Приключения графини

Взгляды, которые он бросал на меня, обжигали. Моркл пожри, этот мужчина действует на меня, как демон-инкуб. И если с суккубом я могу справиться, то с притяжением Дарена бороться тяжелее.

Я повернулась к нему спиной, чтобы не видеть.

Макс подметил мой маневр, но лишь усмехнулся. Я ожидала услышать от него очередную остроту, но «мой кавалер» выхватил с подноса проходящего мимо лакея два бокала с игристым вином. Один бокал он протянул мне.

— Давайте выпьем… — начал было поручик Донской и замолчал, переключившись на происходящее за моей спиной.

Я тоже обернулась. Тост Макс прервал, увидев приближающегося Дарена.

— Где же ты был, о, Дарен? — сказал Макс в своей привычной манере язвительности и сарказма.

— Да так… — сказал Дарен, игнорируя нетерпеливое ожидание друга.

Мы смотрели друг на друга. Мне казалось, что я не видела его очень давно. В его же душе я читала досаду и нетерпение.

— Мне нужно поговорить с тобой. Наедине. Макс?

— Где твои манеры, друг?

— Какие уж тут манеры? — вопросил он, при этом приглушая голос и тон, чтобы меньше привлекать внимания.

Макс ушел, высматривая хорошенькие личики в бальной сутолоке.

— Итак?

Вокруг Дарена сгустилась давящая атмосфера невысказанного и наболевшего. Взгляд стал тяжелым, тело каменным от напряжения.

— Скажи как есть, — посоветовала я и сжала ладонью его предплечье.

Позади раздался высокий энергичный смех, словно по нервам кипятком.

— Я хочу, чтобы ты вела себя более традиционно. В обществе. Слухи итак ползут, а ты их подхлестываешь. Знаю, что обещал защиту, но от взбесившейся толпы с вилами еще никто не спасался. Даже Ворошилов. Не стоит провоцировать!

— Сцену в камере я помню. Можешь не напоминать.

— Прекрасно. Так вот, я лишь прошу о том, чтобы в толпе ты… — продолжил он в том же увещевательном тоне.

— Дарен, о чем ты? — я перебила его.

Он немного поостыл, а точнее задумался. Я бы еще поняла, если бы он вычитал меня за случай на проходной.

— Мне ничего ровным счетом не угрожает. Во мне видят исключительно Графиню.

— Нет…

— Да. Ты один смотришь на меня, как на опасную колдунью. — Я приблизила свое лицо к его, чувствуя дыхание.

— К чему?..

— К тому, что ты можешь быть спокоен за меня, — я говорила, почти шептала ему в ухо, опираясь на его плечо, обнимая. Наверное, так змеи обвивают своих жертв. Или матери детей.

— Ты волнуешься за меня — это очень приятно. Но получается, ты видишь не так, как другие. Ты придумываешь то, чего нет.

— Или больше других, потому что знаю, как может быть. Как толпа теряет рассудок и устраивает самосуд. Если ты не будешь осторожней…

Его взгляд окрасился лихорадочным мерцанием, тем таинственным светом, который говорит о повышении температуры тела и взаимодействии с окружающими все живое полями.

Я отскочила от него, как ошпаренная, и ударилась в чью-то грудь.

— Дарен, я, конечно, многое понимаю, но надо все-таки скромнее. На вас показывают пальцами. Наше общество не переваривает подобных сцен.

Как только Макс отвлекся, Дарен полыхнул на меня опять моим собственным взглядом. Сила была разбавлена злостью, недоверием — небольшим путчем чувств — что было хорошо. Это было нормальным для него.

Ненормальной была его энергетика. Энергетические каналы его тонких тел расширились, и по ним бежала мана. Мана была прерогативой магов и никаким образом не могла впитываться обычным человеком. По тонким «венам» обычных людей текла прана [19] и только.

19

Прана — жизненная энергия, которая питает всех живых существ. Прана течет по энергетическим каналам шельта.

Энергосистема одаренного человека позволяла помимо праны впитывать ману и использовать её по своему усмотрению. В каналах тонких тел адепта, вступившего на путь овладения магией, превалирует прана. Мана тоже присутствует, но незначительно. Постепенно в процессе обучения организм перестраивается, и мана составляет порядка девяноста процентов всей энергии тел. Но это в случае с одаренным.

Аура Дарена стала ярче и насыщенней, что говорило о Силе. Одновременно с тем как Дарен успокаивался, концентрация маны уменьшалась. Я не могла поверить в то, что вижу.

Мы стояли в углу, за высокой Моновской вазой с белыми лупоглазками, но были как на ладони. Стайка хихикающих девушек испарилась. Как давно — не помню.

— Добрый вечер, офицеры, графиня, — Катя слегка склонила голову. Я с ней условилась о встрече после бала, но уверенности в том, что она захочет продолжить знакомство, не было.

Макс расплылся в обезоруживающей улыбке и поцеловал Кате руку.

— Поздравляю с назначением, Верна, — сказала Катя. — Почему ты не говорила, что обладаешь Даром?

Если уж она после того как меня назначили императорским магом считает возможным общение, нужно оправдывать её расположение.

— Я думала, ты испугаешься, — ответила я правду.

— У моей бабушки был Дар. Только он никому из внуков не передался. А жаль, — сказала она.

— Я приду в лазарет в ближайшие дни, и мы сможем поговорить. Здесь не самое подходящее место, — ответила я Кате, оглядываясь.

Пока мы говорили, Макс с Дареном перекидывались взглядами, говорящими громче слов о глупости моей попытки утаить принадлежность к магам. Вмешаться они не пытались, со снисхождением слушая наши трогательные любезности.

На погонах Дарена появились две красные продольные полоски, вместо одной.

— Тебя повысили? — спросила я, пытаясь угадать были у Дарена маги среди родни. Мог ли это быть разовый всплеск Силы? Если так, то беспокоиться не стоит. Бывает, что у людей без Дара, случаются всплески Силы.

— Дали полковника, — Дарен сказал так, будто стеснялся повышения.

— Верелеена, Дарен скромничает. Его не только повысили, он теперь командир Сборного полка и командир Собственного Конвоя Императора!

Дирижер объявил белый танец. Завязалась возня: дамы приглашали кавалеров и пары спешили занять пустые места в зале. Музыка величественная, но тоскливая, поплыла по залу.

Расталкивая оставшихся без кавалеров девиц, к нам пробивалась женщина в красном атласном платье с декольте на грани приличий. Она была красива, и думаю, без зазрения совести злоупотребляла властью, которую дает красота и зрелость.

Дарен с Максом стояли к ней спиной, поэтому не могли её видеть.

В снисходительном изгибе пухлых губ скользила железная уверенность в собственной неотразимости.