Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник)

– Но, если честно, я на него не в обиде, – продолжил он. – Для него-то ведь это дело кровное, просто так его не бросишь. Власти наши – вот что выводит меня из себя. Когда я думаю о том, что я сделал для этой страны и что получил взамен, у меня все внутренности начинают переворачиваться… Я просто сатанею. У нас уже никто не помнит, что такое благодарность или обычные правила приличия, доктор!

На несколько минут он призадумался, должно быть, над жизненными тяготами, которые выпали на его долю, после чего приступил к их подробному изложению.

– Представьте. Девять отъявленных мерзавцев, – сказал он. – Три года они промышляют убийствами и грабежом. Не проходит и недели, чтобы они не отняли чью-то жизнь. И вот их ловят, полиция пытается доказать их вину, но ничего не получается. Почему? Да потому, что эти девятеро знали свое дело и всем свидетелям, кто хоть что-то мог рассказать, перерезали горло. Что же происходит потом? Возникает некий гражданин по имени Вулф Тон Мэлони и говорит: «Я нужен стране, и я готов послужить ей». После чего дает показания против остальных. Судьям этого вполне достаточно, чтобы отправить негодяев на виселицу. И что же тут плохого, спрошу я вас. Разве я сделал что-то предосудительное? И что же я получаю в благодарность от этой страны: меня преследуют, сэр, за мной шпионят, не сводят с меня глаз ни днем, ни ночью. Человек, который столько трудился для ее блага, подвергается самому настоящему гонению. Кто может такое вынести? Конечно, я не жду, что мне дадут орден или сделают министром колоний, но я-то, черт побери, рассчитывал, что меня после суда оставят в покое!

– Но вы же не думаете, – возразил я, – что помощь, которую вы оказали, даст вам пожизненную амнистию.

– Я говорю не о нынешнем заключении, сэр. – Голос Мэлони преисполнился достоинства. – То, во что превратилась моя жизнь после того проклятого суда, вот что выматывает мне душу. Я вам сейчас все расскажу. Выслушайте меня до конца и скажите, справедливо со мной обошлись власти или нет.

Далее я изложу рассказ заключенного его собственными словами настолько точно, насколько я их запомнил, сохранив его довольно извращенное понимание добра и зла. Я могу поручиться за точность изложенных им фактов, но сделанные на их основании выводы пусть останутся на его совести. Через несколько месяцев после нашего разговора я встретился с инспектором Г. У. Хэнном, бывшим комендантом данидинской [32] тюрьмы, он показал мне свой журнал, записи в котором полностью подтверждают каждый факт из рассказа Мэлони, который поведал он мне в то утро глухим невыразительным голосом, с низко склоненной головой и зажатыми между коленями руками. Лишь блеск змеиных глаз указывал на волнение, охватившее его при воспоминании о тех событиях.

32

Данидин – город на юге Новой Зеландии.

* * *

Вы наверняка читали о Блюменсдайке (не без гордости начал он). О, это название было у всех на устах, когда мы там хозяйничали. Потом-то нашлась одна умная ищейка по фамилии Бракстон, который со своим напарником, проклятым янки, выследил нас и сцапал всю нашу честн'yю компанию. Ну, вы, разумеется, знаете, что это было в Новой Зеландии, так вот, нас отправили в Данидин, там же вынесли приговор, и всех моих дружков повесили. Когда мы сидели на скамье подсудимых, они все как один подняли руки и наградили меня такими проклятиями, что, если бы вы их услышали, кровь бы застыла у вас в жилах… Довольно подло с их стороны, потому что мы ведь как-никак были друзьями. Но ладно уж, все равно они были отъявленными мерзавцами, и каждый думал только о себе. Хорошо, что их всех повесили.

После этого меня отправили обратно в данидинскую тюрьму и посадили в нашу старую камеру. Вся разница заключалась в том, что теперь мне не нужно было работать и кормить меня стали получше. Я это терпел недели две, пока однажды с обходом к нам не пожаловал комендант. Ну, я, само собой, и выложил ему свои претензии.

– Что происходит? – спросил его я. – Мне обещали, что меня отпустят, а вы держите меня здесь. Вы же нарушаете закон.

Он как-то непонятно улыбнулся.

– Тебе так хочется отсюда выйти?

