Приключения русского дебютанта

Он растирал поврежденное плечо и прижимался к нему щекой. Владимиру давно не приходилось жалеть себя, и это чувство казалось странным, словно явившимся из другой жизни. Полуголый, он сидел под разлапистой невысокой пальмой в зарослях, которые могли бы сойти за национальный парк, но на самом деле являлись садом, разбитым перед огромным комплексом кондоминиумов. Ему по-прежнему было трудно дышать, в горле першило, и он изо всех сил старался отвлечься и побороть приступ сухого кашля. Как сказал однажды знатный педиатр с Парк-авеню, приступ астмы наполовину психическое явление и необходимо переключать внимание на другие проблемы.

Другая проблема после астмы — как найти такси и добраться до аэропорта. Джорди скорее всего уже едет туда, чтобы встретить сбежавшего любовника у выхода X — на вылете в Ла-Гардию. Но в безбрежном Майами наверняка существуют и другие лазейки. Владимир вспомнил о втором аэропорте, откуда родители летали со скидкой на аэробусах с названиями вроде «Небесная красота» или «Королевские американские линии». То был аэропорт Форт-Лодердейл, находился он выше по побережью.

Ладно, а дальше что? Владимир расправил ошметки футболки, выплюнул, откашлявшись, сгусток слизи, похожий на губку с кровянистыми порами В бумажнике он обнаружил остатки денег, полученных от отца и мистера Рыбакова, — ровно 1200 долларов в мелких и крупных купюрах. Счастливый случай № 2 — одинокое такси кружило вокруг кондоминиумов в ожидании, когда на улицу вывалится толпа в классных туфлях и дышащем хлопке, настроенная повеселиться. Пригнувшись, Владимир пробрался сквозь кустарник, затем неторопливой походочкой направился к такси — миллионер, наслаждающийся законным правом щеголять в рваной футболке воскресным вечером. Однако таксист — великан ближневосточной внешности из тех, у кого непорядок с гипофизом, — внимательно оглядел наряд Владимира в зеркале заднего вида и спросил, уж не подружка ли дала ему под зад. На табличке значилось имя таксиста — Бен-Ари, «сын льва»; в Ивритской школе, припомнил Владимир, таких детенышей могучих львов водилось предостаточно.

— И я уезжаю от этой суки навсегда, — ответил Владимир (учитывая события последнего часа, экспроприация слова «сука» послужила хоть небольшим, но все же утешением). — В Форт-Лодердейл! — скомандовал он.

Когда они миновали Эдем и въехали в район Норт-Бич, он попросил притормозить у телефонной будки, стоявшей в колеблющейся тени «Сладкоречивого гнома О'Мэйли», где за три порции «Гиннеса» брали как за одну.

— Пожалуйста, подождите меня.

— А то я уеду, не взяв денег! — Широкая израильская ухмылка заменила Сыну Льва смех.

Владимир набрал номер «Королевских американских линий» и узнал, что они свернули работу в прошлый вторник. «Небесная красота» теперь курсировала только между Майами и Меделлином, хотя в Цюрих самолеты вылетали в режиме нон-стоп. В итоге ему продали билет на ближайший рейс до Нью-Йорка по цене, эквивалентной его Двухнедельному заработку.

Владимир глазом не моргнул, услыхав, сколько с него запросили, — главное, он был жив и все еще можно было поправить. То есть вернуться к Фрэн. Вернуться туда, где дни текут от сигареты к шоколаду и кофе, где по утрам за завтраком Фрэн несет всякую хрень о временном правительстве Керенского, а обеденный перерыв в Обществе абсорбции сулит нечаянную радость: открываешь коробочку с ланчем, приготовленную Винси, а в ней ломтик сырой говядины в соусе с цикорием на поджаренном хлебе (семь сортов зерна), пышная веточка мяты, выращенной на балконе, плюс два билета на дневной концерт в церкви Св. Троицы — выступает квартет из Правы… О да, сорок дней и ночей, не меньше, он будет просто нежиться в постели в окружении всех Руокко, чтобы очиститься от двух последних часов.

