Приключения Конана-варвара (сборник)

– Оставь одного человека караулить снаружи, – пробормотал Конан. – Я иду внутрь.

Керим Шах поставил одного из своих людей нести караул, и тот послушно отошел на середину галереи, сжимая в руках лук. Конан вошел в замок. За ним по пятам следовали туранец и три оставшихся иракзайца. Воин снаружи сплюнул, проворчал что-то себе в бороду и вздрогнул, когда ушей его достиг чей-то негромкий издевательский смех.

Он поднял голову и увидел на следующем ярусе над собой высокую фигуру в черной мантии. Кивая бритой головой, тот смотрел вниз, на него. Весь его облик дышал злой насмешкой. Быстрым как молния движением иракзаец вскинул лук и спустил стрелу, и та устремилась вверх, чтобы поразить незнакомца прямо в грудь, обтянутую черной материей. Издевательская улыбка никуда не делась. Прорицатель поймал стрелу на лету и швырнул ее обратно в лучника, но не для того, чтобы поразить насмерть, а всего лишь выражая бесконечное презрение. Иракзаец попытался уклониться, инстинктивно вскинув руку. Пальцы его сомкнулись на древке падающей стрелы.

А потом он пронзительно закричал. Деревянное древко в его руке вдруг ожило. Твердое тело стрелы стало гибким и податливым, уступая его нажиму. Он попытался отшвырнуть его от себя, но было уже слишком поздно. Он голой рукой держал извивающуюся змею, а та обвилась вокруг его запястья, и ее клиновидная голова стремительно клюнула мускулистое предплечье воина. Он вновь закричал, глаза его расширились, а лицо побагровело. Содрогаясь в страшных конвульсиях, он повалился сначала на колени, а потом рухнул ничком на пол и замер в неподвижности.

Люди внутри резко обернулись на его крик. Конан шагнул было к открытой двери, но потом словно споткнулся на полушаге, растерянный и ошеломленный. Тем, кто стоял позади, показалось, что он наткнулся на какую-то невидимую преграду. Хотя сам он ничего не видел, пальцы его нащупали гладкую, скользкую и твердую прозрачную стену, выросшую у него на пути. Сквозь нее он увидел иракзайца, неподвижно лежащего в стеклянной галерее, в руке которого была зажата самая обыкновенная стрела. Человека на верхнем ярусе он, естественно, видеть не мог.

Конан поднял руку с ножом и ударил, и ошеломленные зрители увидели, как рука его отскочила от невидимой преграды в воздухе. Раздался громкий лязг, какой бывает, когда сталь натыкается на материал, не уступающий ей в прочности. Киммериец не стал терять времени. Он понял, что легендарная кривая сабля Амира Хурума не смогла бы прорубить этот невидимый занавес.

В нескольких словах он обрисовал Кериму Шаху ситуацию, и туранец пожал плечами:

– Что ж, если этот выход закрыт, надо найти другой. А пока наш путь лежит вперед, не так ли?

Проворчав что-то в знак согласия, Конан повернулся и пересек комнату, подходя к двери в противоположной стене с таким чувством, словно ступал по лезвию ножа. Он уже занес было нож, чтобы разнести ее в щепки, как вдруг она распахнулась, словно по собственной воле. Он вошел в огромный зал, вдоль стен которого выстроились высокие стеклянные колонны. В ста футах от двери начинались широкие жадеитовые ступени лестницы, которая вела на самый верх, проложенная словно по стене пирамиды. Что находилось за лестницей, он видеть не мог. Но между ним и мерцающим подножием стоял необычный алтарь из сверкающего черного нефрита. Четыре огромных золотых змеи обвивали его хвостами, а головы их на вытянутых шеях смотрели на четыре стороны света, как будто заколдованные стражники охраняли сказочное сокровище. А на самом алтаре, меж изгибающихся вытянутых шей, лежал лишь хрустальный шар, заполненный туманным клубящимся составом, в котором плавали четыре золотых граната.

Зрелище это вызвало у него смутные воспоминания, а потом Конан забыл об алтаре, потому что на нижних ступенях лестницы появились четыре фигуры в черных мантиях. Он не видел, как и откуда они пришли. Они просто возникли там, четверка высоких худощавых мужчин с головами стервятников, которыми они кивали в унисон. Руки и ноги их скрывали складки одежды.

Один из колдунов поднял руку, и рукав соскользнул вниз, обнажая кисть, – вот только это была совсем не рука. Шагнувший было вперед Конан замер на месте, причем не по своей воле. Он столкнулся с силой, несколько отличавшейся от гипноза Кхемзы, и потому не мог идти вперед, хотя и сознавал, что может отступить, если захочет. Спутники его тоже остановились, будучи не в силах сделать хотя бы шаг в любом направлении.