– Да! Причем так сильно, что, если сейчас же вы не откроете дверь, я вас сам засужу за незаконное лишение свободы.

Моя решительность его, похоже, немного удивила.

– Что-то тебе уж сильно не терпится попасть на тот свет, – сказал он.

– Что это вы имеете в виду? – удивился я.

– Пойдем со мной, сейчас ты увидишь, что я имею в виду, – сказал он и повел меня в дальний конец коридора к окну, из которого было видно ворота тюрьмы. – Смотри! – произнес он.

Я выглянул. На улице перед воротами стояло с десяток сурового вида парней. Одни курили, другие играли в карты прямо на тротуаре. Увидев меня, они словно с цепи сорвались и с дикими криками, размахивая кулаками, ринулись к воротам.

– Они ждут тебя. Наблюдают за всеми выходами из тюрьмы, – сказал комендант. – Все они – представители «комитета бдительности» [33] . Впрочем, если ты так решительно намерен уйти, задерживать тебя я, конечно же, не имею права.

33

Организация линчевателей.

– И вы называете эту страну цивилизованной? – закричал тогда я. – Вы что, допустите, чтобы человека убили посреди бела дня прямо на улице?

После этих слов и комендант, и надзиратели, и вообще все, кто меня слышал, заулыбались, словно я сказал что-то чрезвычайно остроумное.

– Закон на твоей стороне, – говорит комендант, – так что мы более тебя не задерживаем. Надзиратель, выведите его за ворота.

И этот паршивый ублюдок таки вывел бы меня, если бы я не начал упираться и умолять его. Я даже пообещал заплатить за питание и проживание в их поганой тюрьме, чего раньше, я уверен, не делал ни один заключенный. На этих условиях мне разрешили остаться, и я проторчал там три месяца, пока вся городская шваль дежурила у ворот. Хорошенькое обращение с человеком, который всего-то исполнил свой гражданский долг!

Наконец, в один прекрасный день ко мне снова заглянул комендант.

– Ну что, Мэлони, – сказал он, – долго еще мы будем иметь удовольствие принимать тебя здесь?

Мне тогда захотелось засадить этому гаду перо под ребро, и я бы это обязательно сделал, если бы мы были с ним одни где-нибудь в буше [34] , но мне приходилось улыбаться, умасливать его, лишь бы он не выдворил меня за ворота.

– Ты, конечно, шаромыжник тот еще, – представляете, он так и сказал! Мне, человеку, которому он был стольким обязан! – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь у меня тут самосуд учинил. Поэтому я нашел способ спровадить тебя из Данидина.

34

В Австралии бушем называют дикие пустынные равнины, поросшие редким кустарником.

– Вовек вас не забуду, комендант, – сказал на это я. – Честное слово, вовек!

– Не нужны мне твои благодарности или признательность, – ответил он. – Я это сделаю не ради тебя. Просто хочу сохранить спокойствие в городе. Завтра утром с западного причала отходит пароход в Мельбурн, посадим тебя на него. Будь готов к пяти утра.

Собрал я свои вещи, которых у меня было не так уж много, и на самом рассвете меня потихоньку вытолкали через заднюю дверь. Ну, я помчался к пристани, купил билет на имя Айзека Смита и благополучно поднялся на борт мельбурнского парохода. Помню, когда отдали швартовы, я стоял на палубе и услышал, как гребной винт стал опускаться в воду. Я повернулся, облокотился о борт, окинул последним взглядом огни Данидина и подумал: какое счастье, что я никогда больше их не увижу! Мне казалось, что весь мир теперь открыт передо мной и что все мои невзгоды наконец-то остались позади. Потом я спустился вниз, выпил кофе и опять поднялся на палубу. С того самого дня, когда я проснулся и увидел над собой этого проклятого ирландца с шестизарядной пушкой в руке, у меня еще не было такого прекрасного настроения.

К тому времени уже совсем рассвело, мы плыли на всех парах вдоль берега, Данидина уж давно видно не было. Пару часов я прогуливался по палубе, а когда солнце уже высоко поднялось, стали выползать и остальные пассажиры. Один, такой невысокий, нагловатый тип, долго смотрел на меня, потом подошел и говорит:

– Что, небось старатель?

– Да, – отвечаю.

– Ну и как, заработал чего-нибудь? – спрашивает.

– Да так, – говорю. – Есть немного.