Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)

— А зачем они тебе?

— Через пять новолуний мы отправимся на север, в деревеньку, где живет много малайцев. Мы повезем с собой шкурки птичек. Малайцы охотно покупают их и перепродают белым. Они дадут нам за них сталь для копий, остро отточенных реда, рис и огненную воду, — сказал начальник, жадно облизываясь.

— Будь по-вашему, а нам лучшего и желать нечего. Охота немного развлечет нас, а затем двинемся в путь.

Фрике и не подозревал, что оперение райских птиц является предметом обширной торговли и что этот товар высоко ценится малайцами. Довольно сложная операция — снять кожу с прелестной птички, не испортив ее и не выдернув ни одного перышка, — хорошо известна некоторым дикарям. Проворно сняв кожу, они сразу же пропитывают ее особым ароматическим составом, чтобы предохранить от гниения, затем тщательно просушивают и продают в большом количестве. Впрочем, этот вид ремесла был известен и в более отдаленные времена, ибо когда первые путешественники подплыли к Молуккским островам — странам мускатного ореха, гвоздики и других пряностей, бывших тогда на вес золота, — туземцы показали им, между прочим, и птичьи шкурки, покрытые такими чудными перьями, что белые, очарованные яркостью и нежностью их красок, забыли на миг о предстоящей богатой наживе.

Малайцы называли их «божьи птички». Португальские мореплаватели, мало знакомые с естественной историей, не замечая у них ни крыльев, ни лап, воображали, что у них на самом деле такое необыкновенное строение тела. За красоту перьев они называли их «passaros do sol» — «птички солнца», а голландцы дали другое название — «avis paradiseus», означавшее «райские птички».

Ян ван Линсхотен в 1598 году, закрепляя за райскими птицами название, данное им голландцами, выдумал следующую легенду: «Эти замечательные по красоте перьев птички, — писал он, — не имеют ни крыльев, ни лап — в этом убеждают экземпляры, привозимые из Индии в Голландию. Это товар настолько нежный и драгоценный, что не может быть доставлен из-за дальности расстояния в Европу. Никто не может увидеть их живыми, потому что они обитают в воздухе, кружась постоянно около солнца, и опускаются на землю лишь для того, чтобы умереть».

Спустя сто с лишним лет после путешествия ван Линсхотена, Фуннель, один из товарищей Дампира, увидал в Амбоине несколько экземпляров птичек, которые привели его в полный восторг. На его расспросы отвечали, что птички эти, любящие мускатный орех, прилетают за ним чуть не на Бандские острова. Орехи действуют на них опьяняюще, и, одурманенные, они падают на землю, становясь добычей муравьев.

В 1760 году Карл Линней, сам знаменитый Линней, стал жертвой той же мистификации, что и все другие мореплаватели. Знаменитый шведский ученый назвал райских птичек «paradisea apoda» — безногие райские птицы. Впрочем, в то время в Европу не было доставлено ни одного экземпляра и вдобавок не имелось никаких сведений об образе жизни этих прелестных пернатых.

Ни об одном, быть может, виде птиц не было сказано столько вздора, сколько о райской птичке. Так, например, одни ученые пресерьезно уверяли, что райская птица, лишенная возможности садиться на землю или на деревья, держится среди ветвей с помощью имеющихся у нее длинных перистых усиков и что, кружась постоянно в воздухе, она спит, откладывает яйца и высиживает птенчиков на лету. Другие, чтобы как-то объяснить такое необыкновенное явление, уверяли, что у самца посередине спины есть углубление, в которое самка и кладет яйца, а затем высиживает их благодаря имеющемуся и у нее в брюшке соответствующему углублению. Третьи, находя эту гипотезу довольно смелой, утверждали, что самка прячет яйца под крылья, меж самых густых перьев, и так далее — словом, догадкам и предположениям не было конца.

До настоящего времени исследования этого великолепного образца фауны Океании продолжают оставаться далеко не полными и не точными, потому что и сейчас находятся естествоиспытатели, утверждающие вдобавок к тому же в печати, что птички эти ежедневно совершают перелет на остров Тернате, на Бандские острова и Амбоину. Эту гипотезу, не имеющую ни малейшего основания, отвергают только два ученых: Рассел Уоллес и Ахилл Раффрей, добросовестно изучившие на месте этих птиц. На вышеназванных островах, так же, как и в Европе, никогда не видели живых райских птиц, доказательством чему служит название «bourong mati» — «мертвые птички», — данное им туземцами.

