Приключения Морса и Крюшона

Честный ответ мальчишки – пуппитролля почему-то вызывал гомерический хохот у зрителей, и они, тыча пальцами в сторону малютки – клоуна, повторяли вслед за ним: – «Ни одного!.. Ха – ха – ха!.. Ни одного!..».

– Ну, хорошо, – говорил Кекс, когда смех в цирке слегка стихал, – ставлю тебе «плохо». С задачей ты не справился, решай теперь пример. Три, три и три – что получится?

– Дырка, – не задумываясь, отвечал Тупсифокс, и цирку господина Озверелли вновь угрожала опасность рухнуть от взрыва дикого хохота.

– Девять! – отвечал за неразумного ученика хитрюга – учитель. – Девять, а не дырка! Ай-яй-яй, Тупси, три тройки сложить не можешь!

И Кекс, подкидывая вверх кусочек сахара, сам ловил его в рот и удирал с арены под гром аплодисментов зрителей и обиженный писк мальчишки – пуппитролля.

Морс тоже не был обделен рукоплесканиями. Едва Мармеладос, скорчив зверскую физиономию, проткнул его первой шпагой, юный гнэльф обворожительно улыбнулся и послал, замеревшей в ужасе, публике прощальный воздушный поцелуй. Шквал восторга обрушился в ответ на артистов, и Мармеладос даже вздрогнул от неожиданности и чуть было по-настоящему не продырявил талантливого помощника. Когда же фокусник распилил беднягу Морса на три равные части (а, может быть, и не равные – никто не мерил), к аплодисментам прибавились и всхлипы добрых гнэльфин, а в рядах замелькали носовые платочки.

Но, к счастью, все обошлось. Поколдовав над головой, ногами и туловищем своего ассистента, Мармеладос сотворил чудо и оживил красавчика – гнэльфа. Но тут же, не дожидаясь, когда стихнет рев восторга зрителей, он запихнул Морса в огромную стеклянную бочку и приказал униформистам принести несколько ведер воды. Заполнив доверху бочку, Мармеладос стал наблюдать за тем, как его помощник пускает пузыри. Насладившись немного этим зрелищем, он набросил на стеклянную гробницу юного гнэльфа красивое покрывало и еще с минуту постоял в преступном бездействии перед творением своих рук и не совсем здоровой фантазии. Потом что-то произнес на тарабарском наречии и сдернул с бочки покрывало.

Морса внутри не было!

Тогда Мармеладос хлопнул в ладоши, и огромный стеклянный сосуд распался на части. Вода хлынула на арену, а среди сияющих всеми цветами радуги ровных осколков возник улыбающийся помощник фокусника. В совершенно сухой одежде и обуви!

После Морса и Мармеладоса должен был выступать Крюшон. Но от страха перед змеей и публикой СТУПАТЬ он не мог, и его пришлось вынести вместе с Шипучкой на арену на громадном металлическом блюде. Крюшон сидел на нем, поджав как настоящий индийский факир, под себя ножки, а перед ним на расстоянии одного мерхендюйма стояла корзинка с юной коброй. Поправив на голове тюрбан, начинающий заклинатель змей достал из кармана дрожащими руками флейту и поднес ее к губам. «На репетиции перед представлением пронесло, – подумал он, собираясь с духом и вдыхая в легкие побольше воздуха, – Бог даст, и сейчас пронесет…». И он заиграл заунывную мелодию, которой его обучил опытный факир Хинди Бомбей.

Но Крюшон слегка ошибся в своих надеждах. Едва Шипучка показалась из корзинки, юный заклинатель сообразил, что теперь он остался с очковой змеей с глазу на глаз, и от страха потерял голову. Он сидел на блюде, поджав ножки, и как заведенный выводил одну и ту же мелодию, хотя ее давно уже было нужно сменить на другую – и тогда бы Шипучка уползла обратно в корзинку, и все бы закончилось благополучно. Но Крюшон позабыл об этом, и несчастная дочка Фурии, выбравшись полностью на волю, стояла теперь на хвостике на краю корзины и, раскачиваясь в такт заунывным звукам, раздумывала о том, на что бы ей опереться.

Наконец ей в голову пришла блестящая идея, и она, слегка рванувшись вперед, обвила кончик флейты и поползла по ней к мучителю – факиру. При этом она что-то тихо шипела, но что именно, Крюшон никак не мог разобрать.

