Приключения русского дебютанта

Выходило, что вожделение подпитывалось ревностью. Почему? Воображая, как Морган встречается днем с Томашем, Владимир бесился, что одновременно усиливало его пыл в постели. То же самое было и с Халой, когда та служила в «Темнице»: ему кружила голову мысль, что женщина, которую хочет он, предпочитает быть не только с ним, но и с другими. Простая формула, объясняющая многие любовные связи: он не мог ею владеть, потому он ее желал.

Однако за пределами сексуальных нужд его гнев на Морган неуклонно нарастал, похоть и обида то изничтожали друг-друга, то — в постели, например, — действовали в тандеме. Он чувствовал себя беспомощным. Как ему было убедить Морган в том, что она любит его, а не Томаша, и в том, что она должна отречься от неприглядной тайной жизни в пользу нормальности, нежности и секса, ведь человеку всегда следует находиться по правильную сторону истории — поедать жареного поросенка в «Винном архиве», а не замерзать до смерти в ГУЛАГе?

Но она отказывалась его понять, эта упрямая девушка со Среднего Запада. Отчего ему приходилось работать на два фронта: для утоления похоти он забирался к ней в постель, для утоления обиды надеялся всей душой отомстить. Эти мстительные надежды он связывал с предстоящим двойным свиданием. Потому, когда позвонил Сурок с сообщением, что «Дорога 66», ресторан в его загородном поселке, готова выставить горячий картофель фри в обмен на американские доллары, Владимир с готовностью принял приглашение и от имени Морган тоже.

В Морган чрезвычайно умиляла одна вещь: несмотря на то что формально она принадлежала к высшим слоям среднего класса, на выход у нее имелся только один наряд — тесная шелковая блузка, которую она надевала на первое свидание с Владимиром. Все остальное в ее шкафу было потрепанным и «добротным», как выражаются на Среднем Западе, ибо в отличие от Владимира Морган ехала в Праву не для того, чтобы блистать на балах.

Когда они подъехали к «Дороге 66», Морган нервно одернула рукава своей главной блузки, чтобы та облегала тело, как надо. В третий раз мазнула помадой по губам и зачем-то поскребла передний зуб. Приглядевшись к сиявшей огнями вывеске, она спросила:

— Разве не правильнее «Шоссе 66»? [57]

Владимир загадочно подмигнул и поцеловал ее в щеку.

— Эй, перестань. На мне румяна. Посмотри, что ты наделал.

Она опять полезла в сумочку, и, пока Морган сморкалась и снова пудрила щеки, Владимиру пришлось бороться со столь бесполезным чувством нежности.

— Если ты, Морган Дженсон… на Запад решишь рвануть, — напевал Владимир, пока они шагали рука об руку к жгуче-красной неоновой вывеске мимо засыпанного гравием десятиакрового оврага, которому предстояло стать американским супермаркетом, — езжай за мной… по той дороге… это славный путь.

57

Правильнее. Песня Бобби Троупа «Шоссе 66» стала особенно популярной после того, как ее исполнили «Роллинг Стоунз».

— Как ты можешь петь? — удивилась Морган, в очередной раз промокая губы салфеткой. — Ведь мы ужинаем с твоим боссом. Неужто ты совсем не боишься?

— Оторвись, коль маза есть, — мурлыкал Владимир, берясь за пластмассовые дверные ручки в виде гремучих змей, — на шоссе шестьдесят шесть.

Их взору открылся изумительный вид: дешевая мебель под красное дерево и всякие американские штучки, ибо в ресторане, как и в песне, проложили дорогу «от Чикаго до Эл-Эй… две тыщи миль… но не робей», прикрепив к каждому столику название какого-нибудь населенного пункта — Сент-Луис, Оклахома, Флэгстафф, «Вайнону не прозевай… Кингман, Барстоу, Сан-Бернардино…».

Сурок и его подружка окопались в Флэгстаффе.

— Володя, а у меня кактус есть! — закричал Сурок через весь огромный ресторан.