Пока же, немного окрепнув духом после препирательств с авиалиниями, Владимир был готов потратить часть образовавшегося напора на Баобаба. Он позвонил за счет сволочи-абонента, и когда знакомый задыхающийся голос нехотя согласился оплатить разговор, Владимир начал без предисловий:

— Значит, так, я вдоволь налюбовался членом Джорди и хочу спросить, цитируя твоего босса, как оно тебе? — На противоположном конце Восточного побережья повисла тишина. — И он до сих пор не отдал тебе на откуп Бруклинский колледж? По-моему, за свой тяжкий труд ты должен по меньшей мере потребовать Бруклин. Не продавайся дешево, фуфло.

— Он ведь не., да?

— Нет, живое доказательство социального дарвинизма, он — нет. Я стою у дороги на аэропорт, плечо превратилось в крошево, я едва двигаюсь, но моя задница по-прежнему не тронута. Спасибо, что спросил.

— Послушай. — Баобаб сделал паузу, словно сам к чему-то прислушивался. — Я, правда… Иногда он лапал меня и щипал за жопу, но я думал…

— Ты думал? — перебил Владимир. — А ты уверен? Помнишь, в школе тебе всегда давали дополнительное время на тесты, потому что у тебя была справка от врача, что ты страдаешь дислексией? Ты подделал эту справку, верно? Ну признайся уже. На самом деле у тебя нет дислексии, ты просто долбаный идиот. Я прав?

— Давай…

— Давай произведем опись нажитого, что нам мешает? Тебе двадцать пять лет, ты специализируешься в исследованиях юмора, твою девушку не пускают в кино без взрослых, а твой босс обожает шлепать тебя по попке и торчит при этом. И ты еще удивляешься, почему тебя не зовут почаще видеться с Фрэн и ее друзьями? Поверь, Фрэн отныне и меня не захочет видеть. У ее антропологического любопытства есть пределы.

— Ладно, — ответил Баобаб. — Ты все сказал. Ладно. Где ты конкретно?

— Ты все уладишь, милый?

Баобаб не утратил спокойствия:

— Где ты, Владимир?

— Я уже сказал, по дороге в аэропорт. У меня счетчик включен.

— А где Джорди?

— Ха, надеюсь, ищет меня. Отвергнутая любовь и все такое.

— Хватит об этом. Значит, он пытался… А ты сбежал?

— Ну, сначала я с ним подрался, — сообщил Владимир. — Врезал ему как следует!

«Врезал как следует»? И когда уже эта ночь закончится!

— Господи боже. Ну тогда ты по уши в дерьме. Слушай, не садись в самолет до Нью-Йорка. Езжай в Вичито, в Пеорию…

— Да пошел ты! — закричал Владимир. Дурное предчувствие уже отметилось на его призрачной страхо-денежной железе; впрочем, призрачность не мешала мочевому пузырю реагировать на эту железу вполне явственно. — Он что, станет преследовать меня до Нью-Йорка, а потом убьет?

— Сомневаюсь, что он сам станет преследовать тебя, но да, вероятно, он найдет время, чтобы убить тебя, а может, и трахнет напоследок для порядка. Влад, послушай меня! На него только в Бронксе работает сотня людей. В прошлом году мой друг Эрнест, чокнутый латинос, который заправлял делами в колледже Ла-Гардия, обозвал Джорди петушком — в шутку, сам понимаешь…

— И?

— Ты еще спрашиваешь? За кого ты держишь этих людей? — разволновался Баобаб. — Это каталонский картель! Господи, как они убивают, с каким вдохновением творят насилие… Чистый модернизм! Даже вам, русским, есть чему у них поучиться. А потом, тот факт, что он пытался… и ты знаешь, что он…

— Наконец-то до меня дошло. Теперь мне совершенно ясно: ты отлично знал, что этот человек — убийца и педераст, тем не менее уговорил меня ехать с ним во Флориду и остановиться в одном отеле.

— Откуда мне было знать? Да, я в курсе, что ему нравятся падшие ангелочки, но ты ведь взрослый мужик, вся рожа в бороде!

— Уже нет, болван!

— Послушай, тебе нужны были деньги! — напомнил Баобаб. — Я подумал, что таким способом верну твое расположение. Ты мой единственный друг, но я тебя совсем не вижу…

— Ах, значит, это я виноват. Ты — безмозглая обезьяна, Баобаб. Как ни стараюсь злиться на тебя, не получается, тем более что… Тем более что для меня эта ночь скоро закончится. Ты же всю жизнь проведешь в таком состоянии. Прощай, дурак несчастный.