Приключения студентов(Том II)

— И на черта сдалось нам ученье?!.. — закричал он, увидав высыпанную на мешок кучку серебра и даже несколько золотых монет. — Разве это не жизнь! — дыши, наслаждайся! А мы мучаемся — зубрим! Слышите жаворонков?.. — он воздел руки к небу и, уже искренне считая себя студентом, запел древний гимн богу вина и любви, переделанный впоследствии духовенством в кантату в честь Богородицы. Несколько человек подхватили.

— Честное слово, не знаю, что теперь дальше делать — жениться или в монастырь уйти! Хорошо жить на свете монахам!.. — сказал Луиджи, окончив петь. — Даже обеты их предоходнейшая статья; мне вчера святой отец приор душу открывал! Назюзился до слезы, почмокал губками, поднял пальчик кверху и говорить: главное на свете, мой друг, слушайся духовных отцов и давай обеты; я скромный человек, а мой обет бедности приносит мне каждый год по сто тысяч дохода, а обет повиновения дал мне почти королевство — на вершок меньше!

Луиджи так ловко изобразил раскисшее от винного блаженства лицо приора, что все захохотали.

Еще задолго до заката солнца партия студентов достигла Болоньи и благодаря многолюдству безо всяких осмотров и препятствий вошла в город и разбрелась по своим углам.

Накануне джостры никакие цеховые работы не производились; все лавки и мастерские были закрыты и принарядившиеся горожане прогуливались со своими дамами по улицам, рассматривали приезжих гостей и вслух разбирали их достоинства и недостатки.

Луиджи решил навестить Яна и передать ему кольцо, но того дома не оказалось; по какому-то наитию неаполитанец направился к замку синьориты и, действительно, в числе зевак увидал своего приятеля, поглядывавшего не столько на приезжих, сколько на окна Габриэль; синьорита не показывалась.

Луиджи взял Яна под локоть; тот оглянулся и озабоченное лицо его просветлело.

— А ведь ты совсем дурак!!.. — проговорил ему на ухо неаполитанец, уводя его дальше… — Ты бы еще в окно к ней сейчас влез? У меня есть тебе подарочек!

— Какой?..

Луиджи снял с пальца кольцо Габриэль и сунул его Яну.

— Это ее благодарность тебе…

Лицо Яна запестрело белыми и красными пятнами.

— Где ты видел ее, когда?!.. — пробормотал он, крепко сжимая драгоценное кольцо.

Луиджи не успел ответить; на него в упор глянули суровые глава доверенного слуги Маркони; густые, сросшиеся брови сделали чуть заметное движение и Луиджи сообразил, что слуга должен что-то передать ему. Он сослался на свиданье, будто бы назначенное какой-то красоткой, наскоро простился с Яном и последовал за послом Маркони. Они очутились в шумном, переполненном народом погребке близ Коммунальной площади; видимо, хорошо знакомый хозяин усадил их в отдаленный, полутемный уголок, из которого они могли наблюдать за всем происходившим.

— Имею от синьора поручение к вам!.. — тихо проговорил слуга.

— Очень рад! Конечно, он знает, что синьор Бастиано давно гуляет по Риму?

— Знает…

— А как здоровье остальных?

— Отлично.

— Что значит со мной иметь дело!!.. — самодовольно произнес неаполитанец и постучал в грудь кулаком. — Драгоценнейший талисман ношу! Ну-с, к делу, мой любезный… зачем я понадобился?

Посланный нагнулся в сторону Луиджи.

— Завтра епископ собирается сражаться на джостре; синьоры решили устроить скандал ему… Навербуйте людей и ждите свистка с трибун!., с деньгами не скупитесь — вот они!.. — И он незаметным движением передвинул по столу к Луиджи тяжелый серый мешочек.

Тот так же ловко прикрыл его ладонью и отправил в карман.

— Ого!.. — проронил неаполитанец. — По весу чувствую, что потеха должна выйти серьезная!