Столик «Флэгстафф» действительно украшал искусственный кактус пронзительного цвета, и выглядел он куда солиднее, чем нелепые шестифутовые Городские Ворота Сент-Луиса или заброшенная фактория из Джеронимо на соседних «аризонских» столиках.

— Говорят, за кактусом в очередь пишутся, — с достоинством сообщил Сурок по-английски, после того как все перезнакомились и заказали молочные коктейли с шоколадом.

В порядке европеизации Владимир заставил Сурка приобрести десять черных водолазок и десять пар слаксов у компании из штата Мэн, специализирующейся на этом виде продукции, и в тот вечер босс выглядел так, будто собрался на либеральную вечеринку, устраиваемую в Верхнем Вест-Сайде по случаю Дня благодарения. Что касается любви всей его жизни, Леночки, о ней можно было бы написать целый роман, потому здесь мы ограничимся лишь описанием ее прически.

В начале 90-х женщины на Западе предпочитали короткие стрижки — «паж» или «шапочка», но Лена продолжала сооружать прически в старом русском стиле. Отказываясь придерживаться чего-то одного — распустить волосы либо зачесать их наверх, — она сочетала оба подхода: пышная грива опускалась на ее плечи, а еще пятнадцать фунтов пронзительно-клубничных волос были перехвачены на макушке громадным белым бантом. За каскадами локонов виднелось mil'en'koe russkoe lichiko с высокими монгольскими скулами и остреньким носиком. Одета она была в точно такие же водолазку и слаксы, как у Сурка, отчего пара напоминала молодоженов, путешествующих во время медового месяца.

— Очень рад, — Сурок поцеловал Морган руку. — Сегодня мы с Леночкой практикуемся в английский, так что, пожалуйста, исправлять выражения Сурка. По-моему, по-английски меня зовут «граундхог», но словарь выдает еще и… «обормот»… нет, «мармот». В ваша страна водится такое маленькое животное? Владимир говорит, что теперь все должны говорить по-английски!

— Жаль, что подзабыла русский, я учила его в колледже. — Морган ободряюще улыбнулась Сурку, словно русский до сих пор оставался языком мирового значения и стоил того, чтобы его учить. — Я немного говорю по-столовански, но это не одно и то же.

Пары уселись друг против друга. Сурок широким жестом заказал еду на всех: бургеры с зеленью для дам и бургеры со страусятиной для мужчин.

— А еще три порции картошки фри с острым соусом, — потребовал он у официантки. — Люблю эту гадость. — Он широко улыбнулся сотрапезникам.

— Значит… — неуверенно произнес Владимир, не зная, как начать этот Ужин Отмщения.

— Да, — Сурок кивнул Владимиру, — значит.

— Значит… — улыбнулась Морган Лене и Сурку. Бедняжка, она уже хрустела пальцами под столом. — Как вы познакомились друг с другом?

Оригинальнее вопроса на двойном свидании и придумать было нельзя.

— М-м… — Сурок ностальгически заулыбался. — Длинна история, — ответил он на ломаном, но, как ни странно, симпатичном английском. — Я расскажу? Да? Хорошо? О'кей. Большая история. Как-то Сурок идет в Днепропетровск, на Восточную Украину, значит, и много людей делают ему плохо, тогда Сурок делает им очень плохо, и, э-э-э, время на часах тик-так, тик-так, и иголка на часах два круга делает, двое суток проходят, и Сурок жив, а враги его… э-э… умерли.

— Погодите, — встрепенулась Морган. — Неужто…

— В переносном смысле, — нехотя вмешался Владимир.

— Ну, — продолжил Сурок, — плохому делу конец, но Сурок все равно очень одинокий и очень грустный…

— Ой, Толечка, — вскрикнула Лена, поправляя одной рукой бант, а другой — соломинку в коктейле. — Понимаешь, Морган, у него русская душа. Знаешь, что такое русская душа?

— Владимир мне рассказывал, — ответила Морган. — Это…

— Это замечательно, — перебил Владимир. Жестом он попросил Сурка продолжать, отлично понимая, куда клонит его работодатель. Замечательнее не бывает.