощания и вылез. Нет, в этот раз я не расстроился. Жалко только времени и бензина. Километров десять проехал зря, плюс десять обратно. Надо было предложить ему рассчитаться.

А еще я заметил однажды на остановке Верочку Пылаеву, красавицу, точнее, красотку, в которую многие были влюблены, особенно на первом-втором курсах, в том числе и я. Самое примечательное в ней было — глазки: они постреливали-посверкивали вперед и по сторонам, но никогда не смотрели в лицо собеседнику. Она первой из наших девочек вышла замуж за какого-то лейтенанта и, казалось, сделала очень правильный выбор, даже по внешности была типичной женой молодого офицера, но — первой же и развелась с мужем: послали служить на Дальний Восток, на «сопку», а на это Верочка была не согласна: замужество она понимала как удовольствие, а не как испытание на прочность. Сперва я проехал мимо: не хотелось бы рассказывать ей о своем жалком положении, но тут же развернулся и через минуту притормозил рядом с ней. «Вера!» — позвал, опустив стекло. Она тотчас, стрельнув глазками, показалось даже, мимо меня, впорхнула в машину, счастливо рассмеялась и чмокнула меня в щеку. «Ты меня отвезешь? Я так спешу, так устала, я так рада!» — «Конечно, отвезу, где ты живешь?» — «Ох, как я рада! В Зеленом Луге живу, на Калиновского. Расскажи о себе!» — «Нет, ты расскажи». — «Ох, что мне рассказывать? Я опять развелась». — «В который раз, Вера?» — «Да в третий. Полгода пожили вместе. Больше не пойду замуж. Если что — только в гражданский брак, надоело. Перед мамой стыдно. Ну, а вы с Катей? Мы с девочками часто вспоминаем вас. Мы считали, что вы уехали в Израиль». Я даже притормозил: мы? В Израиль? Почему?.. Верочка, похоже, смутилась. «Ну, как же. Здесь такой развал. Все, кто может, уезжают. Вон Аркаша Губерман уехал в Штаты, Дина Раскина в Израиль. Все довольны. Я бы тоже уехала, если б хоть бабушка была еврейкой. Или Катя не хочет?» Я с любопытством взглянул на нее. Профиль у нее был птичий, но по-прежнему хорошенький. «Так ты считаешь, что я еврей?.. Все твои подруги так считают?..» Она как-то неопределенно пожала плечиками. Все-таки она была хороша, жаль, что не ответила мне взаимностью. «Даже Стрепетова Г аля эмигрировала, хотя нисколько на еврейку не похожа, — продолжала она, — скорее, на узбечку. Нашла в архивах документы, что бабушка была еврейка. Интересное время, да? Раньше скрывали свое еврейство, теперь доказывают.» На вопрос мой Верочка не ответила. А я подумал: ну и ладно! Буду евреем. Интересно, что ни в школьные годы, ни в студенческие меня евреем не считали, то есть не находили похожести, а вот теперь… Может быть, это результат безденежья? Правильнее, психологического унижения из-за безденежья?

Как я уже говорил, городок, в котором жил в детстве, входил когда-то в черту оседлости, и тема любви-не любви к евреям имела место. Порой возникали даже споры — чаще всего ленивые. Однажды такой разговор возник в нашем доме. Не люблю евреев, заявил наш сосед Н. Н. Они хитрые и себе на уме. А я люблю евреев, ответил ему другой знакомый, назову его М. М. Они надежные и верные друзья. Вот, например, Яша Борейша. Хватит, надоело, говорил третий. Все хороши, и они, и мы. Я помалкивал, так как не достиг уважаемого возраста совершеннолетия, но присутствовать при разговоре старших и умных уже право имел. Не надо любить, говорила моя мать, поскольку именно ее провоцировали высказать мнение. Надо просто относиться к ним по-человечески. Такие слова, к сожалению, погашали запал спорщиков, а мне хотелось продолжения темы.

Между прочим, в те времена, да и сегодня, деликатные люди избегали произносить слово «еврей». Говорили — по национальности еврей. Вроде как смягчали сложный факт, чтобы не обидеть его представителя.

Евреи жили в основном по улице, которая так и называлась: Еврейская Слобода. Ребята как ребята. В городе было три школы, в одной из них, Третьей, традиционно учились ребята евреи. Отношения у нас были самыми обычными, но некая тайна их жизни присутствовала.

Катя училась в школе, как тогда говорили, с музыкальным уклоном. Учились музыке в основном девочки, и в большинстве — еврейки. Но Катя долго не знала, что «есть такие люди» — евреи. Тем более, что они чем-то отличаются от нас. И отношение к ним немного иное. Поначалу она не верила таким слухам, а вполне убедилась, когда пришла пора поступать в институты: три ее подруги-еврейки поступали в иняз — поступила только одна, в паспорте которой было записано — «русская». Евреев не брали, и те, кто хотел овладеть языком, шли на платные курсы при Доме офицеров.

Между прочим, она чуть не вышла замуж за еврея, а именно за Арнольда, о котором я уже говорил, который прислал нам денег. Как же он ухлестывал за Катей и как был мне отвратителен! «Любовь — пещь огненная», — тогда я и понял смысл этой фразы. Вполне мог бы стать антисемитом, если бы знал, что — еврей. Но он вовсе не был похож, в нашем понимании, на еврея. Я увел Катю у него, как говорится, из-под носа, и порой мне кажется, что вот этого-то она и не может мне простить. Ого, в каких теплых краях она, мерзлячка, сейчас обреталась бы! Пусть и в неотапливаемых зимой. Между прочим, если напомнить ей об этой истории, она обязательно покраснеет. Конечно, она краснеет по любому случаю, касающемуся ее личной жизни, такая у нее особенность, даже если речь пойдет о мальчике, с которым рука в руку ходила в детский сад, но если речь об Арнольде — загадочно косит глазом, и неуверенная улыбочка дрожит на губах. Думаю, что и те сто долларов она поняла не как вспомоществование бедным советским людям, а как романтический привет. Я тогда тотчас поблагодарил Арнольда, но и написал, чтобы больше не присылал. Не хватало! То-то она вдруг стала мечтать о путешествиях, для прикрытия — в Турцию, Египет, а на самом деле в Израиль. Так ей хочется увидеть Стену Плача, искупаться в Мертвом море!? Тьфу. А в Арабские Эмираты не хочешь? Нет. Почему? Да как-то так. То-то и оно!