Вдруг под сводами цирка раздались еще новые звуки музыки. Они были довольно громкими и перебивали ноющие всхлипы флейты Крюшона. Это звучала флейта самого Хинди Бомбея, прошедшего на помощь ученику.

Услышав другую мелодию, Шипучка, которая уже доползла до носа неумехи – факира, сделала невольную остановку и прислушалась. А потом, дав задний ход, спустилась обратно на свою корзинку и скрылась в ее недрах.

Глупая публика, решив, что все так и было задумано, наградила толстяка на блюде громом аплодисментов. Крюшон хотел встать и поклониться в знак благодарности добрым зрителям, но не смог и только виновато улыбнулся им и развел руками.

– Уноси! Уноси! – закричал Кекс униформистам и схватился передними лапами за голову, опасаясь, что публика прозреет и на бедного факира посыплются насмешки.

Но этого не случилось, и господин Озверелли, едва представление закончилось, ворвался в комнату к дебютантам и, вручив им каждому по двадцать гнэльфдингов, предложил заключить контракт на дальнейшие выступления в его цирке. Но наши путешественники были вынуждены отказаться от заманчивого предложения: Тупсифокс и Морс с грустью, а Крюшон с радостью. Их, как мы знаем, ждали совсем другие дела…

Часть четвертая

Глава первая

В те времена, о которых идет речь в нашем правдивом повествовании, княжество Злюкенберг еще входило в состав Великого Гнэльфланда. Но уже тогда его поданные старались жить наособицу от других гнэльфских княжеств и при любом удобном случае норовили дать всем понять, что злюки – народ особенный.

И они, как ни странно, были в чем-то правы. Если другие гнэльфы в большинстве своем слыли добряками (да так оно и было на самом деле!), то о злюках шла молва по всему белому свету, как о народце скверном и пакостном. Все-то им было не по нраву, все-то их не устраивало в этой жизни на этой, Богом данной, благословенной земле.

Дурной характер, конечно, не мог не отразиться на внешности злюков, и, в конце концов, у них даже дети стали рождаться с сердитыми мордашками и обиженно надутыми губками.

Вот, наверное, почему однажды по всему княжеству прошло модное поветрие: злюки стали делать искусственные улыбки, а иногда даже целые маски, и наклеивать их на собственные физиономии. Эта мода сохранилась и до наших дней, только сейчас злюки применяют новейшие материалы, а тогда им приходилось пользоваться тем, что попадало под руку. Но злюки были неплохими мастерами – в этом им не откажешь – и фальшивые улыбки и поддельные искусственные лица у них получались как настоящие.

Сыновья хозяина гостиницы «Приют пилигримов» господина Бауха долговязый Фруктус и толстенький Свинтус тоже увлеклись модным поветрием и вскоре достигли в этом занятии отличных результатов. При желании они могли сделать себе улыбки обворожительные и заискивающие, загадочные и насмешливые, добрые и едкие, глупые и улыбки «гнэльфа, умудренного жизненным опытом»… Маски чужих физиономий выходили из-под их рук такими искусными, что можно было даже перепутать поддельное лицо с настоящим. Господин Баух очень завидовал таланту своих сыновей и поэтому постоянно попрекал их одними и теми же словами: «Хватит заниматься ерундой, лентяи, взялись бы за дело!». Но Фруктус и Свинтус пропускали эти упреки мимо ушей и продолжали изо дня в день пополнять свою коллекцию.

Единственное, что раздражало братьев – злюков (а всех злюков всегда что-нибудь раздражало!), так это нехватка образцов чужих физиономий. Наделав масок всех родственников и соседей, Фруктус и Свинтус взялись за других горожан. Но когда злюкенбергцы об этом узнали, они пообещали высечь ремнями на площади юных проказников. Еще бы: кому бы понравилось, если кто-то с его лицом разгуливал бы по городу и делал всякие глупости на потеху любопытным зевакам!

Вот почему сыновья господина Бауха несказанно обрадовались, когда в их гостиницу однажды заявились новые постояльцы: два гнэльфа и два пуппитролля. Едва увидев долговязого Морса и пухленького Крюшона, братья молча переглянулись между собой и опрометью кинулись в свою комнату. Заперли дверь на крючок и принялись за дело.