Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны
Шрифт:
— Не хотите ли вы совершить маленькую поездку в Швейцарии со мной, господин Н.?
— Конечно! И куда мы поедем?
— К вашему кузену Жюлю, если это возможно?
— Ну, конечно! Он будет в восторге!
На следующей неделе мы пересекли границу, он в С…бахе, я в Делле, чтобы не привлекать ничьего внимания.
Кузен Жюль странным образом походил на Гроссмана; они были одинакового возраста и роста. Он нас встретил очень хорошо, и так как я не хотел оставлять никаких следов моего приезда в Б., то я занял в его доме единственную комнату для гостей, в то время как Н. поселился в отеле.
На следующий день я объяснил Жюлю свой план. Согласился ли бы он попросить паспорт и получить визу у германского консула?
Он боялся, как бы ему за это не досталось: — Из-за бернской полиции, вы понимаете, ей это не понравится. Но, в конце концов, согласился: — А что касается вознаграждения, не будем об этом и говорить!
Урегулировав этот вопрос, я немедленно отправился в Цюрих.
Речь шла о том, чтобы знать, действительно ли Гроссман воспользовался бы представившейся возможностью.
— Не слишком ли сильно ты разогнался, — говорил я себе, — это же женатый человек, отец семейства; пошел ли бы ты сам на это? — Ну да, пошел бы, если бы нашел двойника.
Гроссман не колебался, он тут же заказал дюжину фотографий, за которые немедленно расплатился, затем дал адрес Жюля в Б., и приказал отправить их туда заказным письмом.
Потом он скопировал прическу Гроссмана и попросил паспорт, куда была вклеена не его фотография, и таким же образом он избавился от визы, которая соответствовала его многочисленным коммерческим связям с южной Германией.
Я тоже усиленно заучивал подробные сведения об этой семье, делах и клиентах Жюля, потом собрал бумаги об его доме, отрывную книжку и, наконец, составил список клиентов, которых следовало посетить в Германии, причем среди них не было ни одного, кто был бы знаком с ним лично. Сверх того, я приготовил дорожный сундучок с набором образцов его часов.
— Нужно будет, — продолжил я, — уехать послезавтра. Скажите, как бы невзначай, что вы собираетесь в путешествие по Германии. Купите билет до Базеля, пересядьте в Ольтене на поезд, идущий в Лугано, где вы проведете несколько дней, проживая в «Паласе», за наш счет, конечно, и под чужим именем. Не пишите там ничего ни под каким предлогом. Когда придет время официально возвратиться в Б., я вас предупрежу.
Гроссман ждал меня в Солёре. Я отдал ему все, что мне доверил часовщик, и мы еще раз обсудили детали нашего предприятия. Дядя Жюль со своей стороны подготовил все необходимое со всеми предосторожностями. Впрочем, он, как и его кузен в С…бахе не знал настоящего имени, адреса и гражданства своего двойника, потому никакой случайной утечки информации быть не могло.
Для моего друга Гроссмана все представлялось не таким уж легким. Уже потому, что он никогда не занимался часами, ему было бы трудно обсуждать подробности этой профессии. Клиентам он должен был представляться не как фабрикант часов, а как брат фабриканта, и это было слабым местом моего плана. Однако Гроссмана это не остановило.
Он выехал в Германию с согласия своей жены в тот же день, когда Жюль, намекнув знакомым, что отправляется в Германию, на самом деле поехал в Лугано.
В ожидании его возвращения я провел долгие тревожные дни и бессонные ночи. Мой превосходный план казался мне негодным, полным недочетов и всевозможных ловушек и я уже видел себя ответственным за благополучие двух семей и за жизнь одного человека. Наконец, мне пришла телеграмма из Базеля, сообщавшая о возвращении Гроссмана, и на следующий день он явился в мое бюро в С…бахе собственной персоной, живой и здоровый, как всегда улыбчивый и спокойный.
— В первую очередь, вот паспорт Жюля с немецкими визами и отметками о въезде и выезде; может быть, он еще послужит… ох, но не мне!