Теперь Фрике, никогда не отказывавшийся поучиться, если есть чему, мог ознакомиться хоть немного с образом жизни красивейших из птиц.

Тридцать охотников были вооружены не так, как обычно: лук был гораздо меньше, наконечники стрел были не из кости и железа, а представляли собой шарики с большой палец величиной, предназначенные для того, чтобы только ошеломить птичку, а ни в коем случае не ранить ее и не испортить ее нежных перышек.

Фрике и Пьер захватили с собой на всякий случай ружья, хотя у них не было дроби; да, впрочем, ни дробь, ни пули не достигли бы той высоты, на которой держатся райские птички. Охотники отправились в путь ночью и достигли девственного леса минут за двадцать до восхода солнца. Узинак предупредил европейцев о необходимости соблюдать строжайшую тишину, потому что дичь была из самых пугливых и чутких.

Черные охотники двигались медленно, идя друг за другом, бесшумно перескакивая через лианы, еще мокрые от росы, осторожно раздвигая траву и минуя корни, которые вились и переплетались, как гигантские пресмыкающиеся. Лишь только первый луч восходящего солнца позолотил верхушки могучих деревьев, среди величественной тишины, царившей над сладко дремлющим лесом, зазвенела в воздухе дрожащими нотками радостно и задорно песня райской птицы. Птичка солнца славила появление светила, имя которого она носила.

Охотники остановились, спрятались в кусты, присели на корточки, удерживая дыхание и держа наготове стрелы. Вождь указал пальцем на верхушки деревьев, по которым прыгали прелестные птички, наряженные в яркие, роскошные цвета.

На крик самца, звонко пронесшийся в воздухе, ответил издали более нежный голос самки. Затем со всех сторон полились звонкие песни самцов. Узинак потирал руки и беззвучно шептал:

— Охота будет на редкость. Bourong raja (так называют папуасы райских птиц) намерена начать танец.

— Что такое? — спросил Фрике.

— Bourong raja примутся сейчас плясать.

— Плясать?

— Гляди, не своди глаз и молчи.

Вождь туземцев говорил правду. На высоте восьмидесяти футов над землей, на длинных и толстых ветвях, расположенных горизонтально и покрытых богатой бархатной зеленью, суетились, перепрыгивали с ветки на ветку, дразнили друг друга, слетались и вдруг порывисто рассыпались в разные стороны окруженные золотым сиянием, сверкающим и переливающимся, как бриллиантовые пылинки, штук тридцать самцов. Соперничая друг с другом в грации и красоте, они тихонько шевелили волнистыми перышками, осторожно расправляли крылышки, чистили каждое перышко, встряхивались, нахохливались, приподнимая свой роскошный воротник, и кружились, и играли в воздухе, отливая в солнечных лучах всеми цветами радуги.

Время от времени пронизывая зеленый свод, прилетали попарно все новые и новые птички. Sacoleli, танцующее общество, вскоре было в полном составе.

Восторженно, не отрывая глаз, смотрел Фрике на это восхитительное зрелище. Эта отдаленная страна, этот девственный лес, отвратительные каннибалы и сам он, как бы заблудившийся здесь, в этой непроглядной лесной чаще, — все производило потрясающее впечатление. «Столько красоты рассыпано по пустыням!» — помимо его воли проносилось в голове молодого человека. И тем не менее эти дикость и безлюдность являются необходимым условием существования красоты, ибо наступит день, заглянет сюда то, что мы называем цивилизацией, девственный лес рухнет, увлекая и давя при падении своих очаровательных обитателей, оценить которых по достоинству только и могут люди цивилизованные.

Что-то просвистело в воздухе и отвлекло Фрике от его размышлений. За свистом послышался легкий, приглушенный шум. Райская птичка, пораженная меткой стрелой охотника, стремглав летела на землю, кружась и переворачиваясь в воздухе, а перышки ее играли разными цветами. Странная вещь: остальные птицы, танцуя в золотых лучах, кокетничая друг перед другом, демонстрируя изящество и красоту перьев, не обращали никакого внимания на то, что происходило в лесной чаще, куда еще не успело проникнуть солнышко.