Приключения Дианы

У божественного Гарсиласо [33] есть подражание этим строкам:

Вам не простится смерть моя, о волны.Дорогу дайте мне, и пусть погубитМеня при возвращении торнадо. [34]

Мимоходом я замечу вашей милости, что многие невежды, считающие себя людьми знающими, приходят в ужас оттого, что Гарсиласо, в стихах которого встречаются подобные слова, называют королем испанских поэтов. Но торнадо и другие слова, которые встречаются в его творениях, в то время были в ходу, и, значит, люди нашего века не должны столько мудрствовать и говорить, что если бы Гарсиласо родился сейчас, то он не смог бы свободно обращаться с нашим обогатившимся языком.

33

Гарсиласо де ла Вега (1503–1531) – испанский поэт, писавший мелодичные сонеты, послания и элегии. Приводимое место Лопе цитирует по памяти, не совсем точно.

34

…при возвращении торнадо. – В оригинале Гарсиласо де ла Вега употребляет слово tornada вместо более употребительного vuelta в значении «возвращение». Переводчик же для сохранения стилистического эффекта использовал испанское слово торнадо, означающее «ураган», «смерч», во времена Лопе употреблявшееся крайне редко.

Но, может быть, вашей милости безразлично, что говорят о Гарсиласо? Так сказано было в одной песне, которую пели на музыкальном вечере у одного вельможи:

Любой ваш том, Боскан [35] и Гарсиласо,Ныне стоит два реала,Что совсем не так уж мало,Хотя б вы к нам сошли с высот Парнаса.

Я осмеливаюсь писать вашей милости обо всем, что мне подвертывается под перо, так как мне известно, что вы не обучались риторике и потому не знаете, как осуждает она длинные отступления.

35

Боскан Хуан (1490–1542) – испанский лирик, мастер сонета, друг Гарсиласо де ла Веги.

Потерпев крушение, Селио на своем корабле после столь длительной бури достиг одного острова где-то у берега Африки, куда некоторые суда заходят за пресной водой, хотя идти за ней должен целый хорошо вооруженный отряд, которому не следует забывать об опасности, потому что остров этот охраняется маврами, видавшими много зла от испанских галер и прочих кораблей. Корабль, на котором находился Селио, настолько пострадал от бури, что не мог продолжать свой путь, и его решили починить. Путешественники и хозяин сошли на землю, и сделали они это не без радости, потому что во все времена земля была человеку родной матерью, а вода злою мачехой.

Они пообедали на траве, которая служила им скатертью, и после этого обеда, самого спокойного за все путешествие, потому что сейчас у них был устойчивый стол, хозяин корабля, зная о печали Селио, стал его упрашивать поведать ему о ее причине. Селио, обладая характером мягким и уступчивым, рассказал ему, кто он, что с ним произошло и кого он разыскивает, – так, как обычно рассказывается в комедиях, – ведь существует же один поэт, пишущий комедии, который одним махом успевает настрочить три листа романса.

– В том краю, – сказал ему хозяин корабля, – живет мой дядя, владеющий большей частью того богатства, которое я везу на своем корабле. Однажды вечером я зашел к нему, чтобы дать отчет в барышах от прошлого плавания. Получив указания касательно того, что делать дальше, я распрощался с ним, и когда почти в полночь проходил по одной из улиц, меня окликнула с балкона незнакомая мне дама и спросила, настал ли час, на что я ей ответил, что для этого любой час хорош. Тогда она спустила мне ларец, полный денег и драгоценностей, и сказала, чтобы я подождал ее у ворот. Не знаю, какой бес толкнул меня на столь бесчестный поступок, но я пустился во всю мочь бежать по улице, не дожидаясь продолжения этого приключения, потому что есть такие истории, которые развиваются благополучно до второго действия, а в третьем неожиданно кончаются очень плохо. В Севилье я заложил эти драгоценности для покупки нужных мне вещей, твердо решив при этом, что, если бог поможет мне вернуться из путешествия, то я возвращу их хозяину. Но если вам, судя по вашему рассказу, знакома эта дама, то вот ее алмаз; взгляните, может быть вы его узнаете.