— Таково желание синьора!..

— Хорошо… Но что именно хотел бы ваш господин? Как он смотрит, например, на гнилые яйца?

На хмуром лице посланца появилась усмешка.

— Это зависит от того, как вы смотрите на свою шею? — ответил он. — Синьор полагается на вас!

Собеседники покончили вино и разговор и слуга ушел, а Луиджи долго еще сидел за столиком и соображал, что надо делать.

ГЛАВА XXVI

Еще ранним утром начала шуметь площадь; тысячи народа заполнили все свободные уголки ее; алыми маками казались кастальды, стоявшие вдоль каната и не пропускавшие зрителей на арену: на ней могли находиться только участники джостры.

Площади было не узнать — она казалась сплошным цветником. Окна, балконы, крыши, кампанилья — все было облеплено зрителями, разодетыми в платья ярчайших окрасок; стены домов скрывались под многокрасочными коврами и сукнами; для защиты от солнца над трибунами были натянуты они же. Синее небо было безоблачно.

Состязание должно было начаться в полдень, но уже часам к десяти негде было упасть зерну; гул и говор морским прибоем доплескивались до самых отдаленных улиц города.

На одном из концов площади, на зеленой, врытой в землю мачте недвижно висело бело-зеленое бархатное знамя Болоньи. За ним, ближе к ратуше, разноцветным городком теснились палатки рыцарей, осененные знаменами с гербами; другая часть их была разбита на противоположной стороне поля; между ними суетились слуги и оруженосцы, подготовлявшие все к переодеванию господ в доспехи. Там же важно прогуливались двое докторов в черных плащах и в таких же остроконечных высоких колпаках. Поодаль горою лежали наваленные друг на друга тупые копья; на арене устанавливали квинтану — чучело человека в латах, прочно сидевшее на деревянной подставке; в особую стойку ввинчивали неподвижное, толстое железное кольцо.

Джостры длились по целому дню и зрители в избытке запасались вином и съестными припасами; забравшиеся спозаранку уже закусывали и прикладывались кто к кружкам, кто попросту к горлышкам кувшинов, громко разбирая в то же время телесные статьи подъезжавших участников.

Празднество должно было начаться с богордо — так назывались односторонние игры, в которых всадники, вооруженные копьем, показывали свое уменье владеть конем и оружием; Италия была единственной страной, где параллельно с рыцарями участие в джостре и богордо могли принимать горожане, обладавшие средствами на покупку коня и доспехов.

В полдень на облитой солнцем арене показался весь в желтом, будто золотой, всадник с длинной фанфарой в руке; с нее свисала широкая парча такого же цвета.

Зазвучали переливы сигнала и площадь всколыхнулась и смолкла; еда сразу исчезла по карманам и взгляды тысяч обратились в сторону белой ратуши: ее огибало шествие знамен цехов города; за ним, в одеждах цвета своих знамен, вереницей выезжали молодые всадники. Ни доспехов, ни шлемов на них не было; с правых плеч свисали плащи, державшиеся на застежке; длинные волосы на открытых головах были схвачены золотыми обручами; у многих из-под них развевались тонкие вуалетки их возлюбленных; в левых руках у каждого находилось по легкому щиту.

Всадники выстроились в одну линию; кони волновались и не стояли, их оглаживали помощники.

Особые судьи освидетельствовали правильность и целость копий и раздали их участникам богордо.

Опять зазвенела труба и разъезжавший по арене главный распорядитель поднял над головой пурпурного цвета жезл и махнул им; копья участников опустились наперевес; крайний правый в зеленом платье, с белым плащом за плечом, стронул с места вороного коня и вынесся вперед; пыль всклубилась за ним.

Первым стояло железное чучело; удар зеленого всадника только скользнул по нему, а требовалось опрокинуть его либо сломать при ударе копье; промахнулся всадник и по кольцу и только удачно взял препятствие — невысокий барьер.