Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

— Да, королей здесь он не найдёт, это правда!

— Здесь ему нечего делать, бедному мальчугану! Чем он будет здесь жить?

— Да, этого я тоже не знаю. Иные из них поступают на службу в полицию, а другие дают уроки французского языка.

— Как, Гек, разве французы говорят не по-нашему? Не так, как мы с тобой?

— Нет, Джим, что ты! Нельзя понять ни одного слова, когда они говорят.

— Ах ты, боже мой! Отчего это, Гек?

— Не знаю, но это так. Да вот, подожди, Джим, я вычитал в одной книге, как они говорят. Что ты скажешь, если к тебе кто-нибудь подойдёт и скажет: «Паллевуфрансе»? [6]

6

Парле ву франсе?

— Что сделает Джим? Да просто намнёт ему шею, вот и всё! Чтобы он не смел ругаться!

— Глупый! Да это совсем не брань! Это просто значит: «Говорите вы по-французски?»

— Так зачем же он не спросит этого просто, по-человечески?

— Да он это и говорит, только по-французски.

— Глупости! Джим и слушать этого не хочет. Это насмех только можно говорить.

— Слушай, Джим, кошка говорит по-нашему?

— Нет, не говорит, но…

— А корова?

— Нет, не говорит, но…

— Говорит кошка по-коровьи или корова по-кошачьи?

— Нет, не говорит, но…

— И тебя не удивляет, что каждое животное говорит на своём языке?

— Конечно… но…

— Подожди, подожди! Тебя не удивляет, что животные говорят иначе, чем мы?

— Зачем ты спрашиваешь такие глупости, Гек?

— Так почему же француз не может говорить иначе, чем мы?

— Разве кошка — человек, Гек?

— Нет.

— Значит, кошке не к чему говорить по-человечески. Разве корова или кошка — человек?

— Нет, корова — просто корова.

— Хорошо, так ей нечего и говорить по-кошачьи или по-человечески. А француз — человек?

— Ещё бы!

— Так зачем же он не говорит по-человечески? Желал бы я это знать, Гек!

Продолжать в таком духе разговор я больше не мог. Спорить с негром — пропащее дело. Я бросил.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

У Гека пропадает плот. — Туман. — Сон на плоту. — Мусор.

Мы рассчитывали в следующие три ночи добраться до Каира, в самый конец Иллинойса, где река Огайо вливается в Миссисипи. Это, собственно говоря, и было целью нашего путешествия. Там мы хотели продать наш плот, пересесть на пароход и по Огайо пробраться в вольные штаты, где все негры свободны, и таким образом очутиться вне всякой опасности.

Но на вторую ночь поднялся такой туман, что мы принуждены были искать места, где бы причалить, так как ехать дальше не было никакой возможности. Я поплыл в ялике вперёд, вглядываясь, к чему бы привязать плот, но кругом ничего не было видно, кроме молодых деревцов. Я набросил верёвку на одно из них, но, к несчастью, берег в этом месте был очень крутой, а течение быстрое, и в одно мгновение плот подхватило и унесло вниз вместе с вырванным деревцом, и всё исчезло в тумане. У меня потемнело в глазах; я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог произнести ни одного звука. Мне казалось, что я пропал, погиб и никогда больше не увижу Джима. Очнувшись, я бросился в ялик, схватился за вёсла, забыв, что они привязаны, затем стал отвязывать их, но руки у меня так дрожали, что я долго не мог распутать верёвку.

Снявшись с земли, я пустился вдогонку за плотом, держась по мере возможности вблизи берегов, чтобы не потерять направление. Но вдруг я очутился среди такого густого тумана, что мне пришлось плыть наугад, не зная, куда меня несёт.

«Грести не стоит, — думал я, — в тумане легко наскочить на мель. Лучше предоставить себя течению». Но сидеть сложа руки в такую минуту, когда всем существом стремишься вперёд, очень тяжело. Я крикнул и стал прислушиваться. Где-то вдали послышался слабый отклик. Я воспрянул духом. Направившись на звук, я заметил, что я плыл не туда, куда надо, а гораздо правее. Потом мне послышался крик слева и гораздо дальше: очевидно, я терял время на это бросанье из стороны в сторону, а плот относило всё дальше. Я думал, что этот дурак Джим догадается бить в жестяную сковороду, но он не догадался. Так я продолжал блуждать и вдруг, к моему изумлению, услышал крик, но уже позади. Вот так штука! Или всё время я аукался с кем-нибудь другим, или ялик мой вертелся на месте. Я ничего не понимал.