— Ну, давайте, рассказывайте, — в один голос воскликнули я и доктор Х.
— Я его видел, мы прошлись вместе. Славный человек, сначала выслушал все мои идеи, а потом
начал их комментировать.Гроссман начал рассказ:
— Все прошло нормально. Мое появление оказалось для него сюрпризом, его очень заинтересовала легкость, с которой мне удалось попасть в Германию, и то, что мне задавали при этом так мало вопросов. За границей и за вокзалами тщательно следят, пройти тайком было бы очень трудно. Я не буду вам рассказывать о том, что ощутили мои нервы, когда я увидел первого жандарма на перроне в каске с острым шишаком. Это было первым, что я заметил.
И с легким волнением, больше угадываемым, нежели заметным, низким голосом мой собеседник поделился со мной впечатлением, которое произвел на него неожиданный вид этого смешного «громоотвода», который с надменностью притягивал к себе все молнии неба.
— Я проехал еще три городка, — продолжал Гроссман, — перед тем, как прибыл в М. и в каждом посещал клиентов, которым говорил, что я брат шефа, который из-за продолжительной болезни печени поручил мне эту поездку. Неприятности начались уже в М. Вначале клиент, к которому я зашел, принял меня прямо перед огромным портретом Бисмарка.
— Я вел с вами дела, — сказал он, — с вашим домом, но отныне это стало невозможно. Вы, нейтралы, думаете, что остались вне этой священной борьбы; воля ваша! Но я у вас больше ничего не куплю. Кто не с нами, тот против нас.
Не знаю почему, но я подумал, что этот оригинал сообщит обо мне полиции, и почувствовал, что мое спокойствие покинуло меня как раз в тот момент, когда оно мне было нужнее всего. Меня не волновало больше ничего, кроме этих смутных страхов, страха неизвестности, страха неопределенности… Когда я направился в военный госпиталь, мне показалось, что за мной следят. Я остановился на первом углу на улице перед табачным ларьком и погрузился в изучение большой коллекции сигар с золотистыми колечками, при этом я попытался в отражении стекла витрины увидеть того, кто следил за мной; сомнений не было — следил именно он. Но я взял себя в руки: я был на главной улице, ничего удивительного, тут же множество прогуливающихся пешеходов. Я повернул направо в переулочек, потом налево в другой — этот человек упрямо шел за мной. У меня мороз пробежал по коже, и капли пота потекли по лбу. Идти в сторону госпиталя? Но благоразумно ли это? Не скомпрометирую ли я доктора Х.? Мой страх внушал мне сотни разных причин, все исключительно разумные, чтобы отказаться от задуманного предприятия, вернуться на вокзал, запрыгнуть в первый поезд… Мои нервы были на пределе. Я напрасно пытался успокоиться, тогда я принялся ругать самого себя: подлец, жалкий трус, куда подевалась вся твоя энергия?! Первая трудность — и ты уже готов махнуть на все рукой, это же всего три трудных дня, а что ты будешь делать, если такое продлится неделями, месяцами?
Да, но безымянный страх, подлый страх душил меня за горло, я боялся не смерти, но именно такой смерти, и я видел прямо перед собой ироничных и полных ненависти судей, их жестокие лица прусских юнкеров, тяжеловесные речи обвинителя, допросы, жалкие до смешного речи моей защиты, прения, в которых они неизбежно и жестоко постараются заставить меня выдать моих соучастников, а затем тюрьма, расстрельный взвод, вся эта процедура, вся сцена явственно встала перед моими глазами и это было страшней, чем сама смерть!
А мой человек продолжал вертеться вокруг меня, не был ли он действительно полицейским в штатском? В коричневом костюме, старой фетровой бежевой шляпе, что привело его на угол этого тупика? Что он ищет? Но нет! Он не следит за тобой! Разве ты не видишь, как он смотрите по сторонам, как он улыбается? Ах, вот оно что! Вот кого он ждал — полную блондинку, которая как раз открывает окно, чтобы дать ему знак, что она готова, что она скоро спустится, что ей понадобится не больше, чем всего лишь какие-то четверть часа.