Прорицатель, тот самый, что поднимал руку, поманил к себе одного из иракзайцев, и тот шагнул к нему, как сомнамбула, глядя перед собой остановившимся взором. Меч бессильно опустился в его безвольной руке. Когда он проходил мимо Конана, киммериец выставил руку, желая остановить его. Конан был настолько сильнее иракзайца, что при обычных обстоятельствах мог бы одной рукой свернуть ему шею. Но сейчас тот отбросил его руку, как соломинку, и пошел к лестнице, механически подергиваясь при ходьбе, как марионетка. Подойдя к нижней ступени, он неловко опустился на колени, протянул Прорицателю свой меч и опустил голову. Тот взял его, и клинок блеснул в воздухе. Голова иракзайца скатилась с плеч и с глухим стуком упала на пол из черного мрамора. Из перерубленной шеи ударил фонтан крови, тело повалилось набок и замерло, широко и нелепо раскинув руки.

Вновь поднялась бесформенная рука, и следующий иракзаец нетвердым шагом отправился навстречу своей участи. Повторилась отвратительная сцена, и еще одно обезглавленное тело простерлось на полу рядом с первым.

Когда третий горец, спотыкаясь, прошествовал мимо Конана навстречу смерти, киммериец, на висках которого вздулись канаты жил в попытке прорваться сквозь невидимый барьер, который удерживал его, вдруг ощутил, как вокруг него пробуждаются к жизни некие незримые, но могучие силы. Это осознание пришло к нему совершенно неожиданно, но он не мог ошибиться. Его левая рука непроизвольно скользнула под бахариотскую перевязь и легла на стигийский ремень. Он ощутил, как в его онемевшие члены возвращается кровь и вливаются новые силы; жажда жизни походила на обжигающее белое пламя, сравниться с которым могла лишь душившая его ярость.

Третий иракзаец превратился в обезглавленный труп, когда Конан почувствовал, как рвется невидимая преграда. С губ его сорвался невольный яростный крик, и он прыгнул вперед, давая выход накопившемуся гневу. Мужчины на ступеньках не шелохнулись. Они невозмутимо, с циничным интересом, наблюдали за происходящим; если они и удивились, то ничем не выдали своих чувств. Конан не позволил себе задумываться над тем, что будет, когда он окажется рядом с ними. Кровь жарко стучала у него в висках, а перед глазами клубился кровавый туман. Его снедало жгучее желание убивать – вонзить нож по самую рукоять, круша плоть и кости, а потом повернуть его в ране, выворачивая внутренности.

Еще дюжина шагов, и он окажется у самых ступенек, на которых стояли злорадно усмехающиеся демоны. Он глубоко вдохнул, и бешеная ярость накрыла его с головой, заставляя ускорить бег. Он уже пролетал мимо алтаря с его золотыми змеями, когда в голове у него вдруг молнией сверкнуло воспоминание о последних загадочных словах Кхемзы, которые он услышал так отчетливо, как если бы тот шепнул их ему на ухо: «Разбей хрустальный шар!»

Он отреагировал на них почти против собственной воли. Намерение претворилось в действие столь стремительно, что даже величайший из земных колдунов не успел бы прочесть его мысли и помешать ему осуществить задуманное. Извернувшись, как кошка, прямо в прыжке, он со всего маху опустил рукоять ножа на хрустальный шар. Воздух моментально наполнился ужасающим звоном; откуда он исходил – со звезд, от алтаря или из самого шара, Конан не смог бы сказать. В уши ему ударило зловещее шипение, когда змеи, пробужденные к действию омерзительной жизнью, повернулись в его сторону и атаковали его. Но Конан двигался с быстротой обезумевшего тигра. Лезвие его клинка превратилось в тонкую сверкающую полоску света, перерубившую шеи отвратительных тварей, а затем он еще и еще раз ударил по хрустальному шару. И тот взорвался с громоподобным треском, рассыпая яркие осколки по мраморному полу, а золотые гранаты, словно освобожденные из долгого плена, стремительно рванулись к потолку и исчезли.

По огромному залу прокатился дикий крик, в котором не было ничего человеческого, и ему ответило жуткое эхо. На ступеньках корчились четыре фигуры в черных мантиях; тела их сотрясали конвульсии, а с посиневших губ клочьями летела пена. Затем, издав последний звериный вопль, они оцепенели и замерли в неподвижности. Конан понял, что они умерли. Он опустил взгляд на алтарь и хрустальные осколки. Вокруг алтаря все еще обвивались четыре обезглавленные золотые змеи, но теперь в тускло блиставшем металле уже не чувствовалось признаков враждебной человеку жизни.