Я бросил вёсла. Опять послышался крик, и опять позади меня, но уже с другой стороны. Звуки то приближались, то удалялись, но постоянно меняли место. Я всё откликался, и наконец крик опять стал слышаться впереди, и не заметил, что лодка моя опять правильно плывёт вниз по течению. Всё было бы хорошо, если бы знать наверное, что это кричит Джим, а не кто-нибудь другой. В тумане всё звучит так таинственно и странно и голоса разобрать невозможно.

Ауканье продолжалось. Через минуту я наскочил на отмель, на которой, как призрак, смутно рисовались в тумане старые стволы деревьев с оголёнными сучьями; потом опять меня подхватило течение и отбросило в сторону на груду сучьев, через которые с рёвом и брызгами нёсся поток.

Я сидел не шевелясь и слышал только биение моего сердца, не смея даже дышать.

Слушать было больше нечего. Я скоро догадался, в чём дело. Это была вовсе не мель, как я думал, это был остров. Я попал на одну его сторону, Джим — на другую. И остров, повидимому, был большой. Сквозь туман я всё-таки различал очертания высоких деревьев. Я мог плыть ещё целые часы мимо острова, и кто знает, придётся ли мне ещё увидеть когда-нибудь Джима и плот!

Я сидел тихо, насторожив уши. Но всё напрасно. Быстрым течением меня уносило всё дальше и дальше. Я плыл вниз по течению со скоростью четырёх или пяти миль в час, но это не чувствуется на воде. Вы лежите себе спокойно, и когда мимо вас быстро промелькнёт дерево или какой-нибудь предмет, вам и в голову не придёт, что вы сами так быстро плывёте: вы думаете, что это дерево так мчится. Кто не верит, как тоскливо и тяжело плыть в тумане в такую ночь одному, пусть попробует и убедится сам.

Прошло, может быть, полчаса. Я снова стал кричать, полагая, что остров наконец кончился, и действительно услышал отклик, только очень слабый, доносившийся издалека. Я понял, что попал в целую сеть маленьких островков, слабые очертания которых я всё-таки иногда различал, а иногда ничего не видел и догадывался об их присутствии лишь по звуку воды, омывающей прибрежные кустарники.

Мне постоянно приходилось отталкиваться веслом от берега, чтобы не наскочить на какой-нибудь островок.

Наконец я опять выбрался в открытую реку, но голосов уже ниоткуда не слышал. Я решил, что плот разбился и Джим погиб. Я был так измучен и так устал, что лёг на дно лодки, закрыл глаза и сказал себе: «Будь что будет!»

Спать, собственно говоря, мне не хотелось, но усталость брала своё, и я незаметно заснул.

Должно быть, я хорошо вздремнул, потому что, когда я очнулся, тумана уже не было и звёзды ярко сияли на небе, а я плыл по широкой, спокойной реке. Сперва я подумал, что всё это я вижу во сне, но постепенно ко мне вернулось сознание действительности, и мне казалось, что я всё это пережил уже неделю тому назад.

Река в этом месте была необычайно широка, по обоим берегам росли большие старые деревья, казавшиеся сплошной стеной при слабом мерцании звёзд. Вдруг я увидел впереди тёмное пятно на воде. Направляюсь к нему и вижу, что это только пара брёвен, связанных вместе. Снова вижу что-то чёрное, еду туда, — опять ничего! Затем опять чёрное пятно, и на этот раз, оказывается, действительно плот и Джим.

Джим сидел на плоту, опустив голову на колени, и крепко спал. Одна его рука свесилась над веслом, другое весло было разбито, и весь плот был засыпан листьями, сломанными сучьями и грязью. «На твою долю, видно, тоже досталась хорошая трёпка», подумал я.

Я причалил, растянулся на плоту под самым носом у Джима и начал громко зевать и потягиваться, нарочно задевая его.

— Эй, Джим, я, кажется, заснул. Отчего ты меня не разбудил?

— Это ты, Гек? Ты жив? Не утонул? Опять со мной? Это так хорошо, что даже не верится! Джим даже не может притти в себя от радости! Бедный старый Джим думает, не во сне ли он это видит! Дай Джиму хорошенько взглянуть на тебя. Ты ли это, Гек? Ты жив, ты опять со мной, добрый старый, верный Гек!