У Селио, который сразу же узнал перстень, подаренный им Диане вместе с первым его письмом, перехватило дыхание; он не мог и даже не знал, что ему ответить, особенно, когда моряк добавил, что если бы он рассказал ему обо всем в Севилье, то ему незачем было бы отправляться на поиски Дианы, так как он знал достоверно, что она не отплыла вместе с армадой. Селио, узнавший всю правду и убитый ею, сказал этому человеку, что перстень этот был его первым подарком Диане и что незачем думать о возвращении драгоценностей, потому что дама эта была благородной особой, и его могут обвинить в грабеже, а это будет стоить ему жизни, так что пусть он не говорит никому об этом и пользуется ими, вернув ему один лишь перстень, ибо ничто другое не может его утешить. Но никакие усилия Селио – ни его просьбы, ни угрозы – не могли заставить этого варвара отдать ему перстень.

Слова разжигают ссору не меньше, чем действия; Селио и судовладелец переходили от слов к оскорблениям, пока не вышли окончательно из себя, потому что крайняя противоположность любви вовсе не разлука, не ревность, не забвение, не корысть или знатность, а ссора. Дело дошло до того, что Селио нанес хозяину корабля два удара кинжалом, которые стоили тому жизни. Люди с корабля сбежались на шум, и хотя Селио отчаянно защищался, его схватили и отвели на корабль, который, законопаченный и приведенный в порядок, отплыл с попутным ветром, увозя в индийскую Картахену, [36] закованного в цепи Селио. И пока он находился в пути, корабельный писарь составил небольшую записку обо всем случившемся, для того чтобы Селио не мог отрицать убийство хозяина корабля, так как он утверждал все время, что убил его как человека, укравшего его честь и сокровище его жизни.

36

…увозя в индийскую Картахену… – Индийская Картахена (в отличие от Картахены, города на восточном побережье Испании) – город и область на территории нынешней Венесуэлы, на побережье Карибского моря.

В конце концов его поместили в тюрьму. Надо сказать, что в этих краях не было губернатора, и так как они были недавно завоеваны, то в них было великое множество всяких бесчинств и грабежей; они были непокорными из-за своей отдаленности и пестрыми по своему населению из-за всякого рода алчности. [37] А ведь, как сказал Плиний Старший, «самое отвратительное правительство – это то, которое потворствует толпе».

Тем временем Диана служила герцогу, который, видя, как она следит за его платьем и что она сама чисто и опрятно одевается, сделал ее вскоре своим майордомом, потому что она во всем проявляла хороший вкус и охотно исполняла его желания, а ведь никто не может хорошо служить, если не старается быть приятным тому, кому служит.

37

…пестрыми по своему населению из-за всякого рода алчности… – Лопе хочет сказать, что в эти края стекались самые отчаянные плуты и авантюристы и что из-за отдаленности поддерживать там законность было трудно.

Между тем, король Испании решил завоевать Гранаду, [38] и призвал к себе грандов, среди которых герцог был не из последних. Получив королевское послание, он сразу же созвал слуг, которые должны были его сопровождать, и велел их всех одеть в дорогие и красивые ливреи. У Дианы за все время ее службы не было более радостного дня; она решила, что, если только Селио ее ищет, то ни в каком другом месте, кроме как при дворе, он не сможет ее найти. Окружающим было так приятно видеть ее веселой, что все желали ей счастья, ибо все ее уважали за то, что с каждым она была приветлива и разумна, а это столь необходимо во дворцах, что если кто-нибудь надеется достичь высокого положения, но не ладит с другими и не умеет к ним приспособиться, то он не сможет сохранить милости своего господина, и чужая зависть будет всегда препятствовать его стремлениям.

38

…король Испании решил завоевать Гранаду… – Отвоевание города и королевства Гранады (последнего владения мавров в Испании) было совершено королем Фердинандом V в 1492 г., незадолго до открытия Америки Колумбом, и, следовательно, Лопе де Вега здесь допускает анахронизм.

