Приключения, почерпнутые из моря житейского

– Вы посылали, Федор Петрович, узнать, к кому поехала Саломея?

– Не посылал, – отвечал Федор Петрович, затягиваясь длинной струей вахштафу, как утоляющий жажду.

– Ах, напрасно; как же это вы так беззаботны, не знаете, где жена и что делается с нею?

– Куда ж послать-то мне, Софья Васильевна? Если б она поехала да сказала, куда едет, – дело другое; я пошлю искать ее.

– Ах, нет, лучше не посылайте… Вы не поссорились ли с ней?

– Как это можно! Когда ж я ссорился?

– Может быть, огорчили чем-нибудь?

– Ей-богу, и не думал огорчать. Признаться сказать, она только посердилась на меня за то, что я взял деньги из ломбарда.

– Вот видите ли, она вам советует беречь деньги, а вы сделали ей неприятность; будто это ничтожная причина; я уверена, что она от огорчения уехала с кем-нибудь из знакомых на дачу или в деревню.

– Как будто я бросать хотел деньги; я по просьбе Петра Григорьевича взял сорок тысяч…

– Так за что ж она сердилась? – спросила Софья Васильевна с негодованием, поняв оскорбительный для матери поступок Саломеи.

– А бог ее знает! – отвечал Федор Петрович, – так, я думаю, жалко стало денег.

– Для отца и матери жаль! – произнесла с огорчением Софья Васильевна.

– Я говорил, да что делать, уж у ней такой странный характер.
–

– А сама мотает, бросает деньги! Сколько вы прожили в полгода?

– А бог ее знает, я как-то не люблю считать.

– О, вы чересчур добры, Федор Петрович! вам надо было держать ее в руках.

– Так уж… и сам не знаю как… нет, уж жизнь такая… Я, правда, не привык, да что ж делать, ведь это не в полку.

– Федор Петрович, вы не разглашайте об ее отъезде… она, вероятно, скоро воротится… она, верно, уехала в деревню к Колинским… Конечно, это глупо уезжать не сказавшись, да уж это такой нрав.

– Уж такой нрав, я знаю, – повторил и Федор Петрович. – Я, однако ж, пойду домой, может быть она воротилась.

– Я ввечеру к вам приеду, прощайте, Федор Петрович. Федор Петрович пошел домой; но Саломея еще не возвращалась.

На свободе Федор Петрович закурил трубку, сперва в кабинете, отворив окно; а потом стал с досады, что Саломея Петровна долго не возвращается, ходить с трубкой но зале и по гостиной; по всем комнатам разостлались дымные облака.

В десять часов вечера приехала Софья Васильевна и, после вопроса; приехала ли Саломея, ужасно раскашлялась.

– Ах, как вы накурили»! – вскричала она, – да это поневоле уйдешь из дому!

– Это так уж, от скуки… я ведь совсем не курю, – сказал Федор Петрович и хотел поставить в угол трубку; но, закурившись, он, как опьянелый, пошатнулся и чуть-чуть не упал.

Софья Васильевна посмотрела на него подозрительно и бог знает что подумала.

– Нет, не могу выносить; это бог знает что за табак! мне дурно! – сказала она и торопливо вышла.

У Федора Петровича кружилась голова, он с трудом добрался до своего кабинета и лег.

Между тем Софья Васильевна приехала домой, открыла мужу тайну, которую она только что узнала.

– Ну, друг мой, не удивляюсь, что Саломея уехала куда-нибудь от мужа!

– Что такое?

– Федор Петрович пьет мертвую чашу!

– Не может быть!

– Приехала я к нему, только вошла, слышу – так и разит водкой, по всем комнатам накурено табачищем, а сам он едва на ногах стоит. И бедная Саломея скрывала это несчастие!

– Ну, сама избрала себе горькую долю! а, правду сказать… ну, да нечего и говорить!

– Отчего ж не сказать!

– Э! лучше не спрашивай!

Это был обыкновенный приступ к обвинению Софьи Васильевны; она поняла; но, понимая, никогда не могла воздержаться, чтоб не высказать, что она поняла, и не убедить мужа, что она не дура и все понимает.

– И не хочу спрашивать, знаю, что у тебя в голове; надо на кого-нибудь свалить всю вину: на кого же сваливать как не на меня!

С этого иногда завязывался длинный разговор; Софья Васильевна поднимает из-под спуда все прошедшее свое горе, повыкопает из могил все прошедшие неприятности и супружеские междоусобия; поставит волос дыбом на голове Петра Григорьевича, расплачется, уйдет и дуется на него несколько дней.

Чтоб убедиться в истине слов Софьи Васильевны насчет Федора Петровича, Петр Григорьевич поехал на другой день к нему и, разумеется, вошел без доклада. В дверях "навстречу ему раздались слова Федора Петровича.

– А где ж я возьму теперь! вот возвратится Саломея Петровна, деньги у нее; тотчас же и заплатим.

– О чем дело, Федор Петрович? Здравствуйте!

– Да вот управляющий домом пришел и требует сейчас же Деньги; деньги мои все у Саломеи Петровны; а ее нет дома,

– Господа не беспокоили вас и не требовали денег вперед, – сказал управляющий, – по уверенности, что все равно, у них деньги лежат ил«у вас; но вдруг пришла крайняя необходимость в десяти тысячах, так они и просят уплатить за весь

– А сколько? – спросил Петр Григорьевич.

– Восемь тысяч пятьсот.

– Но можно подождать, любезный, несколько дней.

– Одного дня, сударь, невозможно; я бы и не беспокоил. – Что за крайность такая?

– Такая крайность, сударь. Господа убедительно приказали просить сейчас же вручить мне эту сумму.

– Как же быть, деньги спрятаны у Саломеи Петровны; вот возвратится, тотчас же заплатим, – сказал Федор Петрович.

– Когда ж оне изволят, сударь, возвратиться?

– Кто ж вас знал, любезный, что вам вдруг понадобятся деньги, – сказал Петр Григорьевич, – не сидеть же дома да ждать, когда вы за ними придете!

– Притом же нанимала дом сама Саломея Петровна, – прибавил Федор Петрович.

– Ну, да это все равно, – сказал Петр Григорьевич, – приходи, любезный, завтра поутру.

– Господа приказали просить убедительнейше…

– Говорят тебе, приходи завтра, вероятно, дочь моя завтра будет из деревни, – прибавил Петр Григорьевич. – Да все равно, возвратится или не возвратится, завтра получишь.

– Я доложу господам.

– Прощай!… Да неужели вы все наличные деньги отдали Саломее?

– До копейки все у нее.

– Какие вы, Федор Петрович; ну, кто отдает капиталы на руки женщине?

– Почему ж я знал, Петр Григорьевич, я не виноват, уж это такая жизнь.

– Где у нее лежат деньги и билеты?

– Она к себе спрятала мой бумажник и шкатулку; верно, в бюро.

– Надо послать за слесарем.

Покуда пришел слесарь, Петр Григорьевич и Федор Петрович, закурив трубки, ходили по комнатам и пыхали дымом. Если б в это время приехала Софья Васильевна, то, верно, подумала бы, что и муж ее подгулял вместе с Федором Петровичем.