Приключения Гаррета. том.2

— Лады. Ты с ними не связан, значит, порядок. А если бы пришел от них, я бы поднял хай на всю улицу.

— Усек, кореш. — Сказать откровенно, мне стало немного жаль моих подопечных: а что, если храм и впрямь займут брюквопоклонники? Уж лучше сгинуть без следа, чем уступить свое место такому культу.

— Пошли заглянем к шайирам. Но скажу тебе прямо, ничего ты там не найдешь.

Мы вошли в храм.

— Пусто, — пробормотал я, в очередной раз явив миру свою сообразительность.

— Я же тебе говорил, — откликнулся Пройдоха, у которого, судя по всему, тоже был наметанный глаз.

Стены голые, как древняя берцовая кость громового ящера, пусто, как в голове Пройдохи.

— Мы перетащили весь скарб в развалюху у реки, — поведал мой проводник. — А здесь велено подмести и покрасить.

Я посмотрел направо, затем налево. Выпрямиться в полный рост не представлялось возможным — мешал низкий потолок. Последнее прибежище древней религии и одновременно логово новой представляло собой комнатушку двенадцати футов в поперечнике. Казалось, она отмечена той же печатью отчаяния, которую можно заметить на лицах пожилых мужчин и женщин, цепляющихся за воспоминания о молодости.

— Пошли поглядим, сколько тут серебра.

— Серебра? Гаррет, это жалкие божества. У них наверняка не найдется и медяка. Таких, как они, у нас называют свинцовыми божками. Жалкие свинцовые божки. — Пройдоха наклонился, обдав меня чесночным ароматом, и доверительно шепнул мне на ухо: — Держи язык за зубами, кореш, а то, неровен час, услышат. Чем хуже им становится, тем сильнее они требуют уважения, мелочь пузатая. На том конце улицы о них никто и не вспомнит, а тут они еще в силе и могут тебя услышать. — Пожалуй, этим советом пренебрегать не следовало. — Слушай, Гаррет, я тебе помог, верно? Ответь-ка мне на один вопрос.

— Ну?

— Чего ты таскаешь на плече это гребаное чучело?

Попка-Дурак вел себя настолько примерно, что я совсем про него забыл.

— Это вовсе не чучело. Он просто притворяется. — Я вдруг засомневался в собственной правоте и на всякий случай ущипнул попугая. Тем временем Пройдоха привел меня к полуразрушенной лестнице, которой заканчивалась улица Богов. Похоже, лестницу давным-давно не ремонтировали. Над водой, точно густой туман, витал смрад. В воздухе кружили тучи омерзительных голодных мух.

Попугай оказался жив, хотя взгляд у него был отсутствующим.

— Эй, птичка, проснись! Видишь, человеку хочется услышать твой голосок.

Мерзкий выродок безмолвствовал.

— Ни дать ни взять маленький пацан.

— То есть?

— Стесняется чужих, — пояснил Пройдоха. — Вот останется вдвоем с папочкой, тогда и завопит. — Похоже, он не так глуп, как мне показалось.

— Точно. Знаешь, большую часть времени его приходится держать под водой, чтобы он замолчал. А язык у него как у портового грузчика. Ну и мерзость!

В храме годоротов убираться никто не думал. В него просто свалили все пожитки шайиров, даже не распаковывая — на случай, если придется выкидывать их обратно. По полу шныряли крысы вперемежку с тараканами. По всей видимости, не подметали здесь целую вечность. Зато сразу ощущался дух старины.

Пройдоха хихикнул:

— Я слыхал, у годоротов остался один-единственный поклонник, какой-то придурок с Холма. Говорят, они до сих пор целы только благодаря ему, хотя он уже лет тридцать как не встает с инвалидной коляски.

— А сами боги, естественно, и пальцем не пошевелили, чтобы тут убраться.

— А то! Я предложил нанять человека, который следил бы за храмом. Думаешь, согласились? Фига с два!

— Похоже, они сами себе злейшие враги. — Я снял попугая с плеча, убедился, что этот стервятник дышит, и посадил обратно.

— Точно, кореш. Я отпахал в Квартале Грез двадцать восемь лет. Если думаешь, что люди дурачат себя, поболтайся здесь с мое — поймешь, что все не так.

— Ты что, и впрямь видишь богов?

Пройдоха бросил на меня исполненный лукавства взгляд.

— Кореш, ты совсем не разбираешься в здешних делах?

— Нет. Я с удовольствием оставил бы в покое всех и всяческих богов, если бы они оставили в покое меня.

— Их нельзя увидеть, если только они не соизволят тебя коснуться или если ты не проработал здесь с мое. Скажем, я вижу тени и отблески, слышу шепот, порой меня ни с того ни с сего бросает в дрожь. Может статься, нас с тобой сейчас окружает целая толпа… Говорят, когда боги становятся видимыми, они принимают форму своих идолов.

Я подобрал с пола статуэтку, которая, по-моему, изображала Магодор. Идол Мэгги красотой не отличался, у него было гораздо больше рук, клыков, когтей и змей в волосах, чем у богини, с которой я имел дело.

— Милашка, верно? С такой только шашни крутить.

— Если мифы не врут, я бы не стал. Она как паучиха. Те, кто с ней связывался и уцелел, говорят, что никакая женщина не годится ей и в подметки.

Я изучил другие статуэтки. Идолы тех образин, которые меня поймали, тоже были гнуснее оригиналов.

— Приятная компания.

— Они еще хуже, чем выглядят.

— Да ну?

— Точно. Правда, есть одна красотка… Зовут Звездочкой.

— Я о ней слышал и вполне разделяю твои чувства. А как насчет главных? Имара с Имарой? По-моему, пара идиотов.

— Имар — обычный древний бог, вечно всем недовольный, настоящая заноза в заднице. Обожает запах паленой плоти; быть может, поэтому у годоротов и не осталось поклонников.

— А что ты скажешь о шайирах? Я ничего о них не знаю. Кто они такие? Сколько их? Чем они отличаются от других богов? В годоротах, как ни крути, ничего особенного нет. В большинстве религий таких богов пруд пруди.

— Шайиры такие же. Хотя есть у них Торбит Круговод, Кильрак Тень и Черная Мона. Главный — Ланг, Отец Всего Сущего. По мне, так он вылупился из того же яйца, что и Имар. Они даже похожи. — Пройдоха покопался в ящике с реликвиями шайиров. Мне вдруг подумалось, что ему, наверно, не привыкать рыться в священных предметах. — Держи. — Он протянул мне статуэтку. Идол Ланга в самом деле подозрительно смахивал на идола Имара.

— Поглядим. — Я перевернул статуэтку (у меня мелькнула мысль, что я проявляю величайшее неуважение к божеству). Разумеется, на днище имелось клеймо мастера-гнома, рядом стояла дата. Поскольку я знал гномье летосчисление, разобрать ее не составило труда. Между прочим, большинство ученых мужей пользуется именно системой гномов, поскольку человеческий календарь слишком запутан: ведь каждый мелкий тиран, придя к власти, непременно повелевает считать годы от даты своего рождения или вступления на трон.