Во время путешествия положение Дианы упрочилось, и герцог стал проявлять к ней еще большую любовь, ибо в дороге и в тюрьме всегда рождается дружба и ярче проявляются способности человека. Однажды они уже готовились тронуться в путь, и герцог попросил Диану спеть одну из тех песен, которые она обычно пела. С милой покорностью она начала:

Лес, любви приют тенистый.Смолкни, не шуми под ветром,Ибо вновь мои терзаньяЯ хочу тебе поведать.Лес, не сетуй, что безмолвьеЯ нарушил скорбной песней,Отдыхая от страданийПод твоей безлюдной сенью.Если ж ты сочтешь докучнойЭту повесть долгих бедствий,Знай, что изливать печалиНам не возбраняет небо.Расскажи я об удаче.Мы бы радовались вместе;Будь же другом и в несчастье,Вняв моим унылым пеням.Ты ведь помнишь поселянку,Чья божественная прелестьПламенем двух звезд, как солнце,Озаряет все на свете?Ту, которая умеетБыть зверей жестокосерднейИ, пронзая сердце наше,Лгать, что это сердце зверя?Из-за ревности к пастушке,Мне внушавшей лишь презреньеГлупостью, и безобразьем,И влюбленностью своею.В ярости она рассталасьС ей наскучившей деревней.Унося с собою радость,Унося с собою небо.Лес, не испытав разлуки.Ты со мной тоску не делишь;Нет, и ты тоскуешь, ибоЖдешь весны четвертый месяц.Мне ж пришлось намного дольшеЖить на склонах и в ущельяхГор, чье пламя на свободуЖаждет выйти из-под снега.Лес, я опасаюсь многихПастухов, ее соседей,У которых меньше чувства,Но, наверно, больше денег.Лес, узрев ее, ты скажешь,Что не в силах человекаК ней не воспылать любовью,А ко мне – враждой и местью.Знаю я, никто не смотритНа нее без вожделенья;Как же верить ей могу я,Если ревность гложет сердце?Заживо я умираюИз-за вечных опасений,Что другой счастливым станет,Чтоб меня несчастным сделать.Я писал ей, что отнынеПредаю любовь забвенью,Но того, кто умирает,Не спасет обман от смерти.Жду я, что она напишетМне хотя б два слова нежных,Чтоб ее мне было можноУмолять о возвращенье.Но она, моей тоскоюИ безумной страстью тешась,Говорит, чтоб не питал яНа ее возврат надежды,Чтоб не слал я ей записок,Почитая их за вексель,По которому уплатыЯ потребовать осмелюсь.Вслед за ней ушел я в горыВ скорбном ожиданье встречи,Поверяя мраку ночиМалодушное томленье.В хижину я к ней явилсяИ, заметив, что успелаСтать она еще прекрасней,Укрепился в подозреньях.Лес, кто любит, но в разлукеПодавить не может ревность,Тот любви не знает, ибоНет любви, где нет смиренья.Тех, кто дорог нам, мы самиПриукрашиваем в гневе.Веря, что владеть другомуКрасотой придется этой.Я пошел назад и клялсяВсей душой отдаться мщенью,Но, сто раз отдав ей душу,Вижу я, что мстить мне нечем.

Все продвигались вперед, восхищенные остроумием и изяществом Дианы, которые проявлялись во всем; особенно был ею доволен герцог, решивший оказать ей милость: он уже оказал бы ее, если бы видел, что Диана не прочь жениться, потому что у него с герцогиней уже несколько раз заходил разговор о том, чтобы женить нового майордома на камеристке герцогини, которую та любила и баловала, но Диана всеми возможными способами избегала того, что было для нее невозможно.

Герцог расположился в столице со всею роскошью, подобающей такому вельможе, как он. Он часто бывал во дворце, и Диана всегда его сопровождала в его карете; она превратилась в неусыпного Аргуса, [39] стремясь увидеть на улицах или во дворах и галереях королевского дворца Селио, который, закованный в цепи, пребывал в индийской Картахене.

39

…в неусыпного Аргуса… – Аргус (миф.) – стоглазый великан, синоним зоркого стража (особенно на службе у ревнивых мужей).